Семь лет одиночества. Принцесса Малейн (СИ) - Эль Вайра

Однако сейчас наши рты не голодны, поэтому я сказала Дженни, что научу ее читать. Мне хотелось, чтобы она нашла эту перспективу интригующей. Я вообще не могу представить, как можно жить без чтения. Столько мудрости и знаний остаются упущенными! А между тем они как спелые сочные фрукты на ветке — просто дотянись и возьми.

Конечно же, обучение не решило бы ее проблемы, но мне казалось, что оно могло хотя бы ненадолго прояснить ее глаза и сбросить, наконец, эту сутулость с плеч. Ее ответ был не таким восторженным, как надеялась, но всё же она согласилась и устало села рядом со мной за стол.

Я была воодушевлена. Нашла несколько листов чистого пергамента, чтобы мы могли начать несложные упражнения. И дня два или три Дженни действительно старалась. Она не говорила со мной, но всё-таки повторяла звуки, которые я издавала, указывая на буквы. Она даже протянула руку и благоговейно коснулась своего имени, когда я показала ей, как оно смотрится в чернилах.

Я только надеюсь, что ее интерес продлится еще хоть немного. Но, кажется, она его стремительно теряет. Она уже игнорирует меня, когда я прошу повторить слова, которые ей даются тяжелее всего. А сегодня она и вовсе пропустила занятие и в целом отказалась вставать с кровати.

Смотря на нее, я начинаю впадать в отчаяние. А перед сном всё чаще задаюсь вопросом, сможем ли мы выбраться? Не забыли ли про нас мои друзья? Сомнений всё больше, но я не должна падать духом. Я должна верить.

Чтобы занять себя чем-то приятным, я представляю, что будет, когда придет Роб. А он обязательно придет, я это знаю. Но как именно это произойдет? Каждый раз в моей голове разные сцены, одна ярче другой.

Прошлой ночью я представляла, что услышу тихий звук, словно царапанье мыши. Сначала я подумаю, что это очередной сон, но скрежет замка заставит меня вздрогнуть. Я задохнусь от восторга, когда дверь откроется и на пороге появится фигура в темном капюшоне, чуть сгорбленная от дождя. Роб бросится внутрь и сбросит капюшон, а потом подхватит меня и закружит, и будет целовать до потери сознания.

Потом он скажет, что нам нужно спешить. У нас осталась пара минут до тех пор, пока снотворное, которым Роб дунул в лицо стражнику, не перестанет действовать. Хотя, если на улице дождь, то, возможно, ему придется пропитать снотворным тряпку и приложить ее к носу и рту охранника. Сухое снотворное годится только для сухих помещений.

Так или иначе, мы заберемся на его лошадь и уедем. И я буду сидеть, чувствуя спиной его тепло. Роб завернет меня в плащ, чтобы защитить от дождя. Я буду в безопасности.

Каждую ночь я мечтаю о чем-то подобном, когда засыпаю. Но почему-то не могу представить, что происходит дальше. После того, как мы уезжаем, я имею в виду. Сначала мне казалось, что я смогу, но если представлять всё остальное, то план Роба кажется всё менее и менее успешным и требует большей проработки и деталей.

Впрочем, это не важно. Это же всего лишь фантазии.

Я только молюсь, чтобы Роб вытащил нас отсюда как можно скорее. Несправедливо красть так много времени у Дженни. Всё это лишь между мной и дядей, она тут не причем.

И если герцог Касбридж думает, что я забуду обо всём, что он со мной сотворил, как только взойду на трон, то он жестоко ошибается. Я не забуду. И не прощу. И Дженни тоже не простит.

…

Дорогая Книга,

Эта запись официально отмечает год с того дня, когда Дженни в последний раз со мной говорила. Год и четыре с половиной месяца мы заперты в башне. Целый год я не слышала человеческого голоса. Кроме своего собственного, конечно же. Я пою. Иногда читаю книги вслух. Но это всё равно не то.

Кстати, я беру обратно все свои слова про одиночество. Даже до того, как подружиться с Робом, меня окружало столько людей! Конечно, рядом не было толпы ровесников, но леди Редмэйн и слуги хотя бы говорили со мной. И дядя говорил. Как много я готова отдать, чтобы еще раз хорошенько с ним поругаться.

Я упоминала об этом в прошлых записях, но я все еще обеспокоена состоянием Дженни. Я больше не пытаюсь пробудить в ней надежду на побег. Раньше я подпитывала ее обещаниями, даже когда сама теряла уверенность в том, что смогу их исполнить. Но каждый день маленькая струйка человечности покидает ее. Уносится ветром. (Ветер. Как мы давно его не чувствовали)

Дженни все еще шьет, штопает и стирает, но у нее больше нет… Воли к жизни? У нее ничего нет. Она просто совершает механические движения, не требующие никакой осмысленности.

А знаешь, Книга, что меня беспокоит даже больше, чем состояние Дженни? Я сама.

Кажется, я поддаюсь этой апатии, сочащейся из нее. Это состояние как тень, которую не видно, пока солнце не начнет уходить за горизонт. Но чем меньше света, тем выше и шире тени. И они грозят одолеть меня. К моему ужасу, всё чаще перед сном, когда я закрываю глаза, я ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы сдаться. Каково это — не вставать утром? Или открыть глаза и просто лежать, предоставив миру делать со мной всё, чего он только не пожелает?

В самом начале, когда апатия подкрадывалась, я боролась с ней с помощью надежды. Надежды на то, что Роб придет. Или мои люди поднимут восстание. Я уверяла себя, что всё наладится. Я не могла допустить мысли, что может быть как-то иначе. Все снова будет так, как должно быть, ведь Создатель не позволит такой несправедливости одержать верх над здравым смыслом.

Но теперь я начала понимать кипящую ненависть Дженни, которую она испытывала в самом начале. Надежда, за которую я цеплялась, больше не годится как оружие против тени. Надежда — это свет, и тень просто поглощает его. Но гнев… гнев подобен угольку, которым я могу кинуть в лицо апатии. Это не радостный свет солнца, но… уголек всё равно горит. У него есть собственный свет, способный отогнать тьму.

Было правильным направить свой гнев на дядю, ведь это из-за него я здесь. Это он закрыл меня в башне. Из-за него у меня не было друзей в детстве. Из-за него я потеряла всё.

Но, к моему удивлению, гнев, который горит в моей