Приключение на миллион - Питер Мейл

— Не вздумайте пытаться бежать через окно. Сработает сигнализация и разбудит доберманов мистера По.

Беннетт опять кивнул. Вот это стало бы прекрасным окончанием удачного дня — встреча с разъяренными доберманами под покровом ночи.

Симо закрыл за собой дверь, и Беннетт услышал, как в замке повернулся ключ. Он начал раздеваться, но остановился, сел на постель и опустил голову на руки. Боже, во что он вляпался? И как он собирается выпутаться из этой жуткой, чертовски неприятной ситуации?

8

Беннетт плохо переносил свое вынужденное заключение. Ему не разрешалось покидать комнату. Три раза в день горничная приносила еду, правда, вечером, после наступления темноты, он выходил на короткую прогулку в компании дрессировщика собак и печально знаменитых доберманов По. Псы неслышно скользили между деревьями, точно стая четвероногих акул, а их глаза в свете фонариков светились багровым светом. Один раз Беннетт отважился погладить одного из них; к счастью, у него хватило ума остановиться на полдороге, когда он увидел ощеренные зубы под сморщенной верхней губой и прижатые к голове уши. Дрессировщик с нескрываемым интересом наблюдал за этой сценой и, казалось, был разочарован, что Беннетт не довел дело до конца.

Вертолет сновал туда-сюда по пять-шесть раз в день. Из окна комнаты Беннетту был виден уголок посадочной площадки. Однажды рано утром он заметил Шу-Шу, которая торопливо шла к вертолету, сопровождаемая По и двумя слугами, согнутыми под внушительным количеством чемоданов от Луи Витона. За этим последовали объятия, поцелуи, прощальные взмахи руками. По стоял на площадке и махал белым платком до тех пор, пока вертолет не набрал высоту. Куда он отослал ее и зачем? — подумал Беннетт. В Париж, запастись на лето новой бижутерией? Или он пытается оградить ее от возможной опасности на случай, если на его имение нападут? Второе предположение казалось более вероятным. Количество крепышей в черных костюмах увеличивалось день ото дня. Беннетта не выпускали из виду ни на минуту. В воздухе висело напряженное ожидание, и постепенно имение Де Рошер стало напоминать хорошо оснащенную крепость.

Однако, черт побери, какую все-таки красивую крепость! — вздыхая, думал Беннетт. Погода стояла великолепная, и он тоскливо смотрел из окна на залитые солнцем далекие поляны. Лето уже пришло — рано в этом году, — но безжалостное солнце еще не успело сжечь траву дочерна. Сейчас пейзаж казался нарисованным акварельной краской, причем небесный художник не поскупился на все оттенки ярко-зеленого цвета, переходящего в оливково-коричневый там, где поляны смыкались с лесом. Эта чудесная картина была подернута легкой дымкой прозрачно-голубого тумана, деликатно таявшего в лазурном своде небес. И от этой красоты ему становилось еще тоскливее.

Он несколько раз звонил в Монако под пристальным взглядом Симо, но поговорить с Сюзи ему не удалось. Она не подходила к телефону, и все, что он слышал, это был его собственный голос на автоответчике, обещающий перезвонить при первой возможности. Он говорил себе, что скорее всего она устала ждать и вернулась в Лондон, добела раскаленная от ярости. Н-да, вот тебе и романтическая неделька на пляже. Вот тебе и новая жизнь, черт ее подери.

В дверь постучали. Горничная принесла Беннетту его единственный костюм, вычищенный и выглаженный. По крайней мере, в этом По не откажешь — он не допустит, чтобы его гости ходили грязными и вонючими, подумал Беннетт. Он скинул халат и переоделся в ожидании еще одного скучного дня, посвященного попыткам чтения, наблюдениям за погодой и переживаниям о своем будущем. Сегодня Беннетт выбрал биографию Бальзака в надежде, что ему удастся сбежать из реальности в XIX век.

Однако он не успел прочесть и страницы, как в замке со скрипом повернулся ключ. Беннетт поднял глаза и увидел одного из неотличимых друг от друга головастиков в неизменном черном костюме, которых развелось на территории имения как грибов после дождя. Стоя в дверях, костюм дернул головой: «Venez».[46]

В молчании они проследовали по коридору мимо кухни, а затем спустились по выщербленным каменным ступеням, ведущим в подвал, который занимал весь объем дома. На последней ступеньке Беннетт помедлил, всматриваясь в сумеречный интерьер погреба. Да-а, промелькнуло у него в голове, вот идеальное место для того, чтобы устроить пыточную камеру для трезвенников. Стены по всему периметру комнаты были до потолка застроены кирпичными, аккуратно побеленными ячейками, до краев заполненными бутылками с вином. Бутылки были классифицированы по сортам вин и годам разлива. Рукописные названия на лакированных деревянных дощечках горделиво возвещали о великолепных марках и изысканных винтажах. Все самые известные сорта были в полной мере представлены здесь, и Беннетт не сомневался, что все они — специально отобранные урожаи лучших лет.

