Тайна Мумии. Рассказы о мумиях. Том II - Авторов Коллектив

— Уничтожают они, — произносил он своим странным, громыхающим голосом, — неуклюжие орудия преступления; прячут они нож, топор; вытирают они кровь, бросают отмычку, мертвеца, задушенного бедного младенца, в канаву, в озеро — и нетронутым оставляют одический негатив, фотографию своего греха, мыслительную форму в воздухе![1]

В этом месте Клау обыкновенно останавливался и со значением барабанил пальцами по собственному лбу.

— Здесь, на чувствительной этой пластине, я воспроизвожу улики, что приведут их на виселицу! Безголовое дитя захоронено в саду, но мысль обезглавливателя кружит вокруг. Я улавливаю ее. Бах! вот болтается он на веревке — этот детоубийца! Я триумфатор. Он мертвец. Великое искусство — искусство одической фотографии!

Однако ниже я хотел бы рассказать о деле, в котором Морис Клау сумел продемонстрировать свои поразительные познания в области археологии и истории древностей. Необычайное заведение Клау в Уоппинге{34}, где громоздились товарные запасы этого предполагаемого антиквара и обитали белые крысы, певчая канарейка и вечно изрыгавший ругань попугай, служило также библиотекой, причем библиотекой, по всей видимости, уникальной. В ней имелись редкие труды по криминологии и каталоги всех известных европейским коллекционерам предметов старины с подробнейшей историей каждого из них. Что еще имелось в этой библиотеке, сказать не берусь, так как в роли библиотекаря прелестная Изида Клау ревностно охраняла секреты книжного собрания.

Читатели этих записок уже познакомились с Корамом, куратором музея Мензье; именно от Корама я впервые услышал о необъяснимой расправе с мумиями, которая началась с мумии жрицы Гор-анкху, находившейся во владении Петтигрю{35}, и достигла размеров истинной эпидемии. Невозможно вообразить преступление более бесцельное, чем обезглавливание трупа человека, жившего в Древнем Египте; я был изумлен, узнав о первом случае, и совершенно поражен, когда и другие мумии начали таинственным образом терять свои головы. Но обращусь к самому первому случаю, о котором сообщил мне Корам.

Он позвонил мне рано утром.

— Послушайте, Сирльз, — сказал он, — произошло кое-что чрезвычайно странное. Помните, я говорил вам о Петтигрю, коллекционере? Живет он в Уондсфорде{36} и является одним из наших попечителей. Какой-то умалишенный грабитель прошлой ночью забрался к нему в дом, ничего не взял, но отрезал голову у ценной мумии!

— Боже правый! — воскликнул я. — Каков оригинал!

— Да, в самом деле, — согласился Корам. — Полиция пребывает в недоумении. Я знаю, что вас интересуют подобные случаи, и подумал, что вам любопытно было бы съездить туда и поговорить с Петтигрю. Сказать ему, что вы его навестите?

— Непременно, — ответил я и немедленно приступил к исполнению плана.

Около одиннадцати утра я явился в мрачный георгианский дом, который стоял в отдалении от главной дороги и был окружен запущенного вида кустарником. Меня встретил Марк Петтигрю — личность, хорошо знакомая завсегдатаям аукционов «Сотбис»: маленький, сморщенный бритый человечек, чье лицо напоминало высушенный абрикос. Большую часть этого лица занимали громадные очки, но глазки коллекционера весело поблескивали за ними, а юмор его был суховат и выдержан, как и весь Петтигрю.

— Рад видеть вас, мистер Сирльз, — сказал он. — Вы уже сталкивались со странностями, мне помнится. Два констебля, внушительного вида инспектор и джентльмен в штатском платье, смахивавший на коня, побывали у меня утром. Все их старания увенчались лишь некоторым беспорядком в доме. Быть может, вам удастся высказать хотя бы какие-то разумные соображения.

Он провел меня в большую темноватую комнату, где с музейной аккуратностью были расставлены снабженные этикетками древности, в основном египетские. Петтигрю остановился у деревянного саркофага, в котором покоилась запеленутая мумия, и указал на нее рукой. Могло показаться, что он сам только что выбрался из такого же саркофага.

— Гор-анкху, — сказал он, — жрица Секхет{37}; превосходный образчик, мистер Сирльз. Я имел честь присутствовать при находке этой мумии. Глядите — вон ее голова!

Он наклонился и поднял голову мумии. Голова была освобождена от покровов и отделена от тела опытной рукой привычного к научной работе человека. От нее исходил резкий запах смолы, а сморщенные черты лица мумии напомнили мне, конечно же, мистера Марка Петтигрю.

