В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития - Ромена Августова

Границы переходов размыты. Ребенок ничего не анализирует, сознательно не расчленяет и не синтезирует, он просто говорит. Гулил, лепетал, а вот уже и слова появились, а иной раз и целая фраза: молчал, молчал и вдруг, глядя на часы, ошеломил родителей, сказав: «Мне кажется, там, внутри, что-то шевелится». Мы его речь корректируем, подправляем, но в основном он делает это сам.

Ребенка с синдромом Дауна природа такой способностью не наградила. Молчащие дети среди них встречаются и в семи-, и в восьми-, и в двенадцатилетнем возрасте. Случается, что очень плохо говорят и вполне взрослые люди.

Ребенок не говорит, и движимые вполне понятным беспокойством родители берутся за выполнение зачастую невыполнимых задач, стремясь к тому, чтобы дитя сказало наконец слова или даже фразы, которые, по их понятию, в его возрасте оно уже должно говорить. Мне известен папа, который упорно добивается того, чтобы его четырехлетний сын вместо того, чтобы хныкать, когда ему хочется посмотреть мультик, сказал ему: «Папа, включи телевизор».

«Не давайте ему есть, пока он не попросит» – в это трудно поверить, но именно такой совет услышала от логопеда мать малыша с синдромом Дауна. Малышу на тот момент было два с половиной года. Чудовищно! Стремление во что бы то ни стало заставить ребенка сказать то, что родителям и педагогу хотелось бы от него услышать, с помощью достаточно сильной, как им кажется, мотивации, вызвать у него речь тогда, когда он совершенно к этому не готов, – это путь в никуда. Ведь дело здесь не в упрямстве, не в некоем принципиальном нежелании говорить. Спрашивается: как ребенок может сказать «включи телевизор», если он не в состоянии воспроизвести ни звуки, ни слоги, входящие в это слово, и в свои четыре с половиной года говорит только «мама», «баба» и «дай»?

Однако, если ребенок не говорит, это совсем не значит, что он не заговорит никогда. Но если обычный ребенок почти не нуждается в постороннем вмешательстве в процесс развития речи, достаточно активно происходящий у него и без такого вмешательства, то ребенок с синдромом Дауна в этом очень даже нуждается. Ребенка с синдромом Дауна мы должны учить говорить, не дожидаясь, когда он заговорит сам, а для этого его нужно обучить системе конкретных способов, которые естественным, отнюдь не насильственным образом обеспечат ему успех.

Конечно, речь в данном случае идет о детях без тяжелых нарушений. Начав занятия с ними возможно раньше, занимаясь целенаправленно и системно, вполне можно надеяться на хороший результат. Однако есть дети, которые в интеллектуальном смысле как будто бы вполне соответствуют тому, что является для ребенка с синдромом Дауна нормой, но которые, тем не менее, начинают говорить значительно позже, чем это обычно бывает у «среднестатистического» дауненка. Этот факт вполне может свидетельствовать о гораздо более медленном, чем у других детей того же возраста, созревании речевой функции (существуют и другие причины, касаться которых мы здесь не будем). У одних детей она формируется быстрее, у других медленнее, у третьих – со значительным опозданием. Этот процесс происходит в мозге независимо от нашего сознания, и ускорить его волевым усилием мы не можем. Заставить ребенка заговорить, если речевая функция еще не созрела, как ни старайся, не удастся.

«Он все понимает! Но не говорит!» – сокрушаются родители. Ребенок любит заниматься, активен и любознателен, легко проникается доверием к педагогу, выполняет наши просьбы. Но это вовсе не всегда является залогом того, что он начнет говорить раньше других.

Самым находчивым, самым изобретательным и неистощимым на выдумки из пришедших ко мне полутора-, двухгодовалых малышей был Юра Щ. Не успеешь спросить о чем-нибудь Ваню, Максима или Колю, как Юра, сидящий на отшибе и изображающий лошадку, громко топая ногами и натягивая несуществующий повод, тут же протягивает руку, чтобы быстренько ткнуть пальцем в книжку. И если Ваня-рыжик отнюдь не сразу сможет ответить на вопрос, где живет белка, чем копают землю, куда нырнула щука в погоне за добычей, то Юра мгновенно укажет и на дупло, и на лопату, и на щуку, и на речку.

