В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития - Ромена Августова

Научиться говорить можно только разговаривая – точно так же, как научиться кататься на коньках можно только катаясь на коньках, научиться играть на скрипке – только играя на скрипке и т. д. И способ достижения этого должен быть совершенно конкретным. Занятия должны быть именно занятиями речью, а не чем-то, что я назвала бы «вокруг да около», когда ребенок всего только возит по полу машинки, надевает на палку колечки, продевает в дырки шнурки и т. п. Для того чтобы говорить, нужно открывать рот и говорить. Ребенок должен понимать инструкцию, четко и без особых усилий ее исполнять, а педагог – знать, чего конкретно он добивается в данный момент, каким будет каждый последующий шаг и к чему эти шаги приведут в конечном итоге.

С чего обычно начинают? Малыша приводят в детский сад, и там его вовлекают в игру. «Пи-пи», «му-му», «ля-ля», «би-би», «ав-ав», «ту-ту» – этими словами ребенка учат обозначать мышку, собачку, корову, поезд и т. п. Испокон века родители прибегают к такой подмене, играя с малышом и попутно обучая его говорить. От ребенка с синдромом Дауна ждут того же, что и от обычного малыша, надеются на то, что, увлеченно возясь с игрушками, он усвоит все эти «би-би» и «ту-ту» и обрадует маму и папу тем, что верно и вполне осмысленно отнесет такое словечко к игрушке, которой занят.

Я не пользуюсь этим приемом по двум причинам: во-первых, для меня это не самый близкий путь к успеху, я захожу с другой стороны (с какой – об этом дальше), во-вторых, потому, что знаю – избавиться от этих «пи-пи» и «му-му» в дальнейшем мне будет непросто. «Ту-ту» на самом деле не поезд, «пи-пи» и «му-му» не мышь и не корова – это их гудение, писк и мычание. Переход от слова «ту-ту» к слову «поезд» у обычного ребенка осуществляется сам собой и очень быстро. Потутукал и забыл. Другое дело – ребенок с синдромом Дауна. Вместо того чтобы сказать короткое слово «конь», он и год, и два, и три будет цокать языком и подпрыгивать на диване.

Конечно, если нет других способов научить ребенка называть вещи их именами, то пусть говорит что может и как может, лишь бы говорил. Обучая ребенка речи, приходится так или иначе выбирать то, с чем он справляется, отталкиваясь от его возможностей. Однако я не один раз убеждалась в том, что, даже научившись говорить, даже и в пять, и в шесть лет ребенок продолжает идти по линии наименьшего сопротивления, выбирает то, что полегче. Сказать «ав-ав» и «му-му» гораздо легче, чем сказать «собака» и «корова». Уж если ребенок к чему-то привык, что-то заучил неправильно, с этим очень трудно бороться.[6]

Лично я никогда не коверкаю слов, которые говорю ребенку, не сокращаю их. В облегченном варианте ребенок говорит только те слова, которые получаются у него сами собой, спонтанно и которые, разумеется, мы так или иначе впоследствии будем корректировать. Все должно быть так, как оно есть на самом деле. «Подними, подними тетрадку, зачем ты ее бросил? Тетрадке больно», – говорит ребенку мама. Ребенок и без того достаточно искаженно воспринимает действительность. Зачем же в чем бы то ни было этому способствовать?

Мама моего ученика сообщила мне, что логопед в детском саду, который посещал малыш, на нее обиделась: «Я себе в саду врага нажила!» И вот почему. Мальчик был очень способным, в возрасте трех с половиной лет четко произносил около двухсот слов – выучил он их за два месяца наших с ним занятий. Мать спросила логопеда, зачем ребенку говорить «му-му», «ав-ав» и «ква-ква», если он совершенно свободно говорит «собака», «лягушка», «корова» и т. п. Это и послужило причиной обиды: педагог настолько увяз в плену привычных представлений, что отказаться от них никак не мог!

И это случай не единичный. Девочка приходит на консультацию к логопеду в заведение, занимающееся проблемами детей с синдромом Дауна. Ее спрашивают: «Что делает малыш на картинке?» – «Ест», – отвечает девочка. «Ням-ням!» – радостно подхватывает логопед. Для чего?

На наших с ним первых уроках ребенок запоминает названия изображенных на карточках предметов. Но не только. Он постоянно слышит от меня слова, связанные с определенными, часто повторяющимися ситуациями, которые я либо моделирую сама, либо мы с ним находим на картинках в книжках и на сюжетных карточках. Соблюдая совершенно определенную последовательность, я произвожу точный, строго выверенный отбор этих слов, в отборе нет ничего случайного, взятого с бухты-барахты, – ничего того, что, не будучи хорошо проработанным, проваливалось бы в тартарары. Это те слова, которые станут первыми в его активном словаре помимо тех, которые он уже самостоятельно освоил.

