Жена Дракона - Анна Бабина

и – удивительное дело – становился после них сговорчивее и добрее. Вот и в тот раз, меся тугое тесто, Катя надеялась подкупить его и выпросить поездку в П. к родителям на пару дней. Он считал, что за пределами Москвы его дочери делать нечего, а оставить Таню на его попечение было опасно.

Катины руки щипали и мяли, гладили и поколачивали, когда в прихожей раздалась пронзительная трель телефона. Звонила Елизавета Ефимовна, чтобы сообщить о смерти Катиной свекрови. Эту суровую, деспотичную и желчную женщину она, Катя, видела всего несколько раз. Мать Дракона была, что называется, немного не в себе, могла швырнуть в гостя тарелкой или чашкой, матерно обругать, а то и огреть палкой. В старости ее безудержный характер окончательно вышел из-под контроля.

– 

У меня умерла мать, – сообщил он сухо, промелькнув в дверях кухни. – Завтра я еду в Дедово. Мне нужны рубашки и брюки. Ты слышишь, Екатерина?

– 

Мне жаль… – начала Катя.

– 

Не нужно оскорблять память матери твоей жалостью. Мы же оба знаем, что ты ее терпеть не могла…

«… после того, как она выплеснула чай мне в лицо, – мысленно продолжила Катя, – спасибо, что не кипяток».

Когда пирог испёкся, она позвала Таню и Дракона к столу. Едва увидев накрытый стол, он вдруг схватил кусок пирога и, сунув его Кате под нос, спросил с холодным бешенством:

– 

Что это?

– 

Пи-пирог, – от ледяного ужаса Катя сжалась.

– 

Я и сам вижу, что пирог. В день смерти человека не едят скоромное.

И, размахнувшись, он ловко метнул кусок в открытую форточку. Катя тихонько заплакала от обиды.

В комнате Таня открыла детскую книжку, которая воспроизводила песенки, и Дракон вихрем помчался туда, чтобы накричать и заставить выключить музыку.

Катя вытерла лицо салфеткой, завернула пирог в промасленную бумагу и швырнула в мусорное ведро. В этот момент она все и решила.

Вечером, после того, как уложили Танюшу, была ещё одна битва. Дракон хотел взять четырехлетнюю девочку с собой на похороны, Катя отговаривала. Он злился, обзывал ее неблагодарной лимитой, но все же сдался.

Ранним утром следующего дня, едва машина Дракона выехала со стоянки, Катя достала с антресолей пыльную спортивную сумку и начала складывать в неё свои нехитрые пожитки.

Поезд в П. уходил с Ярославского вокзала поздно ночью. По счастливой случайности Кате достались два билета.

Покачиваясь в темном купе и бездумно глядя на пробегающие по потолку полосы света, она так и не смогла сомкнуть глаз. На каждой станции ей чудился силуэт Дракона. Казалось, что ещё немного – и он вломится к ним, ухватит хищными лапами тёплое Танино тельце, свернувшееся под простыней, и побежит со всех ног. Катя никогда не могла его догнать…

Но столбы летели и летели назад, за окном светлело, темные очертания предметов на столе проступали в лучах молочного утреннего света, на стыках позвякивала ложечка в подстаканнике, из Катиной сумки доносился тонкий запах яблок. Все это было по-настоящему и доставляло ей неизъяснимую робкую радость. Поглаживая руками свежую хрустящую наволочку под щекой, она потихоньку успокоилась.

Принцессе удалось улизнуть от Дракона самой, без помощи рыцаря. Но, убегая, она совершила непростительный проступок: украла драконье сокровище. Теперь ей не будет покоя.

– 

Ответчик, вы хотите что-то сказать?

Катя вздрогнула, словно просыпаясь, и с трудом перевела взгляд с подоконника на судью. Та ободряюще кивнула.

– 

Я… я… уважаемый суд, я всегда хотела, чтобы у Тани был отец.

Все реплики, которые они разучивали с Ириной, разом вылетели из Катиной головы, и она барахталась среди них, как утопающий среди льдин, силясь схватиться за острые края то одной, то другой.

– 

Я не хотела красть или увозить ее силой. Я увезла нашу дочь, потому что считала, что отец может представлять для неё опасность.

– 

Я? – Дракон фыркнул.

– 

Да, ты. Ты не видишь себя со стороны, не воспринимаешь адекватно своих методов воспитания…

– 

Вы говорите не истцу, а суду, – мягко напомнила судья. – Продолжайте. А вы, истец, не мешайте ответчику говорить. Она же вас не перебивала!

– 

Я не хочу изолировать дочь от отца, – эти слова дались Кате нелегко, – но, увы, я не вижу никакого другого выхода… кроме как ограничивать его… и присутствовать при его встречах с Танюшей, чтобы он не… не мог ей повредить… неумышленно, конечно, – поспешила добавить она.

Лоб Дракона стремительно вспухал, глаза чернели, пальцы прыгали по бумагам на столе, как барабанные палочки. «Интересно, если он прямо здесь меня убьёт, его надолго посадят?» – подумала Катя равнодушно.

Он говорил что-то, Ирина Евгеньевна спорила, судья кивала и задавала короткие вопросы. Катя снова приклеилась взглядом к фикусу и уплыла далеко-далеко.

22

Очнулась она на улице возле здания суда. Ирина Евгеньевна совала ей в руки мятую повестку с датой следующего заседания. Каким-то образом на Кате оказались пальто и шапка, но она ничего не помнила и не понимала. Наверное, так чувствуют себя упавшие в обморок, но с Катей никакого обморока не случалось.

До дома пришлось ехать на такси – так её ломало. За окном проплывали обрывистые берега сугробов, радио играло невыносимо громко, от таксиста пахло чесноком и потом. Возле парадной Катя никак не могла сообразить, сколько нужно заплатить и порывалась дать больше необходимого. Таксист с сочувствием заглянул в ее бледное лицо – решил, наверное, что у неё кто-то умер – и не только честно отдал лишнее, но и предложил проводить до дверей. Катя отказалась.

Войдя в квартиру, она по привычке заперлась на все замки, кивнула отцу и юркнула в ванную, где сняла всю одежду единым комом и влезла под душ. Колонка ещё не разогрелась, ледяная вода обжигала кожу, и дрожь все усиливалась, будто желая вытрясти из измученного тела воспоминания об этом ужасном утре.

Дракон

Со временем она смирилась: стала выходить из Логова, и, стоя посреди огромной серой пустоши, выжженной временем и драконьим огнём, подставляла солнцу сухое обветренное лицо. Дракон не стерёг их, потому что бежать было некуда. Со всех сторон пустошь теснили безжизненные холмы, а за ними, насколько хватало глаз, простиралась такая же пустошь. Даже солнце заглядывало в этот пепельный край редко – куда чаще она, выглянув утром из пещеры, видела серое небо, которое, словно лужа, отражало пустошь.

К тому же она не была уверена, что люди, которых повстречает, если надумает бежать, не схватят её не отдадут дракону в качестве залога своего спокойствия.

Одна только радость – девочка. У девочки не было имени. И памяти вроде бы тоже. Вся её жизнь текла, как слабый ручеёк, посреди страшной драконьей пустоши. Девочке предназначено стать драконом: она ловко рвала острыми, как у зверька, зубками сырое мясо, рычала, огрызалась, дышала горячим воздухом, пытаясь подражать «отцу».

Они сидели друг напротив друга на каменном полу и