Нежный холод - Тамаки Марико
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это что, загадка какая-то? Типа, почему кенгуру положил деньги в бумажный пакет, а не в карман на животе?
— Почему ты говоришь о кенгуру «он»? Может, это «она»?
— Конечно-конечно. Кенгуру — это «она». И у нее куча денег, — продолжила Кэрри.
— Вопрос гипотетический, — перебила я. — Но его можно считать загадкой, если тебе так нравится.
— Так, ну, наверное, чтобы эти деньги потом кому-то отдать, — ответила Кэрри и положила в рот подушечку жвачки, которую тут же начала тихонько жевать. — Но это немного странно. Например, моя мачеха всегда дарит деньги в каких-то странных конвертах из крафтовой бумаги и все в таком духе. Но она сама по себе такая.
— Точно. — Я понизила голос. — А твоя мачеха кладет деньги в конверты, сделанные из разрезанных коробок из-под хлопьев?
— Обычно она выписывает чеки. — Кэрри вглядывалась в мое лицо. — Погоди, ты что, хочешь дать мне денег?
— Ну да, ты богачка, а мне тебе денег давать? — удивилась я.
— Ты сама эту тему завела. — Кэрри поежилась. — И вообще, у меня только папа богатый, а я сама не богачка.
— Ага, мне кажется, в нашей школе все хотя бы раз это говорили.
— Ха-ха. — Кэрри залилась смехом, да так сильно, что случайно выплюнула жвачку. — Ты чертовски права, Джорджия.
После уроков Кэрри захотелось поесть наггетсов, поэтому нам пришлось пройтись до «Макдоналдса». Мне кажется или походы за едой — это основная часть процесса социализации?
Когда Кэрри вдоволь наелась этой курицы в панировке, мы пошли обратно на остановку. Тут Кэрри посмотрела на меня искоса и спросила:
— А ты чего спрашиваешь о пакетах с деньгами? Ты что, наркотики продаешь? Обычно деньги в пакетах хранят наркодилеры.
— Я готова рассказать, — я допивала молочный коктейль, пальцы немели от холодного стаканчика, — если ты расскажешь мне, почему вы больше не дружите с Ширли.
Кэрри притормозила и посмотрела на меня. Она начала краснеть.
— В общем, ладно. — Мне пришлось сбросить темп, чтобы не навернуться на клочке льда. — Вы что, поругались?
— Нет. — Кэрри пожала плечами. — Мы просто… разные люди.
Это был такой ответ, который не давал ответа на вопрос. Некое топтание на месте.
Мне хотелось сказать: «Вы годами дружили, не могло же просто так все закончиться».
Но вместо этого я спросила:
— Как думаешь, почему она сегодня так взбесилась?
Кэрри смотрела с удивлением:
— Это уже второй вопрос.
— Но и «Мы просто разные люди» считается только за половину ответа.
Кэрри сунула руки в карманы.
— Может, это из-за Тревора. Из-за него были все проблемы. То он ее любит. То не любит. В итоге большую часть времени он вытирал об нее ноги. Она была лишь его тенью.
— И из-за этого вы больше не дружите?
— Не знаю. — Кэрри уставилась на асфальт. — Может, мы никогда и не были подругами. Ширли же страшная эгоистка. У таких людей не бывает настоящих друзей.
— Но парни у них бывают? — уточнила я.
— Тревор — полный придурок, — добавила Кэрри. — Он обращается с Ширли как с мусором.
Она сунула в рот вторую подушечку жвачки.
— Он очень симпатичный, — сказала я. — Не доверяю я парням, которые слишком хороши собой.
Кэрри ткнула меня в руку. Думаю, ей просто нравилось дубасить мою куртку. Признаюсь честно, если бы на ком-то была такая же, я бы тоже постоянно в нее тыкала.
— Ай!
На самом деле больно не было, но все же.
Кэрри вытащила из левого кармана упаковку вишневой жвачки и протянула мне.
— Я тебе про Ширли рассказала. Теперь рассказывай, что там у тебя.
Я вытащила подушечку вишневой жвачки и распаковала ее онемевшими от холода пальцами. Она оказалась неожиданно мягкой.
— Я нашла дома пакет с деньгами.
Кэрри лопнула здоровенный розовый пузырь.
— Чей он?
Я усиленно жевала, чтобы нагнать Кэрри.
