Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

– Прогонишь? – тихо спросила Матрена.

– Что ты говоришь? Ночь на дворе! Оставайся. Дом большой.

– Дом большой, ан место для меня в нем только одно. Или прочь гони, или с собой забирай.

Это была наивная до детскости хитрость. Прогнать на улицу девушку, что всего три месяца назад спасла жизнь всем обитателям этого дома, Басарга, конечно же, не мог. Как не смог бы отказать на его месте ни один молодой парень, много месяцев не вкушавший женской ласки. Желание плоти, душевная теплота, которую внушила всем книжница, и чувство благодарности, сложившись все вместе, оказались слишком большой силой, чтобы простой смертный смог перед ней устоять.

Боярин Леонтьев накрыл ее ладонь своей и предложил:

– Тогда пойдем?

– Пойдем, – расцвела счастливой улыбкой девушка и, придвинувшись, жадно поцеловала его в губы.

Спустя час она поднялась с перины, чиркнула у окна огнивом, раздула огонек, запалила свечу.

– Ты чего? – удивленно повернулся на бок Басарга.

– Скоро мне придется уехать, мой господин. – Девушка поставила подсвечник на бюро.

– Почему? – После долгих сладких ласк молодой человек испытал от такого сообщения искреннюю тоску.

– А ты ничего не замечаешь?

– Нет.

– Это хорошо… – улыбнулась она. – Но все равно… Ребеночек у нас будет, боярин. Третий месяц ношу.

– А-а… – от неожиданности потерял дар речи Басарга.

– Чему ты так удивляешься, мой господин? – рассмеялась Матрена. – Когда муж и женщина в телесной близости пребывают, после сего дитятки очень часто появляются.

– Но ведь… Тогда… – Боярин Леонтьев лихорадочно думал, как следует поступить в подобной ситуации, но в голову ничего не приходило.

– Пока незаметно, то хорошо. Уехать мне надобно подалее, чтобы родичи и знакомые в положении нехорошем не заметили, – спокойно сообщила купчиха. – Туда, где меня не знают. Там можно и вдовой прикинуться. Вдове же без мужа родить не зазорно. Ну, коли не ведает никто, когда тот со света сгинул.

– Подожди, дай сообразить… – попросил Басарга. – Тебе ведь пона…

– Нет, – присев рядом, закрыла ему рот ладонью девушка. – Ничего я от тебя не возьму. Ни серебра, ни подарков, ничего. Мне от тебя, кроме ласк твоих, ничего не надо. Обнимай меня, целуй, покоряй. И ничего более.

– Но почему? – не понял молодой человек. – Это мой ребенок, ты моя женщина. Я хочу, чтобы вы в достатке и сытости жили, нужды не знали ни в чем.

– Знаю я, боярин, – погладила Матрена его по голове, – как бабы многие, брюхо нагуляв, с ухажеров своих серебро трясти начинают, содержание хотят получить, а иные и замуж просятся. А чья дитятка, его али чужая, мужику и неведомо. Посему у нас с тобою иначе все станет. Ребенка рожу, но с тебя ему ни одной копейки не возьму. Дабы не сомневался.

– Так я ни единого мига не сомневаюсь! – попытался спорить Басарга.

– Поначалу вообще сказывать не хотела, – вздохнула книжница. – Так бы оно и спокойнее вышло. А опосля решила, грешно получится, коли ты о дитяти своем вовсе ведать не будешь.

– Я верю тебе, Матрена! Ни в чем не сомневаюсь. Хочу о вас позаботиться.

– Так я, боярин, хотя и бесприданница, однако же не нищенствую, не оголодаю. Ты же, боярин, коли веришь – люби! Люби меня, желанный мой. Более ничего от тебя не желаю.

Она снова вернулась в постель и стала жадно целовать его лицо и плечи.

Жадность Матрены-книжницы длилась почти две недели. Она уходила поутру по своим купеческим делам, оставляя бояр с холопами изучать по «Готскому кодексу» хитрые фигуры и телодвижения, взмахи топоров и мечей, правильные положения копий и алебард, а вечером возвращалась, чтобы занять за столом свое место, отмеченное высоким стеклянным бокалом из синего с белой огранкой стекла и фарфоровой тарелкой с алыми розами – это Софоний позаботился, чтобы культ прекрасной дамы проводился побратимами по всем рыцарским правилам. Каждый вечер начинался с целования ее рук и тоста за ее здоровье. Причем за даму пили исключительно красное испанское вино, известное своим тонким вкусом и изрядной пользой для кроветворения.

Подкрепившись, девушка уходила отдыхать, оставляя бояр вести свои мужские разговоры – и что происходило потом, никого уже не касалось.

Матрена умела быть страстной и ласковой, жадной и беззащитной, и Басарга уже не понимал, как мог жить без ее поцелуев, ее голоса и ее прикосновений.

– Я люблю тебя… – в один из вечеров сорвалось с его губ.

– Что? – переспросила она.

– Я люблю тебя, моя радость, – провел он ладонью по волосам девушки. – Люблю. Жить без тебя не могу. Для меня ты самое главное сокровище на этом свете…

На следующий день она исчезла, словно именно этих слов от него и ждала. Исчезла, не попрощавшись, ничего не сказав, не оставив ничего, что могло бы помочь ее найти. Просто не пришла вечером к ужину – и больше никто из бояр уже ее не видел.

Когда Женя очнулся, его тело все еще продолжало болеть, словно Леонтьева макнули с головой в кипяток, но передумали варить суп и перебросили в мясорубку. Именно поэтому он не сразу почувствовал, что руки связаны за спиной, лежит он не в мягкой постели, а на жестком и шершавом полу.

Кое-как управившись с мыслями и вспомнив, чем закончился минувший вечер, молодой человек застонал и открыл глаза. Бревенчатые стены, деревянный потолок из грубо струганных досок, деревянный пол. Причем все – неухоженное, замшелое, в потеках, с паутиной в углах и обрывками бумаги на стенах, по сторонам валяются ржавые тазы и кастрюли с обколотой эмалью, кривые скобы, обломки кроватных спинок, куски гнилого дерева и лохмотья мха. Все вместе взятое это означало деревенскую избу, причем давно заброшенную.

В центре стоял стол, возле которого уже знакомая Евгению девица и какой-то мужик в синем комбезе с эмблемой «Облэнерго» исследовали содержимое его карманов – свой диктофон и бумажник Леонтьев опознал без труда. Незнакомцам мало было просто забрать его вещи, они уже разобрали «сотовый» на составные части и теперь потрошили по швам кошелек.

По ту сторону комнаты валялась Катерина. Тоже скрюченная и связанная, руки пристегнуты к ступням черными пластиковыми хомутами. И что обидно – хомуты тоже были его! Аудитор привык на всякий случай держать несколько в карманах и портфеле – специфика работы такая. И вот нате вам, на самого же и надели!

– Где я? – попытавшись лечь поудобнее, спросил Леонтьев.

– Оклемался? – бросила на него беглый взгляд «горничная». – Давно пора. Ты в деревне Наум-Болото, если это название тебе хоть о чем-нибудь говорит.

– Вот проклятье! – зашевелилась Катя.

– Катерина, ты как? Цела? – дернулся Женя.