В тени кремлевских стен. Племянница генсека - Любовь Брежнева

class="p1">– А у вас тут вечное лето, Никита Сергеевич, потому так всё отлично растёт в саду.

– А ты глазастая, – сказал он, пристально посмотрев на меня, – в дядю…

* * *

Заговор закончился избранием Леонида Брежнева генеральным секретарём.

Вскоре после этого он, гуляя с моим отцом в Заречье, сказал:

– Не знаю, Яша, сколько проживу, но хочу как можно больше сделать для народа. Страдалец он великий, потому заслуживает лучшей участи.

Был ли искренен мой дядя? Думаю, что да. Он любил свою страну и хотел сделать её богаче и счастливее. Не признать это было бы несправедливо.

Любовь не знает границ

Велика радость любви, но страдания так ужасны, что лучше бы никогда не любить.

Ф. М. Достоевский

В день годовщины Октября отец пригласил меня на парад. На гостевой трибуне, недалеко от нас, оказались известные космонавты. Я вспомнила, как отец, называя космические исследования «голоштанными попытками к прогрессу», говорил брату:

– Лёня, нельзя летать в космос с голой задницей. Нужно её сначала чем-то прикрыть, а то она слишком хорошо просматривается снизу.

Леонид смеялся:

– Это политика, Яша. Что ты думаешь, мы сами не понимаем, что нам рано в космос? Людей толком не можем накормить.

После парада к нам подошёл Юрий Гагарин, с которым отец был на ты. Слава его совсем не испортила. Он был доброжелателен и улыбчив. Пока мы разговаривали с Юрой, я совсем закоченела и, пытаясь согреться, засунула руки за шиворот отцовского пальто. Юра, смеясь, взял их, растёр и надел свои кожаные перчатки. На прощанье я обещала их вернуть, что и сделала, передав через отца. Перчатки, однако, до Юры не дошли. Я отца за потерю чуть не сгрызла. При первой же встрече со знаменитым космонавтом я подошла к нему с повинной головой.

– В наказание, – смеясь, сказал Юра, – первый танец мой.

– Господи, – сказала я, – наказание? Какое счастье…

– Не говори банальностей, – сбросив с лица улыбку, не дал он закончить мой панегирик.

Танцевал он, смешно загребая одной ногой.

* * *

После парада, пренебрегая официальными приглашениями, отец повез меня в гости к известному режиссёру и очень обаятельному человеку Роману Кармену.

Мы с ним часто шутили на темы этикета и воспитания. Однажды он спросил:

– Слушай, Любушка, у нас с Отилией (его кинооператор Райзман) вечный спор, к кому обращаться первому в письмах и поздравительных открытках – к бабе или мужику. Я ей говорю, что если мужик этого стоит, надо его имя на первое место ставить, потому что баба его хлеб ест. Отилия мне чуть глаза не выцарапала. Что ты скажешь по этому поводу?

Я посоветовала вообще никому не писать, дабы не ломать себе лишний раз голову, чем его очень рассмешила. При следующей встрече он мне сказал:

– Ну, мать, ты мне жизнь облегчила. Теперь, когда нет времени отвечать на письма, я так и отшучиваюсь, что не пишу, мол, потому что в жутком затруднении, кого величать первым.

Семья Кармена занимала одну из роскошных квартир в высотном здании на Котельнической набережной, где проживала советская элита.

– Это часть партийного пайка, – сказал мне отец, когда мы поднимались на лифте.

«Роман Кармен и его окружение – приятное исключение», – подумала я, подходя к квартире известного режиссёра, сценариста, оператора и журналиста. Могла ли я предположить, что дверь, почти тотчас приветливо распахнувшаяся на наш звонок, впустит меня в новый мир.

На пороге стоял молодой, подтянутый смуглый человек с пронзительно синими глазами. Наши взгляды встретились. Я смутилась.

Принимая мою шубку, он сказал:

– Меня зовут Хельмут. Я немец. Учусь в военной академии.

Акцент придавал ему особое обаяние.

Шёл светский приём. Роман Лазаревич, стройный, седой, с живыми умными глазами, встретил нас, как всегда, приветливо. Усадив рядом, расспросил о моих успехах в учёбе и в личной жизни.

– Ну, пойдём, я тебя со всеми познакомлю, – поднимаясь с дивана, предложил он.

– Мы уже представлены, – сказал смуглый немец, когда Кармен подвёл меня к нему. – И на правах старого знакомого я её забираю.

Так мы встретились с Хельмутом.

На вечеринке, как всегда, было много знаменитостей, и я не чувствовала себя уютно. Кем я была для них? Племянницей генерального секретаря?

На этом пиру мы с отцом были случайными людьми, и оба это понимали.

Но в тот вечер я пребывала в приподнятом настроении.

В московских компаниях в те времена было очень весело, в элитных – к тому же интересно. Среди гостей был наш старый знакомый Николай Черкасов. Огромного роста, с большими породистыми руками и гнусавым голосом, он был самой колоритной фигурой. От него и поступило предложение провести у присутствующих тест на интеллект. Будучи не очень высокого мнения о своём и боясь опозориться, я в тесте принимать участие наотрез отказалась. Но Черкасов настоял, мол, все равны.

Каково же было моё удивление, когда мы с Хельмутом набрали почти равный и довольно высокий балл.

Немец тем временем не отходил от меня ни на шаг, вызывая своим излишним вниманием неодобрение моего отца. За столом он, вежливо отодвинув соседа, сел рядом и принялся за мной ухаживать. Я упорно делала вид, что мне на это наплевать. Выбрав в качестве жертвы министерского сынка, сидящего напротив, я стала с ним кокетничать.

Хельмут был из настойчивых. Белозубо улыбаясь, между шутками, как-то незаметно вырвал мой номер телефона и пригласил на следующий день в Большой театр.

Отец, летая вокруг нас коршуном, успокоился только тогда, когда Хельмут, сославшись на неотложные дела и раскланявшись со всеми, удалился. На прощанье он взял мою руку и нежно прижал к своей груди.

Многие гости к этому времени разошлись. Остались самые близкие друзья Кармена. Отец был занят разговором с каким-то господином.

Николаю Черкасову нравилась моя провинциальная непосредственность. Он так и называл меня «милая дикарка».

– Ну, почитай нам что-нибудь по-французски, – попросил актер голосом избалованного ребёнка. – Что тебе, жалко порадовать стариков?

Я набралась храбрости и прочитала Жака Превера, любимые стихи Черкасова.

…я пошёл на базар,

где рабынь продают,

И тебя я искал,

Но тебя не нашёл,

Но тебя не нашёл.

Сидевший рядом помощник моего дяди Андрей Михайлович Александров-Агентов, сверкая своими огромными очками, похвалил моё произношение.

Затем пошли два отрывка из «Маленького принца» Экзюпери. Черкасов всё переспрашивал:

– Как там по-французски «приручать»? – И восхищался. – Ах, какое красивое слово «апривуазе», намного красивее, чем наше.

– Коля, – обратился к нему Кармен, – с твоим гнусавым голосом тебе бы не в актёры, а в специалисты французского