— Думаю, брата.
— Почему ты так думаешь?
— Пакет был в его комнате.
Кэрри лопнула очередной пузырь.
— Хм. Тебе не кажется это странным?
— Сам пакет или то, что я оказалась у Марка в комнате? — уточнила я.
— И то и другое, — ответила Кэрри.
— Возможно, — отреагировала я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Кэрри пожала плечами:
— Может, он хочет сбежать? Или откупиться, чтобы выкарабкаться из неприятностей?
— Может.
Я подумывала рассказать о Тодде и о том, что Марк соврал мне, но тут приехал автобус. Кэрри запустила руки в карманы.
— Слушай, Джорджия. Просто… Ты не такая, знаешь, — добавила она, когда я посторонилась, чтобы она смогла пройти к автобусу, не задев мою сиреневую куртку.
— Чего?
— Ты не такая, как Ширли. — На этих словах Кэрри развернулась и зашла в автобус. — Ты ее полная противоположность.
Я вернулась в пустой дом. Никого ожидаемо не было: у мамы по средам йога, а папа, как я уже говорила, все время пропадал на работе. У нас дома было комфортно: не скрипели половицы, не хлопали дверцы. Дом был новым. По словам мамы, куплен и обставлен он был на деньги, заработанные ее творчеством. А по словам отца, именно его тяжкий труд обеспечил нам наш комфорт.
Когда я бывала дома одна, я обычно лежала перед теликом и объедалась крекерами. Так что первым делом я пошла наверх, чтобы переодеться в спортивки. На середине пути я услышала мамин голос, который становился все громче и пронзительнее:
— Сядь здесь, сядь здесь, — рявкнула мама, вышагивая взад-вперед по кухне. — Да, добрый день. Да-да, это его жена. Скажите, что мне плевать. Скажите ему, чтобы сейчас же взял трубку. Скажите, что я только что вернулась из школы, где говорила с полицией по поводу его сына, и сейчас мне нужно поговорить с ним.
Я заглянула из холла в кухню. Марк сидел за кухонным столом, опустив голову. Он дергал коленом вверх-вниз, как провинившийся мальчишка. Я не понимала, что стряслось.
Мама расхаживала с прижатым к уху телефоном.
На цыпочках я проследовала в кухню. Марк посмотрел на меня через свою жирную челку, даже не подняв головы. Взгляд у него был уставшим. По-настоящему уставшим.
Снег с кроссовок Марка образовал под столом целую лужу.
— Привет, — шепотом поздоровалась я.
Марк поежился и, по-прежнему не поднимая головы, ответил:
— Привет.
Мама резко развернулась и жестом велела мне идти наверх. Она ткнула пальцем в потолок так агрессивно, как вряд ли дозволено детским писателям.
Я зацепила коробку крекеров и отправилась к себе, не прекращая вслушиваться. Мне было ясно, что мама очень злилась. Примерно на девятку по десятибалльной шкале.
Через сорок минут приехал отец. За это время я уже успела найти в своей ванной вентиляционную решетку, выходящую в кухню. Я легла на пол и прильнула к ней.
— Прежде всего, всем надо успокоиться.
— Не надо со мной так разговаривать, Уилл. Это мне пришлось идти в школу. И ты не имеешь права вот так запросто заявиться и начать отыгрывать свою патриархальную роль…
— Да я даже не знаю, что случилось!
— Расскажи ему, Марк!
Далее неразборчиво.
— Марк, громче.
— Я, типа, списал. На экзамене.
— Ты, типа, списал? Марк, объясни мне, как это возможно: типа, списать?
— Сара.
— Уилл. Даже не смотри на меня так. Наш сын списал на экзамене, и я имею полное право быть в бешенстве.
Быстрые шаги. Скрип стульев.
Я представила папу и вздувшуюся вену на его щетинистой шее. Она всегда вздувалась, когда он был расстроен или разочарован чем-то.
Снова неразборчиво. Вдруг отец закричал:
— Господи ты боже мой, Марк! Громче!
— Я говорю — простите.
Пронзительный крик мамы перебил папу.
— В школе были полицейские. Они думают, что все это как-то связано с погибшим мальчиком. Но никто ничего не рассказывает. Уилл, здесь замешана полиция. Им кажется, что это связано с убийством.
Папин голос рухнул на октаву.
— Что ты им сказал, Марк?