Хожение за три моря - Афанасий Никитин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первоначально Афанасия не интересовало, откуда берутся эти «женки» (в основном девицы, зарабатывающие на приданое, но также и дамы, приносящие не без выгоды для себя пользу общине). Обжившись в Индии и научившись извлекать пользу из своей экзотичности, он заключил, что «жены их со своими мужьями спят днем, а ночью они ходят к чужеземцам и спят с ними; они (жены) дают им (гостям) жалованье и приносят с собой сладости и сахарное вино, кормят и поят ими гостей, чтобы их любили. Жены же любят гостей – белых людей, так как их люди очень черны. И у которой жены от гостя зачнется дитя, то ее муж дает жалованье, и если родится белое, то тогда гостю пошлины 18 денег, а если родится черное, тогда ему ничего нет; а что пил да ел, – то ему было законом дозволенное».
Суждение поверхностное, но говорящее нам о том, что за годы путешествий по Индостану тверской купец научился не тратить денег зря. – Видимо, на горьком опыте, потому что, уважительно говоря о «женках» в гостевых домах, «господарынях» (т. е. хозяйках[158]), ругает профессиональных танцовщиц, даже султанских, которые «все юные девы», но «бляди». При этом водоносицы, занимающиеся в свите султана честным трудом, хоть и ходят абсолютно нагими, для Афанасия – порядочные, «женки».
«Бляди» обирают честных людей, а в Бидере «женки их бляди» еще и отравить могут! Видимо, Афанасий, купившись, как нормальный мужчина, на экстерьер и ужимки танцовщиц, от них претерпел. Отсюда его раздраженный текст: «В Индии как малостоящее и дешевое считаются женки: хочешь знакомства с женкою – два шетеля; хочешь за ничто бросить деньги, дай шесть шетелей». – В гостевом-то доме спать с честной женкой можно за 1 шетель или вовсе даром, для души!
Можно было ожидать, что Афанасий Никитин, как многие путешественники после него, скользнет по поверхности индийской культуры, скрывающейся под этой привлекательной, адаптированной к путешественникам внешней скорлупой. Попасть в обычный индийский дом, кроме мужской половины домов мусульманских завоевателей страны, и тем более познакомиться с семьей индуиста представлялось абсолютно невозможным, и Афанасий на эту закрытость указывает.
Однако нет ничего невозможного для человека русского, который всегда находит человеческий подход к «униженным и оскорбленным». Надолго остановившись в столице занимавшего почти всю Центральную Индию султаната Бахманидов, Афанасий «со многими индусами познакомился». Он уже уяснил себе, что в этой части Индии, в общем-то, все как у всех: «земля многолюдна», селяне бедны и «голы», «а бояре весьма сильны и пышны».
Эти-то бояре, как установил путешественник, и правили реально всей землей при 20‑летнем султане Мухаммед-шахе III. А главным из них был перс Махмуд Гаван Малик-ат-туджар («старшина купцов»), в «Хожении» – «Меликтучар боярин», превосходивший султана реальной властью и не уступавший ему пышностью выездов. Особенность местного правления была лишь в том, что «в Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы, а индусы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях». В Твери и Москве князья, их бояре и профессиональные воины были в то время конными: пешим выступало лишь ополчение податного населения. Так что нарисованная Никитиным картина ясно показывала подчиненное положение индусов, ходящих под мусульманами.
К этим-то покоренным, но не сломленным в вере и хранящим свою культуру индийцам обратился тверской купец: «Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а веры Иисусовой христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя – ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать».
Последнее замечание говорит нам о степени доверия индийских знакомых к человеку, который доверил свою тайну им. Ведь даже единоверцам индусы крайне редко открывали путь на женскую половину своих домов. А русский путешественник был от них по вере и культуре много дальше, чем представители другой касты. Он даже внешне, по одежде, головному убору и обуви, близким (если не тождественным) наряду завоевателей Индии, был для местных «персоной нон грата». Даже прибывший две дюжины лет спустя (1498) в порт Каликут в индуистской части Индии португалец Васко да Гама вызывал меньшее отвращение своей одеждой: в западных европейцах пока еще не увидели завоевателей. Однако Васко, в отличие от Афанасия, не добился взаимопонимания даже с индийскими властями, не говоря уже о народе.
Впрочем, свой отталкивающий местных русско-персидский наряд Афанасий вскоре сменил, обмотав чресла фатой и вспомнив босоногое детство. Иначе он не смог бы совершить с индийцами паломничество в «их Иерусалим», до которого шел с паломниками целый месяц, и не был бы допущен в огромный, «с пол-Твери», храмовый комплекс Кхаджурахо, и сегодня занимающий 14 кв. км. Индийцы, с которыми тверской купец отправился в долгое путешествие за пределы мусульманского султаната, во владения индуистов, были поклонниками бога Шивы и его супруги Парвати. Они направлялись конкретно в храм Парвати, который до сих пор сохранился в штате Мадхья-Прадеш рядом с другими храмами Кхаджурахо[159].
Афанасий и в индийском наряде был среди паломников белой вороной. Он сам признает в других местах, что даже после лет, проведенных в Индии, не мог сойти за индийца (при всем различии индийских этносов) и воспринимался как человек белый. Следовательно, он не мог слиться с индуистами, ведь быть индуистом можно только по рождению. Почему же купец смог пройти длинный путь в кампании паломников, рассказывавших русскому о своих верованиях и принять участие в празднике Шива-ратри (ночь Шивы)? Русский даже был допущен в храм Парвати, в котором увидел и статую Шивы (которую описал, явно путая с Хануманом), и изваяние его спутника, быка Нанди, и другие достопримечательности.
Верования индийцев Афанасий плохо понимал, зато верно установил наличие в индуизме 84 сект (по мнению ученых их было около 90) и оценил дробность разделения верующих на
