Прыжок кита - Марк Гальперин

Некоторые совещания, куда нас приглашали, проводили ближайшие соратники Королёва – Борис Евсеевич Черток и Борис Викторович Раушенбах. Приходилось нам встречаться и с офицерами военного института, который был соавтором ОКБ-1 по космической тематике. С ними у нас тоже установились тесные деловые отношения.

Запомнилось посещение одного из отделов этого института, который возглавлял молодой человек в звании капитана. На его рабочей тужурке, на месте, отведённом для значка об окончании военного училища, гордо красовался ромбик Московского Государственного Университета, и никаких орденских планок. Он был настолько молод, что явно получил свои капитанские погоны, чтобы люди могли как-то смириться с тем, что он уже руководит работой очень серьёзного научного коллектива. Похоже, что его самого это совсем не волновало, он держался спокойно и уверенно. Это было время быстрого продвижения молодых людей в новых областях техники и вполне соответствовало нашим мироощущениям. Старос нас тоже приучил к тому, что наши полудетские физиономии не снимали с нас ответственности задела, которые он нам поручал.

Но ещё интересней был один из подчинённых этого капитана, сидевший с ним рядом. Он казался нам дряхлым стариком – старым толстым евреем, на котором его полковничий мундир смотрелся уж совсем не по-военному.

Он немного опоздал к началу совещания, и меня ему не представили. Когда в процессе серьёзного, но одновременно весёлого делового разговора у меня возник вопрос к полковнику, я обратился к нему, как нас учили на военной кафедре: «Товарищ полковник!» Реакция на обращение была уж совсем необычной: «Никакой я вам не полковник, а просто Павел Ефимович. А полковник я просто по недоразумению, и, надеюсь, эта ошибка скоро будет исправлена». Все присутствующие довольно заулыбались, видно, не я первый попал в такую ситуацию.

Оказалось, это был крупнейший учёный, специалист по расчётам орбит, профессор Элиасберг, которого очень высокие руководители советской космонавтики упросили создать и подготовить коллектив военных инженеров в новой области, где равных ему учёных просто не было. Война с ним была не простой, в конце концов профессор согласился лишь при условии, что он не будет занимать никакой административной должности. Поэтому с ним вместе пришёл и молодой человек, его ученик, которому каким-то образом повесили погоны капитана – выше было просто невозможно. Ну а профессора сделали полковником: «Да-да, Павел Ефимович, это ненадолго. Ведь не может штатский человек постоянно общаться с командирами с маршальскими звёздами на погонах, а кто ещё сможет объяснить им суть дела лучше Вас, большого учёного и педагога».

Как там у него получалось с маршалами, я уж не знаю, но я, лейтенант запаса, инженер с двухлетним стажем, запомнил на всю жизнь эту встречу и пояснения, которые давал Павел Ефимович.

В жизни встречалось немало всяких переплетений судеб, вот вам и ещё одно. Примерно в те же годы моей семье удалось «выменять» квартиру в доме на улице Петра Лаврова, нынешней Фурштатской, напротив Американского консульства. Мне нужно было организовать рабочее место для себя, где бы я мог поздними вечерами, после выполнения всех домашних обязанностей по воспитанию дочки, а также в свободные от работы выходные дни, головой пробивать себе дорогу в советскую науку. Единственным местом, где я смог установить для себя старый отцовский письменный стол, была тёмная прихожая.

Стремление к знанию и к свету было так велико, что мы пробили в одной из стен окно, которое даровало мне не только свет и свежий воздух, но ещё и прекрасный вид на ленинградские крыши, а местами и на стены домов. В одной из таких стен до глубокой ночи тоже светилось одинокое окно. Я тут же придумал, что я не одинок, что за этим окном тоже кто-то пытается совершить переворот или хотя бы поворот в науке. У меня сразу пропадало желание плюнуть на всё и уйти спокойно спать.

Случайно на каком-то совещании меня познакомили с настоящим полковником, который тоже оказался Элиасбергом, только в отличие от космического Элиасберга умел носить форму. Такое совпадение я никак не мог оставить без внимания и в перерыве вцепился в этого, ещё одного, Элиасберга. Он оказался братом моего недавнего знакомого, преподавателем Военно-морского инженерно-технического училища, которое было недалеко от моего дома, если смотреть через крыши в сторону Невы.

