Мать Сумерек (СИ) - Машевская Анастасия

Опытным глазом Бану уловила справа какое-то неуклюжее, неестественно движение, как если разбудить окликом засыпающего сидя человека. Только вот Гистасп не вздернулся вверх, а вздрогнув, еще больше согнулся, повалился на шею лошади, покачиваясь.

— Гистасп, — настороженно позвала танша. Альбинос не отозвался. — Гистасп!

Натянув вожжи и взмахнув рукой, чтобы остановились остальные, Бансабира мгновенно спрыгнула на землю, пытаясь поймать падающего генерала.

— Гистасп, — выдохнула обеспокоенно, проседая под тяжестью бессознательного мужского тела и надвигающейся паники. — Праматерь, Гистасп!

Ниим оказался рядом быстрее других, подставив могучие плечи под вес альбиноса. Бану перевела дух: легче.

И тут же с ужасом уставилась на залитое кровью седло генерала.

— ГИСТАСП! — не своим голосом взревела Бану, встряхнув мужчину. У Гистаспа дрогнули веки, но больше он никак не отреагировал.

— На землю его, скорей! — скомандовала танша. Остальные спешно спрыгивали с коней. Несколько человек из гвардейцев Гистаспа принялись отводить животных подальше от генерала и стреножить.

— Разбейте лагерь! — велела тану, и еще несколько человек, всполошившись, забегали вокруг, натягивая шатры. — Праматерь, Гистасп, — судорожно выдохнула Бану, облизнув губы. Вокруг неё столпилась большая часть телохранителей, за исключением Ри, который взял на себя руководство по разбивке шатров. Настолько встревоженной Бансабиру из числа приближенных бойцов не видел ни один.

Бану быстро окинула взглядом Гистаспа: на темном плаще — слабо различимы бледно-розовые пятна. Распахнула плащ, и подавилась воздухом: вся туника, штаны почти до колена были обильно заляпаны кровью. Какие-то из пятен совсем свежие, ткань мокрая и мажет красным, другие очевидно уже неоднократно просыхали — и пачкались вновь.

— Что … это? — выдохнула Бану, даже не желая слушать ответ. — Быстрее поставьте шатер генерала! Быстрее!

Ловко выудила из-за рукава тонкий нож и четким движением вспорола штанину.

— Госпожа, позвольте мне, — попытался влезть Вал.

Потянула за надрезанные края и рванула в стороны. Страшный шрам вдоль бедренной артерии сочился кровью. Это ведь даже не шрам еще! — мысленно выругалась Бану. Это шов, который едва начал зарастать! Нога пульсировала, и все новые толчки сердца выталкивали кровь наружу. Бансабира ухватилась за рану скрюченными от напряжения пальцами, пережимая.

— Идиот! — заорала она на бессознательного Гистаспа. — Недоумок! Кретин!! — повела головой, заскрежетала зубами. Потом коротко огляделась и остановила взгляд на мужчине, сидящем по другую сторону Гистаспа.

— Ниим! Ты лучший конник, давай в город за носилками и повозкой.

— Понял, — кивнул тот и взвился на сильных ногах. Полминуты не прошло, он уже подстегивал коня.

Бансабира действовала решительно и бездумно: расстегнула кожаный пояс Гистаспа, продела под раненной ногой, затянула над раной.

— Потерять столько крови, Гистасп, — нашептывала женщина. — Как же так?

Отодрала широкий лоскут плаща, тоже поддев край ножом, перевязала рану. Гистасп сквозь мрак простонал, но больше не реагировал.

— Шатер еще не готов?! — спросила Бану тоном, от которого сопровождающие вздрогнули. Что-то тревожное чувствовалось не только в угрозе жизни генерала.

— Еще немного, тану, — отозвался Ри, который собственноручно, скинув плащ и закатав рукава, суетился вокруг убежищ.

— Мои вещи и ложе киньте в его шатре.

— Как прикажете.

Когда, наконец, Гистаспа устроили в шатре и уложили на бедро влажную повязку, вымоченную в стылых водах пролегающей рядом реки, Бану велела сторожить его денно и нощно, даже если её нет рядом. Кто-то предложил до поры до времени доставить генерала в ближайшее поселение — неподалёку стоит деревенька, они проезжали утром — но Бану мотнула головой: такую рану нельзя сейчас беспокоить.