Помимо Юры есть еще Алеша Г. Этому мальчику четыре года, он тоже исключительно сметлив, покоряюще обаятелен, непоседлив и неукротим. Наши занятия проходят весьма своеобразно: чем мы будем заниматься на уроке, Алеша определяет сам. Трудовая дисциплина ему неизвестна. Это единственный у меня ученик, который вместо того, чтобы сидеть на диване за учебным столом, свободно ходит по комнате, по собственному усмотрению выбирая направление нашей совместной работы. Твердо зная, где что находится, он открывает двери шкафов, вытаскивает нужные ему в данный момент игрушки – главным образом машинки. Машинки ездят у меня по квартире, преодолевая различные препятствия, кручи в виде ящиков, полок, столов, стульев. Алеша возит их по стопкам моих книг, по пианино, креслу, полу, выбирая самые сложные маршруты, наиболее труднопроходимые места. Затем он садится на стул, а лучше на стол, и мы приступаем к просмотру мультфильмов.

В кухне трудится Алешина мама. Она привозит с собой ноутбук, набирая текст той самой книги, которая в данный момент лежит перед вами. Пока она занята этим делом, я использую всю свою изобретательность, все самые изощренные способы, чтобы Алеша выполнил хитроумно составленный мною план урока. Все идет своим чередом, мы приноровились друг к другу: на данном этапе Алешу мне приходится принимать таким, какой он есть. Но так будет не всегда. «Имей в виду: до поры до времени твоя свобода. Будешь сидеть на диване, как все дети, и ни шагу!» – говорю я Алеше в момент особого разгула. Алеша прекрасно понимает, о чем идет речь, – он все понимает, – но в его очаровательных глазах я читаю: «Когда еще это будет, а пока давай веселиться!»

Он не возражает ни против предлагаемых ему карточек, ни против моих комментариев к фильму. Времени у нас достаточно: за два с половиной часа занятий мы успеваем и поиграть, и чему-то научиться. Если у Алешиной мамы возникают ко мне какие-то вопросы, мы с ней уединяемся в кухне, и я могу абсолютно безбоязненно оставить Алешу одного. Он никогда ничего не схватит, не уронит, не сдернет, не прольет, не разобьет и не сомнет. Он отлично управляется со всем, что его окружает. Скатерть со стола он самостоятельно снимет, свернет и положит куда надо, сок разольет по стаканам, сам подберет себе диски, если это ему требуется – один уберет, другой поставит. Он знает, как это делается, легко управляется с обоими пультами и со всеми кнопками на панели. Ему можно доверить все. Все мультики он помнит наизусть, все карточки, которые я даю ему на дом, знает досконально, я учу его читать. Говорить свои первые звуки и слоги Алеша начал совсем недавно, слова пока не знает ни одного.

У Юры Щ. фразовая речь появилась только в шесть лет. До этого времени вместо слов он говорил какие-то их невнятные кусочки. Хотя отдельные слоги получались у Юры достаточно чисто (в три года, раньше всех остальных детей, он мог не только сказать, но и безошибочно прочесть двадцать с лишним написанных на карточках слогов), запомнить последовательность слогов в слове он был не в состоянии. Пробовали и так, и эдак, учили слово и по слогам, и целиком, но все это никак не способствовало достижению главной цели. За это время ребята моложе его научились не просто говорить, но и рассказывать несложные сюжеты.

Наконец прорвался и Юра. Он заговорил, будет наверстывать упущенное, с чем, безусловно, справится. Нет сомнений у меня и в отношении Алеши.

Среди детей с диагнозом «синдром Дауна» молчащий Юра с его интеллектом, конечно, случай редкий, но такое, как видите, встречается. Как выразилась мама одного из моих учеников, у очень умного человека может оказаться парализована рука, и никакой ум не заставит эту руку шевелиться. Сохранность интеллекта – это одно, поражение речевого центра – это другое. И конечно, развитие неговорящего ребенка даже и с хорошим интеллектом неизбежно начинает отставать; сказывается отсутствие обратной связи между учителем и учеником. Что он действительно понимает, а чего не понимает? Многое ребенок с синдромом Дауна отразил в своем сознании как в кривом зеркале, он не в состоянии самостоятельно организовать целостную систему из полученных им сведений и наблюдений, а поскольку не говорит, то нормальный диалог с ним невозможен, и близкие ему люди не могут внести коррективы в это искаженное восприятие: его заблуждения им неизвестны.

Невозможно насильно вызвать речь. Можно только уловить – и не пропустить! – момент, когда сформировавшиеся в мозгу звуки, слоги или отдельные слова оказываются уже «на выходе», подхватить их, закрепить, не дать им заглохнуть, помочь ребенку осознать, что он уже в состоянии что-то вымолвить. Всей предшествующей работой мы взрыхляем, удобряем и поливаем почву, чтобы росткам будущей речи было бы легче пробиться, и только тогда, когда это вызревание происходит, можно начинать работу по принципу, который я описываю в книге «Говори! Ты это можешь»: кое-что из нее придется повторить, что-то дополнить.