Малыш полутора лет входит в комнату, вернее сказать, вплывает в нее на руках у матери, ибо ходить еще не научился. Мать усаживает его на диван. «А где у нас Юра?» – спрашиваю я. Беру его маленькую ладошку, ладошкой показываю: «Вот у нас Юра, вот он». Из урока в урок проделывая это, я добиваюсь того, что через некоторое время малыш и сам показывает, где Юра. «А Ромена где?» – «Вот она». – «Теперь маму покажи, где мама?» Малыш в растерянности. Мама расположилась в отдалении на стуле и удивляется тому, что ребенок ориентируется далеко не сразу, хотя, казалось бы, чего проще? – уж маму-то он должен знать! Для более прочного усвоения меняемся местами, я сажусь на стул, а мама на диван. Дома в эксперименте принимают участие папа и бабушка, вносят поначалу небольшую путаницу, но наконец цель достигнута. Где мама? Покажи, покажи, где мама? Там, там мама. Там.

Как только ребенок научится более или менее уверенно показывать, где мама, где Ромена, а где он сам, я отхожу на несколько шагов: «Позови меня». Мама помогает малышу сделать уже не указательный, а призывный жест рукой: иди, иди сюда. Только после этого я подхожу к дивану: «А куда Ромена сядет? Покажи, куда мне сесть». Хлопаю его маленькой ладошкой – сюда. «А куда положим книжки и карточки? Сюда, на стол. А свечку куда поставим? Сюда, в дырочку».

Ребенок уходит домой, собираем карточки и книжки. Куда мы их положим? Сюда, в пакет. А пакет куда положим? Сюда, в сумку.

Карточки предлагают нам множество вариантов употребления слова «сюда». Куда мама положила своего малыша? Сюда, в кроватку. На карточке стол, вокруг стулья. Куда Поля сядет? Сюда. А Ромена? А мама? А вот машина. Куда папа сядет? Сюда, за руль. Куда поставим цветочки? Сюда, в вазочку. Куда мы садимся, ложимся, что-то ставим, насыпаем, наливаем?

Хлопал, хлопал по дивану рукой, приглашая меня сесть, и вот уже не только хлопает, но и произносит. Довольно скоро я слышу: «сида», «сяда», «сьда» и т. д. Слово «сюда» он говорит не очень точно, но зато совершенно точно знает, в каких случаях его можно употребить.

«Рядом», – говорила я, дополняя слово «сюда». «Рябом», – сидя за столом, неожиданно для всех произносит ребенок и хлопает ладошкой по соседнему стулу, приглашая мать сесть возле себя. Появившееся однажды слово может до поры до времени снова исчезнуть, малыш говорит его непроизвольно, скорее безотчетно, важен, однако, факт: ребенок мало того что старается воспроизвести хорошо знакомые на слух слова, еще и употребляет их к месту. Манил, манил меня рукой, призывая сесть рядом, через какое-то время слышим: «Ди! ди!» Ни один урок у нас не начинался без этого, сначала немого, но активного призыва «иди сюда» – и вот, пусть даже с ошибкой (ошибку мы исправим), сказал то, что нужно. Сама я никогда не говорю ученику: «скажи “ди”», «скажи “быса” (“быстро”)» – я говорю слово только целиком, только так, как оно звучит на самом деле.

Ваня-рыжик укладывается на подушку, и я пою ему песню: «Мама спит, Ваня спит, а собачка лает. Тихо! Нельзя лаять! Все спят». Текст – проще некуда, но его легко варьировать: спят по очереди кошка, мышка, лягушка и т. п. Ваня песню очень любит и хочет, чтобы я ее повторила. «Ваня, скажи: пой!» – «По!» – «Скажи: пой тихо!» – «По ти». Снова пою. Ваня вносит дополнение: собачка лает «го». Что за «го»? Догадываюсь: громко.

Этого Ваню приносят на руках, он еще не ходит.

С них мы и начинаем: с коротеньких, односложных либо двусложных слов, которые, пусть нечисто, пропуская отдельные звуки либо попросту вычленяя из слова отдельные слоги, произносит ребенок. Это уже не просто названия отдельных предметов. Малыш наполняет слова определенным содержанием, там, где это возможно, подкрепляет их соответствующими жестами.

Сказать некоторые слова ребенку помогает эмоциональное переживание какой-либо ситуации, когда мы начинаем читать (либо пересказывать) ему сказки. Сказки «Теремок», «Колобок» и «Репка» были нами пройдены одновременно с первыми сюжетными карточками. За ними следуют сказки с более развернутым, насыщенным волнующими событиями сюжетом. Это «Красная Шапочка», «Лиса и петушок», «Гуси-лебеди», «Волк и семеро козлят».

Во всех этих сказках сюжеты схожи, и персонажи в них хоть и разные, поступки их все те же, разбойничьи: лиса украла петушка, лебеди схватили мальчика за рубашку и понесли его к Бабе-яге, волк ворвался в дом к козлятам и к бабушке Красной Шапочки. Баба-яга сидит у окна в избушке, манит девочку крючковатым пальцем – иди, иди сюда, девочка!