Семь шагов к счастью - Эмили Гунн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему не сказала? — спросил он ровным голосом. — Помнится, я запретил выходить из дому без разрешения, — сказал Мартин, покрутив стакан в руке.
— Ты же знаешь, что я только к ней и хожу, — ответила я, в безнадежной попытке достучаться до пустоты, которое заменяло этому человеку сердце.
— А может ты была вовсе не у нее? — выгнул он бровь. — Где доказательства? К кому ты ходила, Дебора? Ты что завела себе дружка на стороне? — все так же спокойно говорил он несусветные вещи, поднявшись и подходя все ближе и ближе. — Когда только успела? — гневно выплюнул Мартин под конец, перестав играть в безразличие.
— Конечно нет. Как ты мог такое подумать?! — воскликнула я, в ужасе отступая назад.
Ответа не последовало.
Мартин, размахнувшись, сильно ударил меня по лицу.
Кожу обожгло его ладонью, отдаваясь жуткой болью по всей левой половине головы. Не удержавшись, я упала вбок, зацепив поплвшим зрением, как на дорогой паркет из дубовых досок падают капли крови.
Служанка, вскрикнув, тотчас подбежала ко мне. В полной растерянности она зачем-то принялась, вытирать мою разбитую губу собственным накрахмаленным фартуком.
— Больше никакой тети, — безучастно сказал Никс, покидая гостиную. — Пока Я, — и добавил, сделав ударение на последнем, — не разрешу.
И сегодня Мартин, наконец, разрешил.
При этом зачем-то возжелав сопровождать меня…
А для тети и Дженни приход Никса был настоящим праздником.
Глава 13.
Мартин-Итан.
Пожилая женщина с осунувшимся лицом, все еще хранящим отпечаток былой красоты, устало вздыхая, ворочалась в кровати. Она была болезненно бледна, и только некогда большие глаза все так же лучились добром.
Ее дочь Дженни, сидя у изголовья больничной кровати, без особой увлеченности, обычно присущей детям ее возраста, и с несколько меланхоличным лицом копалась в телефоне. При виде Никса, переступившего порог палаты, обе они замерли от неожиданности с широко раскрытыми от удивления глазами.
— Привет тетя, — сказала Дебора, выглядывая из-за моей спины. — Дженни, привет, дорогая! Смотрите-ка, кого я привела, — поздоровалась Дебора, представ передо мной совсем другой девушкой.
Простой, искренней, не обремененной грузом ответственности за каждое свое слово и действие. Даже легкая веселость, правда слегка смешанная с тенью печали, проскальзывала в ее интонациях и жестах.
— Мистер Никс! Как же я рада Вас видеть, — женщина с трудом поднялась с кровати, опираясь на Дебору. — Знаете, мы все время следим за Вашими успехами по телевизору. И так приятно бывает каждый раз, когда слышим о Вашей новой победе на каком-либо поприще! — разговорилась обычно неболтливая тетя Рози, как со смешком утверждала сейчас сама Дебора.
— Здрасти, — робко поздоровалась стеснительная Дженни.
— Мы так Вам за все благодарны! — продолжала изливаяния вконец растерявшаяся от радости тетушка. — Как же хорошо, что Вы встретились с нашей Деборой! Нет-нет, Вы не подумайте, — поспешила она заверить меня, — не из-за нас, хотя нам тоже несказанно повезло, что Вы познакомились, — с теплотой улыбнулась она. — Но самое чудесное, что моя малышка очень счастлива с Вами. Она так Вас любит!
— Неужели? — не выдержал я на последних словах, оборачиваясь к Деборе.
Она натянуто улыбнулась в ответ и отвела взгляд.
Но вопреки тому, что должен был бы испытывать настоящий муж, почувствовав ее истинное к себе отношение, я был рад лишний раз удостовериться, что реального Мартина Дебора не любила. По крайней мере под конец их брака.
Это было странно, но я ревновал. Буквально изнывал от грызущей меня мысли, что между ней и Никсом была настоящая, физическая близость. Понимал всю парадоксальность этих чувств, ведь речь шла о том самом теле, которое принадлежало сейчас мне, но ни черта не мог с собой поделать!
Мое положение усугублялось еще и тем, что каждую ее положительную эмоцию, которую я с таким трудом пробуждал, мое влюбленное сердце причисляло Мартину бывшему. И я вновь горел в огне ревности к нему, к себе, к нам, кем бы или чем бы я теперь ни был!
Потерянной душой, запертой в чужом теле…
Люблю ли я Дебору? Я был очень близок к подобному признанию. По крайней мере себе самому, в глубине души я уже много дней назад повторял, что все испытываемое мною очень на то похоже. Только в отчетливую фигуру речи это тайное признание, крутящееся постоянно у меня в мыслях, преобразоваться так и не расхрабрилось.
Вероятно, вновь оказавшись в больнице, где все это безумие началось, я смог, наконец, хоть частично принять реальность своего положения и искренность своих эмоций.
— Вы занимаете так много места в ее жизни и в ее сердце, — продолжала тем временем вещать тетя Рози, — что Дебора абсолютно потеряла интерес ко всему, что ее волновало прежде. Даже к игре на пианино, — рассказывала женщина, без сомнения, действительно веря в то, что говорит. — А ведь раньше она не представляла своего будущего без музыки. Помню, когда Дебора была еще совсем малышкой, она могла часами проводить за инструментом развивая свои навыки и выполняя домашнее задание музыкальной школы.
— Тетя, пожалуйста, Мартину вряд ли интересно, чем я увлекалась в детстве, — нетерпеливо прервала ее Дебора.
— Почему же? Мне очень даже любопытно, дорогая! — тепло улыбнулся я, присев на табурет. — Что еще любила моя милая красавица?
— О-о, а еще… — с радостью продолжила тетушка Рози, поведав мне еще много увлекательных историй о детстве Деборы.
Так что по окончании беседы даже сама миссис Никс заливисто смеялась.
А когда мы поднялись уходить, тетя Рози даже обняла меня на прощание. И расплакалась.
Бедная женщина! Как выяснилось, ничего плохого про Мартина Никса им и в голову не приходило думать все это время.
Наоборот, они считали его самым благородным человеком на земле. И были бесконечно благодарны за помощь и главное за то, каким он «всегда был замечательным и заботливым мужем» для их горячо любимой Деборы.
"Как же Дебора умудрилась преподнести все тете так, что та поверила в эту чушь про потерю интереса к музыке? — не укладывалось в моей голове. — Да что там, несчастная женщина буквально боготворит жестокосердного Мартина Никса!"
А сама Дебора, кстати, выглядит так, будто готова провалиться под землю, — хмыкнул я, наблюдая за маленькой врушкой. В хорошем смысле этого слова. Понятно, что бедняжка убедила родственниц в исключительной доброте и щедрости мужа, чтобы они не волновались за Дебору. И не чувствовали себя еще более обязанными ему за помощь.
— Не стоит благодарностей, — увещевал я тетю Рози, вновь рассыпавшуюся в похвалах и «спасибах», когда мы уже выходили из палаты. — Мы же одна семья. А значит, должны поддерживать друг друга. У вас правда тут все