— Приятное зрелище, не правда ли, мистер Беннетт? Это один из самых богатых винных погребов Европы, уж можете мне поверить. — По сидел за маленьким столиком, изучая книгу учета в кожаном переплете. На кончике его носа висели очки в золотой оправе. Он снял их и встал одним резким движением. — Но я пригласил вас сюда не для того, чтобы осматривать мои бутылки. Пойдемте со мной, хочу показать вам одно зрелище, которое должно поразить ваше воображение.

Он говорил негромко, дружелюбным, приветливым тоном, но у Беннетта сразу же возникло опасение, что его ждет новое неприятное испытание.

По прошел по гулкому полу подвала и открыл незаметную дверь в самом дальнем углу. Они зашли внутрь, и Беннетт невольно прищурил глаза от ослепляющего света, отражающегося от простых белых стен просторной комнаты.

— Добро пожаловать в святая святых — личный додзё нашего Симо, — сказал По. — Он здесь может тренироваться часами. Я его попросил устроить нам небольшую демонстрацию боевых искусств, так, пустячки, просто чтобы немного развеять вашу скуку. Надеюсь, вам будет интересно взглянуть на его мастерство — воистину, иногда я сам удивляюсь возможностям человеческого тела.

Комната была четырехугольной формы, примерно десять на пятнадцать метров, со встроенными в стены зеркалами и идеально отполированным полом из сосны. Мебели в комнате не было никакой, кроме узкой скамьи при входе. С другой стороны комнаты помещалось приспособление не очень понятного Беннетту назначения, чем-то похожее на доску для ныряния, поставленную вертикально и наглухо прикрепленную к полу. Верхние десять сантиметров ее поверхности были обвязаны связками соломы.

— Вот это — стойка для отработки ударов, японская «груша», — сказал По. — Не припомню точно японского названия, но она идеально подходит для того, чтобы поддерживать руки, а в особенности костяшки пальцев, в тонусе. Иногда Симо увлекается, и тогда он может колотить свою грушу по тысяче раз и больше без остановки. А, да вот же он сам.

Симо вошел через боковую дверь, не глядя на них и не здороваясь. Он был босиком, одет в белый холщовый тренировочный халат, перевязанный на талии черным поясом. В руках у него была короткая бамбуковая палка около сантиметра толщиной. Он положил ее на скамью, а затем прошел в центр комнаты и застыл там.

Голос По упал до шепота:

— Вы только посмотрите на этот пояс. Видите, он уже протерт чуть ли не до дыр? Это потому, что Симо получил его очень давно, еще будучи совсем молодым человеком. Теперь у него шестой дан. Наш японец — очень одаренный человек, по крайней мере мои японские друзья перед ним буквально преклоняются.

Беннетт шепотом спросил:

— А бамбуковая палка для чего?

— Один из коронных трюков Симо. Подождите, до нее еще дойдет очередь.

Симо начал выполнять упражнения для разогрева: он расставил ноги на ширине плеч и плавными, перетекающими друг в друга движениями рук и корпуса стал выполнять затейливые па. Его руки то скрещивались на груди, то взмывали, как крылья птицы, губы были сжаты, глаза обращены в себя, лицо напряжено и сконцентрировано. Да он бы мог запросто выступать танцором, в удивлении подумал Беннетт.

Затем ритм упражнений изменился. Плавные, легкие движения сменились четкими, контролируемыми ударами в воздух. Симо, чуть покачиваясь, сдвинулся с места и понесся по комнате, совершая выпады, парируя удары невидимого противника, ставя блоки, кружась и приседая. Казалось, его пружинистое тело полностью подчинялось воле своего хозяина, куда бы он его ни направил. Удары рук и ног были настолько мощны, что даже наблюдавшему издалека Беннетту стало не по себе. Да, сказал он себе, беру свои слова обратно. Симо — не танцор. Симо — двуногая машина для убийства.

А японец тем временем продолжал выполнять ему одному ведомую последовательность резких, сконцентрированных движений, постепенно приближаясь к скамье, на которой сидели два его зрителя. Последний грациозный поворот, выброс ноги в мощном ударе в голову, и Симо застыл в глубоком приседе перед Беннеттом, ни на секунду не отводя глаз от его лица. Он издал низкий, горловой рык, и его рука вырвалась вперед и метнулась к Беннетту, как развернувшаяся пружина.