Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

– А почему вы решили… – повернулся он и опознал тазер в руках девушки уже после того, как услышал щелчок.

Тело тут же словно пронзило молнией, все мышцы разом свело нестерпимой судорогой, отчего Женя выгнулся, едва не сломав стул, и рухнул на пол, продолжая дергаться на полу и что есть сил пытаясь одновременно сжаться и разогнуться.

Молодой человек даже не понял, когда прекратилась пытка. Боль оставалась в теле, не позволяя шелохнуться, подняться, что-то сказать или сделать.

Официанка, тихо напевая, присела рядом, извлекла из складок полотенца одноразовый шприц, сдернула колпачок, постучала по корпусу ногтем. Евгений не почувствовал, куда она вогнала иглу. Просто голова закружилась, картинка перед глазами начала расплываться, а потом наступила темнота.

Соловецкий шкодник

Путь вниз по Двине занял примерно полтора месяца и оказался легок и весел. В Ваге боярин Басарга Леонтьев отметил царскую жалованную грамоту у воеводы, после чего заехал на Ледь, встретившись с местными старостами, пообещал быть милостивым и справедливым господином и в подтверждение своих слов сразу снизил подати в ближайшие два года на одну пятую с условием, что местные жители после Покрова заготовят лес и срубят ему дом, а также помогут братии перестроить Трехсвятительский монастырь преподобного Варлаама на Ваге.

От себя Басарга добавил несколько слов о чудодействе нетленных мощей святого и целебных свойствах бьющего недалече родника, о покровительстве сей обители со стороны государя – в надежде пробудить в смердах интерес к пустыни и желание помогать ей без особого с его стороны понукания.

Отдав поручения, Басарга с побратимами поплыл дальше, останавливаясь во встречных монастырях и подворьях. Появление московского подьячего в сопровождении вооруженных бояр и холопов неизменно производило на тамошних настоятелей огромное впечатление, но куда большее – требование предъявить к просмотру расходные книги и жалованные грамоты.

Вот когда Басарга впервые с благодарностью вспомнил учение ключника Кирилло-Белозерской обители! Полученное насильно, ныне оно позволяло быстро разобраться, все ли доходы вносит монастырь в свои сказки али что-то скрывает, не берет ли где лишнего, не обременяет ли крестьян своих сверх заведенного. Монастыри, они ведь от тягла всякого освобождены, податей не платят. И коли чего лишнего сверх дарованного берут – казна сего дохода, стало быть, лишается.

Обители же норовили прибрать лишнего почти все. Где лужок чужой обкосить, где ставень в черную тонь поставить, где смердов на хозяйство свое увести. Боярин Леонтьев ругался и грозил всяческими карами, требовал отписать скраденное на казну, увещевал и корил… Непривычные к столь строгому спросу настоятели с ним не спорили, ссылались на нечаянные оплошности, обещали впредь указов не преступать – и поили гостей наливками и медами, угощали чудесными блюдами, спать укладывали на мягкие перины. Просто не жизнь – а рай земной. Возвращаться не хотелось.

В середине лета, погостив три дня в Михайло-Архангельской[10] обители, с попутным ветром Басарга отправился через Белое море и милостью Божьей безо всяких приключений тем же вечером причалил в бухте близ Соловецкого монастыря. Сойдя на берег, путники привычно сообщили встречному послушнику о цели своего визита, медленно пошли по дороге, удивленно созерцая развалины стен и башен, перекопанный двор, груды сваленных тут и там валунов, грязных мужиков, таскающих колеса с прибитыми на них лопатами, катающих тачки с песком и глиной, грузящих на телеги завернутые в рогожу саженцы с комьями земли.

– Не понимаю, они тут сносят все, дабы с житьем в холоде сем более не мучиться, али в другое место обитель перевозят? – удивленно высказался боярин Софоний.

– Страда, а смерды не при деле, – негромко отметил для себя Басарга. – И где хозяин всего этого безобразия?

Игумена до темноты так и не нашли. Посему спать пришлось укладываться на струге, а поутру отправляться в перекопанный монастырь снова. На этот раз им повезло – один из старцев указал на настоятеля, монаха в темно-бордовой рясе, сурово отчитывающего землекопов с кирками на плечах:

– Сажень я вам велел в ширину сделать. Сажень! Что мне ваши россказни про гранит и железо мягкое? Я вам за это серебром плачу, дабы вы все по росписи моей делали. Мне туда колесо надобно опускать, оно беды вашей не понимает. Сажень у него ширина. И встать оно должно плотно от стены и до стены!

– Вот это да, – присвистнул Илья Булданин. – Давно не виделись.

Игумен повернулся к ним, и теперь уже все узнали монаха с короткой, любовно вычесанной бородой, голубыми глазами и гладкой кожей.

– Вот, значит, ты каков, отец Филипп соловецкий, – покачал головой Софоний. – Свиделись.

– Со свиданьицем, – многозначительно кивнул и могучий Тимофей Заболоцкий.

– А вы кто такие? Что здесь делаете? – нахмурился священник, тоже узнав шумных бояр.

– Боярин Басарга Леонтьев я, – кивнул старший из путников. – Милостью государя нашего Иоанна Васильевича подьячий Монастырского приказа по Двинским землям. Светелку мне просторную отведи, коли такие у вас тут еще остались, да книги расходные вели принести. Только хитрить не надо. Все едино замечу и особо о том государю доложу. – И Басарга широко улыбнулся: – Со свиданием, святой отец. Меня можно не благословлять.

С бумагами Соловецкой пустыни пришлось разбираться три дня. Было их куда более, нежели в прочих монастырях, – а потому, хотя повеселиться в здешней обители и не удалось, срок ревизии получился таким же, как в других местах.

Игумен к подьячему ни разу не приходил, Басарга свидания со сквернословом тоже не искал. Сделал все нужные выписки, вернул книги и велел плыть дальше.

От Соловков струг довез побратимов до Кеми, из нее через волок путники попали в Онежское озеро, под парусом прошли через него до Вытегры, вверх по ней поднялись на бечеве, а потом опять – волок, за ним Белое озеро и полный свежего ветра белый парус.

На Шексне Басарга милостиво дозволил Тришке-Платошке завернуть к отцу с матерью. Холоп прошелся по родной деревне в атласной рубахе и хромовых сапогах, с наборным поясом и сабелькой на боку, прихвастнул, как мог, новой беззаботной жизнью… И на рассвете, торопясь до отплытия, к стругу потянулись один за другим молодые ребята и умудренные опытом старики.

В холопы, на что втайне надеялся Басарга, никто, увы, продаваться не стал. Но зато несколько семей запросились поехать к боярину на новые земли – Платон не преминул прихвастнуть обширными владениями хозяина в Заволочье. Боярин Леонтьев отказывать никому, естественно, не стал, пообещав даже свободу от податей на первые два года – чтобы крестьяне успели хорошо обустроиться, прежде чем нести тягло. Больше никаких поблажек не давал. Здесь, на Шексне, где у каждого омута три хозяина, а на каждом лугу по монастырскому ключнику, – сама возможность поселиться в свободном месте, не теснясь и не ругаясь с соседями из-за каждого выпаса, уже за счастье почиталась.