Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как должен вести себя писатель в такие сложные времена? Как он должен реагировать на ужасы войны? Сидя в одиночестве в Воллингтоне, Оруэлл ломал голову над этими вопросами. В его первом сборнике эссе «Во чреве кита» есть одноименное эссе, в котором Оруэлл не смог убедить ни себя, ни читателя в прелестях политически апатичной самовлюбленности Генри Миллера (позднее он называл позицию этого писателя «нигилистическим отмалчиванием»70), а также в том, что он сам предпочитает американский прямой и грубый стиль без лишних глупостей по сравнению с «ярлыками, лозунгами и упущениями»71 прокоммунистической интеллигенции. «Хорошие романы пишут не те, кто вынюхивает отсутствие ортодоксальности, и не те, кто в душе страдает по поводу своей неортодоксальности. Хорошие романы пишут люди, которые не боятся»71. Основной посыл эссе – отчаяние и попытка спасти свою порядочность из-под обломков 1930-х. В ситуации, когда не предлагается никаких нормальных вариантов, когда мир «движется к эпохе… в которой свобода мысли сначала станет смертным грехом, а потом бессмысленной абстракцией»72, человек, по крайней мере, должен стремиться оставаться честным.
Не стоит цитировать «Во чреве кита», не отмечая, что в момент написания эссе Оруэлл находился в состоянии эмоционального напряжения и интеллектуального переосмысления. Например, «литературная история тридцатых, судя по всему, оправдывает мнение о том, что писателю лучше держаться подальше от политики»73 – это точка зрения, которую сам писатель всю жизнь игнорировал. Второе эссе из сборника посвящено писателю, который отказывался прятаться внутри кита. Оруэлл отмечал, что Чарльз Диккенс «всегда был на стороне проигравшего, слабого против сильного» и «всегда поучал… Творить можно только тогда, когда ты переживаешь и заботишься»74. В этом вопросе Оруэлл был настолько солидарен с Диккенсом, что эссе превратилось в бурный поток самоанализа. В роли литературного критика Оруэлла в меньшей степени интересовал анализ текста, чем сами индивиды и их идеи. Какими людьми были Диккенс, Шекспир, Миллер и т. д.? Каким они видели мир? Эссе заканчивается известным описанием лица Диккенса или скорее описанием лица, которое, по представлению Оруэлла, было у этого писателя. «Это лицо человека, который всегда с чем-то борется, который борется в открытую и не боится, лицо человека, который щедро зол – другими словами, лицо либерала XIX века, свободного ума, лицо того, кто одинаково ненавидит все вонючие мелкие ортодоксии, бьющиеся за наши души»75. Это лицо человека и писателя, которым сам Оруэлл стремился стать, человека, который во многом находится вне своего времени.
Оруэлл не мог себе представить, что однажды утверждения, сделанные им по поводу Диккенса, будут применяться для оценки его собственного творчества: «Я очень сомневаюсь в том, что читавший Диккенса человек может прожить неделю, не вспоминая писателя по тому или иному поводу. Вы можете положительно оценивать его творчество или этого не делать, но писатель никуда не денется, он словно колонна Нельсона»76. (Эта колонна имела для Оруэлла символическое значение. В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» вместо адмирала Нельсона стоит Большой Брат.) В выступлении в Лондоне в мае 1940-го на встрече общества любителей Диккенса Оруэлл пошел еще дальше. Согласно официальным записям, сделанным во время той встречи, «он считал, что для того, чтобы любить Диккенса, совершенно не обязательно досконально знать его творчество, так как он является одним из немногих традиционных писателей, творчество которых находится за пределами рамок литературы»77. Оруэлл упомянул о том, что в 1931 году работал в графстве Кент на сборе хмеля. Собиравшие хмель люди прекрасно знали «Оливера Твиста», даже не прочитав этого романа, и чувствовали, что Диккенс стоит на их стороне. Все те, кто упоминает Большого Брата или понятие двоемыслия, ведет себя так же, как эти собиратели хмеля.
Оруэлл вернулся в Лондон в мае, в том же месяце, когда Уинстон Черчилль сменил на посту премьер-министра Чемберлена. Супруги сняли квартиру в районе Риджентс-парк на верхнем этаже дома по адресу Дорсет Чэмберс, Чагфорд-стрит, дом 18. Оруэллу были нужны деньги, и он без особого желания стал театральным критиком издания Time and Tide. Произошедшие вечером 29 мая события заставили писателя ощутить свое полное бессилие и ненужность в условиях сложившейся в мире ситуации.
Оруэлл находился в театре Torch Theatr e и смотрел пьесу Одри Лукаса «Портрет Хелены». Во время антракта объявили о том, что британский экспедиционный корпус эвакуировали из Дюнкерка. Брат жены Оруэлла Эйлин был врачом в составе этого корпуса. 1 июня Оруэлл провел на вокзалах Виктория и Ватерлоо в ожидании возвращения Лоренса О’Шонесси на поездах, привозивших эвакуированных из Франции членов экспедиционного корпуса. Лоренс был убит шрапнелью на пляже всего за несколько часов до эвакуации. Эйлин, боготворившая своего брата, ужасно страдала. В последующие четыре года она неоднократно говорила своей подруге Леттис Купер о том, что ей опостылела эта жизнь78.
10 июня Италия вступила в войну на стороне Германии. В Лондоне поползли слухи о том, что вскоре немцы высадятся на территории Англии. В Берлине бригаденфюрер СС Вальтер Шелленберг составлял Sonderfahndungsliste GB – список, в который входило почти три тысячи англичан и проживавших в королевстве иностранцев, которых надо арестовать сразу после оккупации Англии. Этот список, получивший название «Черная книга», обнаружили английские солдаты в 1945 году. В этом списке значились имена Герберта Уэллса, Олдоса Хаксли, Франца Боркенау, Кингсли Мартина и Виктора Голланца. Фамилии Оруэлла в списке не было. Нацисты не считали его достаточно опасным, чтобы арестовывать.
Оруэлл писал в дневнике: «Все разваливается. Я с ужасом пишу книжные рецензии и прочую ерунду, и меня дико злит то, что я так бесполезно трачу время в