Как завзятый сыщик, я задал следующий вопрос: нет ли у него привычки работать поздно ночью за письменным столом? После удивлённого ответа, что такая привычка есть, оставалось только одно – убедиться, что окно его домашнего кабинета является единственным, выходящим в мою сторону.

А ещё через много десятилетий, уже работая над этой книгой и беседуя по телефону с одним из наших ближайших друзей и единомышленников по системе «Узел» Владимиром Ивановичем Михайлычевым, я вспомнил, что он был выпускником того самого училища, где работал полковник Элиасберг-второй. Володя сразу подтвердил, что он учился у этого Элиасберга-второго.

К этому могу только добавить, что первым этапом работ по «Узлу» было создание его действующего макета на базе машины УМ-2С, сделанной для Королёва по идеям Элиасберга-первого.

Так круг истории двух братьев-полковников замкнулся через 45 лет!

Всё больше и больше задач добавлялось к начальным пожеланиям и планам Королёва, а мы радовались этому, какдети: мы так нужны, мы такумны, нам нет преград! Тогда я ещё не понимал, что это опасно, что для первого проекта надо постараться свести до минимума все предложения. Такие безудержные аппетиты привели к серьёзному увеличению веса нашей аппаратуры и явились одной из причин, а может, поводов не пустить нас на борт реального космического корабля. Одновременно появлялись дополнительные запросы на установку различной аппаратуры на борту ещё не летавшего «Союза».

Но удержаться было трудно, ведь переход создателей корабля к новому поколению с новыми возможностями как бы открыл плотину всем мечтам, которые накопились у них за предыдущие годы работы.

Об этом и сейчас размышляет мой однокашник, коллега и в разное время – мой заместитель, потом мой начальник и, неизменно, товарищ – Евгений Иванович Жуков, который несколько лет находился в фирме Королёва и обеспечивал там все наши работы. Всю жизнь мы звали и зовём друг друга Геша и Марк. Так вот, Геша вспоминает, что же Сергей Павлович считал основным назначением нашей машины на корабле «Союз-1» и как он готовился к этому полёту. Мне даже сейчас стало неуютно, когда Геша рассказал об этом подробнее – уж больно велика была ответственность поставленной перед нами задачи.

Машина УМ-2С должна была управлять спуском корабля с орбиты. Вся траектория спуска должна была состоять из нескольких этапов, каждый из которых представлял собой что-то похожее на падение упругого предмета, например, резинового мячика, под углом к поверхности пола, а точнее, на прыжки мячика вниз по широким ступеням длинной лестницы с известными характеристиками упругости каждой очередной ступени. Такой ступенькой является каждая очередная граница атмосферного слоя с более высокой плотностью. Каждый очередной удар гасит скорость корабля, но в то же время наименьшим образом травмирует сам корабль. В итоге получается траектория «мягкого» спуска. Завершающий этап посадки – приземление на парашюте – мягкая посадка.

Даже при современном состоянии космонавтики мы порой слышим сообщения, что посадка прошла в нештатном, жёстком режиме. Но современные слушатели таких сообщений относятся к ним спокойно, слишком всё это стало обыденным и неинтересным. Однако, как и сорок лет назад, за этими сообщениями надо увидеть лица родственников космонавтов, лица тех, кто отправлял их в полёт и тех, кто дежурил во время посадки в Центре Управления полётом. И кто же понимал это лучше, чем Сергей Павлович Королёв? Поэтому он придавал нашей работе такое большое значение, поручил руководить этой работой своему ближайшему соратнику Борису Евсеевичу Чертоку, да и сам не упускал возможности прийти в лабораторию, где шла отработка этих задач, и подробно обсудить всё ещё раз.

Геша регулярно докладывал Борису Евсеевичу о ходе работ, он вспоминает, что один раз взял и меня с собой. Но я ничего не смог вспомнить об этой встрече.

Наша машина УМ-2М была сопряжена с имитаторами бортовых датчиков, которые устанавливались на реальном корабле, это была имитация сигналов, которые должны поступать в машину. Проверка такой имитации даёт отладку какого-то мгновения спуска. Для отработки всего процесса эти имитаторы соединялись с большой вычислительной машиной, которая воспроизводила всю динамику процесса по весьма сложным алгоритмам и выдавала информацию обо всём процессе в реальном масштабе времени. Все данные регистрировались и распечатывались с частотой один раз в секунду.