Шалость: сборник рассказов о любви - Анна Владимировна Рожкова

тетя Нина посторонилась, пропуская меня внутрь. Всегда ухоженная и холеная, она выглядела откровенно плохо. Сильно похудела, осунулась, лицо покрылось паутинкой морщин.

Я боялась встречи, боялась не выдержать и разрыдаться, боялась возможной напряженности, упреков, неприятных воспоминаний.

– Привет, – заглянула в Мишкину старую комнату и улыбнулась.

– Привет, – он улыбнулся в ответ, – Садись. – похлопал ладонью по кровати, – Извини, что встречаю лежа.

О, Боже. Я с трудом его узнала. Куда делась Мишкина густая каштановая шевелюра, где упитанные щечки, которых он так раньше стеснялся? Он стал тенью себя прежнего. Обтянутое кожей лицо, огромные запавшие глаза. Только улыбка осталась той же, обаятельной и чуть кривоватой. На глаза навернулись слезы, я сжала зубы и улыбнулась еще шире. Неловко присела на кровать. Комната была слишком узкой, чтобы вместить еще и стул. Сколько лет я здесь не была? Пять? Целую вечность.

– Я тут тебе книжку принесла, – протянула Мишке книгу.

– Интересная? – он вслух прочел название, вопросительно на меня взглянул.

– Интересная. Разве я могла принести тебе непроверенный материал?

– Ну, хорошо. Я теперь известный книгочей, – рассмеялся.

Он еще находит силы шутить. Через полчаса я уже сидела с ногами на кровати, и мы с Мишкой весело болтали, вспоминали одноклассников, обсуждали общих знакомых. Как будто не было этих пяти лет, и мы расстались буквально вчера. Мишка-style.

Я приходила каждый день, приносила ему книги, фильмы, которые он пропустил. Ему становилось хуже, он продолжал терять вес. Спустя месяц Мишку положили в больницу. Я по-прежнему его навещала. В больнице хоть и было просторней, но здесь мне приходилось делить его с врачами и медсестрами. А дома он был только мой.

Метастазы продолжали распространяться. Требовался очередной курс химиотерапии. Но больной слишком слаб. Перенесет ли он процедуры? Собрался консилиум врачей. Пациента может убить курс химиотерапии, но если его не сделать, то Мишку убьют распространяющиеся метастазы. Консилиум вынес решение – делать. Мишке было совсем плохо, он мог целый день находиться без сознания, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Нас с тетей Ниной в палату не пускали. Но мы продолжали сидеть в коридоре, попеременно заглядывая к Мишке. Жив? Ну, слава Богу. Мы не разговаривали, просто не могли. В горле постоянно стоял ком, мешавший даже дышать. Иногда он прорывался потоком слез. Становилось легче, но ненадолго. Если врачи позволяли, я просиживала у Мишки в палате дни напролет, просто держа его руку в своей. Когда я видела его такого, беспомощного, опутанного проводами, от бессилия хотелось кричать, биться головой о стены. Но я лишь тихо сидела и улыбалась. Не могла дать волю эмоциям. Нельзя волновать Мишку. Он был идеальным больным, тихим и ненавязчивым. Не жаловался, не плакал и не кричал, даже когда терпеть было выше человеческих сил. Он терпел. Мишка-style. Мы никогда не говорили о его болезни, притворяясь, что ее нет, что он здоров. По ночам я штудировала Интернет. Я знала о Мишкиной болезни все. Цеплялась за любую соломинку, жадно вчитывалась в истории исцеления. Когда появлялась свободная минутка, ходила в церковь и горячо молилась. Я верила в чудо. Очень хотела в него верить. Подошел день моего отъезда, сдала билет.

Когда Мишку выписали, была уже весна. Он по-прежнему не вставал и мало говорил, был слишком слаб. Я кормила его из ложечки, читала вслух, лежала рядом, обнимая, пока не заснет. Когда его дыхание становилось ровным, выскальзывала из комнаты и пила на кухне с тетей Ниной обжигающий кофе. Теперь мы стали лучшими подругами. В ее глазах в сеточке морщин больше не читалось осуждение. Мы, как могли, поддерживали друг друга. Не позволяли друг другу впасть в отчаяние. Просто не могли. Мишка в нас нуждался, нуждался в нашей силе и выдержке, нуждался в нашей поддержке. Лето подкралось незаметно, незаметно для меня. Просто однажды вечером я ощутила, что на улице значительно потеплело. Мишка пошел на поправку. Он уже мог без поддержки дойти до туалета и даже недолго сидел в кровати. Это был прогресс. Прекрасное начало лета сменилось удушающей жарой. Почти все время мы с Мишкой проводили у него в комнате. Если не разговаривали, то просто лежали обнявшись. Он мог часами перебирать мои волосы, пропуская пряди сквозь пальцы или накручивая на палец. Однажды спросил:

– У тебя кто-нибудь есть?

Я напряглась.

– Нет, – солгала я. Он знал. Я знала, что он знал. Мишка-style.

В Москве меня ждал Тони. Хотя… ждал ли? Сильно сомневаюсь. Тони… Красив как бог, туп как баран. Ну вот, кажется, я только что оскорбила ни в чем не повинное животное. О чем это я? Ах, да, Тони… По паспорту Антон, но Антон – слишком скучно и банально. В нашей тусе он был известен как Тони. Жесткое мускулистое тело, жесткий секс и никаких обязательств. Он мог взять меня в туалете, пока заправлялся его байк, в лифте, когда мы поднимались к нему на хату, но больше всего Тони любил трахаться прямо на своем мотоцикле. Он называл это "перепихон". Меня все устраивало. Ну, почти все. Секс заканчивался так быстро, что редко удавалось кончить. Но это мелочи. Для Тони были важны две вещи – он сам и его железный конь. Летом, на каникулах, мы решили уехать из опустевшей пыльной Москвы, рвануть, куда глаза глядят. Вскоре многообещающая поездка превратилась в сплошной кошмар. Целый день в седле, к вечеру ноги сводило судорогой, и ныла каждая мышца, а на зубах скрипел песок. Отсутствие элементарных гигиенических средств и туалет под кустом. Ночевали, где придется, хорошо, если удавалось найти кемпинг или заехать к друзьям Тони, где можно было хотя бы помыться. Но чаще всего не удавалось. Один раз заночевали прямо в поле. Вернее, заночевал Тони. Завалился на тонкое одеяло и тут же захрапел. Я же не сомкнула глаз до самого утра. Было такое чувство, что меня долго били и, к сожалению, не добили. Ко всему прочему, оказалось, что у Тони совсем нет денег. Он был до крайности неприхотлив. Желудок полон, причем, неважно, чем его забить, хоть водой с хлебом, есть дырка, куда можно спустить – вот предел мечтаний. Тони зарабатывал от случая к случаю, даже не знаю чем, на мои расспросы он всегда отвечал: "Выиграл в лотерею". Когда же у него вдруг появлялись деньги, он мог их потратить за один вечер, мог шикануть и пригласить меня в дорогущий ресторан. На оставшиеся – обязательно наколоть очередное тату и купить какой-нибудь прибамбас для железного друга. Как он это называл, жил сегодняшним днем. Через неделю поездки я взвыла, умоляла Тони вернуться в Москву.

– Слушай, ну ты ж сама хотела поехать, – недоумевал