— Доводилось ли вам сталкиваться с чем-либо более бессмысленным? — спросил он. — Пойдемте, я покажу вам окно, через которое грабитель забрался внутрь.

Мы пересекли темное жилище, и коллекционер обратил мое внимание на дыру, просверленную в одном из балконных окон; балкон выходил на миниатюрную пустыню, некогда служившую газоном.

— Я распорядился поставить ставни, — продолжал он. — В стекле нетрудно проделать отверстие и открыть задвижку окна.

— Пожалуй, — согласился я. — Кто-нибудь слышал шум?

— Самое невероятное, что никто ничего не слышал! — в волнении отвечал Петтигрю. — В распоряжении грабителя была вся ночь, перед ним были витрины, полные сравнительно небольших и действительно бесценных предметов, и тем не менее он всего-навсего обезглавил жрицу. Зачем только ему понадобилась ее голова? И если уж понадобилась, какого дьявола он не унес ее с собой?

Мы обменялись недоумевающими взглядами.

— Боюсь, я был несправедлив по отношению к лошадиному гостю, этому кентавру от уголовной полиции, — заметил Петтигрю. — У вас такой же глупый вид, как и у всей полицейской братии!

— Я чувствую себя довольно глупо, — признался я.

— Вы и впрямь глупы! — с радостной бесцеремонностью заверил меня Петтигрю. — Глуп и я, глупы и полицейские; но глупее всех тот болван, что забрался сюда прошлой ночью и отрезал голову у моей мумии.

Вот и все, что я могу сообщить о первом из череды таинственных случаев. К вящему раздражению Петтигрю, мне не удалось выдвинуть не единой теории, которая объяснила бы все факты; вновь удостоверившись в моей глупости, он настоял на том, чтобы мы вместе распили бутылку шампанского. Затем я возвратился к себе, убедился в бесполезности дальнейших размышлений и выбросил из головы эту странную историю. Вечером, однако, раздался телефонный звонок — это был инспектор Гримсби из Скотланд-Ярда.

— Здравствуйте, мистер Сирльз, — сказал он. — Я слышал, что утром вы побывали у мистера Петтигрю?

Я ответил утвердительно.

— Что-нибудь показалось вам достойным внимания?

— Нет. Вы расследуете дело?

— Не расследовал — но теперь расследую.

— Что случилось?

— Видите ли, в аукционном доме «Сотбис» кто-то отрезал голову еще у одной мумии!

Я хорошо понимал, чего ждет от меня Гримсби.

— Где вы сейчас? — спросил я.

— В аукционном доме.

— Встретимся там через час. Я попытаюсь привезти Мориса Клау, если сумею его найти.

— Очень хорошо, — довольно отвечал Гримсби. — Дело будто создано для него.

Не теряя времени, я помчался в такси к тому опасному для здоровья месту, что именуется Старой лестницей в Уоппинге. У тупика, где обитает Клау, я велел шоферу ждать. Дрожащий свет газового фонаря близ неприглядного фасада лавки едва рассеивал туман. Поблизости шумела река. Где-то раздавалась пьяная песня. Старуха, похожая на театральную марионетку, скептически разглядывала стул красного дерева со сломанной спинкой — один из экспонатов, громоздившихся у заведения Мориса Клау.

Над единственной покупательницей навис неопрятно одетый человек, носу которого постоянно приходилось краснеть, стыдясь невоздержанности владельца. Эго был Уильям, чью должность в заведении Клау я так и не смог уяснить; видимо, в периоды трезвости он играл роль продавца.

— Добрый вечер, — сказал я. — Дома ли мистер Морис Клау?

— Дома, сэр, — прохрипел пьяница. — Но он очень занят, сэр, так мне кажется, сэр.

— Скажите ему, что пришел мистер Сирльз.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Уильям. Обернувшись к даме, он произнес:

— Вы уже со всех сторон облапали этот стул, мэм, так не хотите ли его наконец купить?

С этими словами Уильям растворился в темных недрах лавки; я последовал за ним и остановился у тускло освещенного прилавка.

— Морис Клау! Морис Клау! За тобой явился дьявол!

Так объявил о моем появлении невидимый попугай. Неописуемые запахи зоопарка, смешиваясь с затхлыми ароматами заплесневелых книг и благовонием полусгнившей мебели, предприняли дружную атаку на мое обоняние; к ним присоединились безошибочные ароматические следы жизненной деятельности рептилий. Везде слышалось шуршание и царапанье, то и дело прерываемое чьим-то визгом. Затем раздался громоподобный голос Мориса Клау.