Ребята занялись сбором хворостин и дров, разожгли костер: открывшуюся рану Гистаспа надо было срочно промыть и, раз уж под рукой не было никаких лекарственных средств, прижечь. Другие занимались лошадьми, расставляли дозорных вокруг лагеря. Бану подошла к ребятам вокруг костра вплотную и склонилась над одним:

— Долго еще? Нужна горячая вода.

— Сейчас, совсем немного, — сбивчиво заметил солдат.

— Поверьте, — осторожно сказал еще один с интонацией, будто говорил «позвольте», — командующий Гистасп и для нас важен.

Тану покосилась на бойца заинтересованно и немного надменно. Распрямилась.

— В таком случае, буду ждать в шатре. Любые новости сообщать немедленно.

— Слушаемся!

— Вал, — приказала тану, и тот шагнул вслед, зная, что его ждет.

Бансабира ничего не говорила. Подошла к сундуку с отборным оружием, которое успела разложить на одном из прошлых биваков. Достала клинок, подняла на уровень глаз и медленно потянула из ножен, будто осматривая качество стали.

— Значит, Гистасп, говоришь, давно мучается коленом? — неторопливо спросила она и молниеносно развернулась с вытянутой рукой. Клинок сверкнул в отблеске свечи на столе.

Вал успел представить всю свою жизнь за одно мгновение: игры с братом и сестрой, материнские объятия, рыбалку с отцом. Первую крупную драку с сыном отцовского приятеля — соседского рыбака. Первую любовь — худую рыжую девицу с густой копной и налитой пышной грудью. Первую невыносимую боль — когда началась Война Розы и Бирюзы и вырезали всю семью. Он тогда успел только схватить визжащую сестру за руку и рвануть, куда глаза глядят. Первых друзей — в военной академии Яввузов. Первый удар от наставника, первый поклон перед таном Сабиром, первая присяга, данная без выбора поступить иначе, Бойня. Первый поклон его венценосной дочери, юной, надменной, гордой.

Простой.

Бану маралась вместе с ними о всякую грязь и частенько рисковала наравне, а то и больше. Вон, тогда они отрядом в четверть сотни растерзали в клочья союз Алых и Оранжевых: танша здорово удумала напасть на рассвете. Вон, она решила разделить войска врага, и, воспользовавшись глупостью, разбила наголову. А еще был случай, когда умер Энку, горестно было: они подружились еще в военной академии, сразу и навсегда. Хоронить его было тяжело. А вот в памяти всплыл вечер, когда танша впервые напилась. Потом, когда Раду сообщил, что она беременна… Когда она велела, чтобы он, Вал, взял на себя подбор личной охраны. А вон той ночью он вмазал Юдейру. Здорово получилось!

Бану заметила его и приблизила, и сказала, как-то, что вся охрана держится на нем, хотя этого и не видит никто. Вон той осенью была осада, которую они пережили все вместе. Были пьянки и путешествия. И танша никогда не возражала, если её бойцы гуляли до рассвета до дрожи в земле, и не позволяла никому и ничего, если требовали обстоятельства. Она была как старшая сестра, которая кинулась на выручку Серта, когда он подставился. И она — недостижимый сюзерен, которому он присягнул в день смерти Сабира с готовностью стократ большей, чем в первый раз.

У него осталась младшая сестра. Когда Бансабира узнала об этом, велела найти для девочки место в прислуге чертога и обходиться с ней хорошо. Со временем, с окончанием Бойни, Вал получил солидный куш, который позволил у самых стен чертога купить для сестры маленький домик, где он навещал её четырежды в неделю, и где её, по указу Вала, ежедневно охраняли солдаты. Полно ведь всяких выродков, мало ли что…

Бансабира стала для него человеком, в котором он не сомневался. Действительно, вдруг осознал Вал. С тех пор, как она посвятила его в тайны разведки, как открыла истинное положение вещей и состояние Юдейра, Вал не сомневался в ней ни дня — уже не только как в полководце, но как в госпоже. Если будет безвыходная ситуация, не они будут защищать её, но она — их.

В обмен на эту негласную клятву Вал дал себе слово костьми лечь, но беречь госпожу. Будучи посвященным во многие, но наверняка не все тайны, Вал прекрасно знал, сколько ей приходится работать. Есть много всего такого, о чем ей лучше не знать, попросту не тревожиться, решил тогда боец. Он сможет все уладить сам.