Отец Кристины-Альберты - Герберт Уэллс

— А? О! Добрый вечер, — сказала Кристина-Альберта.

— Вы сегодня погуляли?

— Осматривали Скалу-Жабу, и Высокие Скалы, и Эридж-парк.

— Прекрасная прогулка, — сказала бодрая дама и вновь сосредоточилась на миссис Боун. Ее, сообразила Кристина-Альберта, будут замечать, но не обласкивать.

Оставалось только снова пролистать «Скетчи» и «Тэтлеры». Фотографии, правда, исчерпались, но оставались рецензии и книжные новинки и один-два рассказа.

Когда она пошла пожелать папочке «спокойной ночи», решение уже было принято.

— Папочка, — сказала она, — в четверг, то есть послезавтра, я должна вернуться в Лондон. Начинаются лекции.

Мистер Примби возражал не очень рьяно.

Третий вечер повторял два предыдущих с той лишь разницей, что Боуны отбыли, а Кристина-Альберта поддерживала себя мыслью, что на следующий день она сменит отдых в Танбридже на запутанные загадки Лондона. Оказалась там и одна Перелетная Птица — неряшливого вида молодой человек студенческого типа с могучей шевелюрой, которую не слишком укрощала помада — его мотоциклет сломался у самого въезда в Танбридж-Уэллс.

Был он откуда-то с севера, как будто из Нортумберленда. В Танбридже ему предстояло пробыть дня два-три, пока из Ковентри не пришлют какую-то деталь к его мотоциклету. Вот ему и пришлось искать приюта в пансионе «Петунья»; не повезло ему чертовски. Поездки в Лондон его бюджет не выдержит, так что ему остается только сидеть в Кембридже и ждать. Он кембриджский студент, геолог, и на машине у него полная сумка образцов. Эти факты он сообщал через всю комнату мистеру Примби в ходе довольно одностороннего разговора.

С самого начала Кристине-Альберте этот молодой джентльмен из Кембриджа сильно не понравился. Он был словно более юный и неотесанный Тедди Уинтертон с нахально скверными манерами вместо нахально хороших и без физической ловкости и изящества, а также красоты. И разговаривая с мистером Примби, он поглядывал на нее. Но она ни с какой стороны не предвидела роли, которую ему предстояло сыграть в жизни ее папочки и в ее собственной жизни.

Когда они с папочкой направились в салон ради кофе и сигареты, молодой человек последовал за ними, сел за столик рядом и завязал новый разговор. В Танбридж-Уэллсе есть чем развлечься? Может ли он рассчитывать на партию в теннис или партию в гольф?

— Тут много восхитительных мест для прогулок, — сказал мистер Примби.

— В одиночку неинтересно, — сказал молодой человек.

— Наблюдать — весьма увлекательно, — сказал мистер Примби.

— Эти края совсем выработаны, — сказал юный муж науки. — А музей тут имеется?

Мистер Примби этого не знал.

— В каждом городе должен быть музей.

Вскоре кофе был допит, сигарета докурена. В этот вечер мистер Примби высказался в пользу гостиной — с отбытием майора Боуна курительная утратила притягательность, а мистер Примби успел обменяться парой дружеских слов с джентльменом с бакенбардами и надеялся на дальнейшее приятное продолжение. При виде старых «Скетчей» и «Таймс» Кристина-Альберта, пошедшая с ним, вспомнила, что днем она купила на Главной улице книгу — потрепанный экземпляр «Исповеди» Руссо, и вернулась за ней. Молодой джентльмен из Кембриджа все еще сидел в салоне и курил сигарету за сигаретой.

— А тут мрачновато, — сказал он.

— Ну, не знаю, — сказала Кристина-Альберта великодушно и остановилась перед ним.

— И никаких развлечений, а?

— Да, не карнавал.

— Я застрял тут.

— Придется потерпеть.

— А вы бы не согласились выйти и поискать чего-нибудь такого? — спросил молодой человек из Кембриджа, собравшись с духом.

— Извините, — отрезала Кристина-Альберта и повернулась продолжить путь.

— Вы не обиделись? — сказал молодой человек из Кембриджа.

— Очень мило, что вы подумали обо мне, — сказала Кристина-Альберта, которая предпочла бы, чтобы ее сочли совсем бесстыжей, лишь бы не жеманной. — Доброй охоты.

И молодой человек из Кембриджа понял, что его отвергли.

Кристина-Альберта вернулась в гостиную для нового погружения в безмерную пустоту. Ну, да у нее есть Руссо, чтобы почитать, а завтра она будет в Лондоне.

Да, Руссо… ей всегда хотелось узнать свою позицию по отношению к Руссо. Он помог ей продержаться до десяти часов. Но Руссо особого впечатления на нее не произвел. Ему бы познакомиться кое с кем из девочек в клубе «Новая Надежда». Они бы ему показали.

Три недели Кристина-Альберта не возвращалась в Танбридж-Уэллс, а когда вернулась, то столкнулась со многими вещами, которые окажут воздействие на ход этого повествования. Повествование это посвящено мистеру Примби, а мы не принадлежим к поклонникам тех современных романов, которые ни на минуту не оставляют девушку в покое, а обязательно суют нос в самые личные, самые интимные ее дела. Кристина-Альберта испытывала растерянность, тревогу и не стерпела бы такого прожекторного луча. Достаточно сказать, что события теснили друг друга и были дни, когда она практически не вспоминала своего папуленьку, возможно изнывающего от одиночества в Танбридж-Уэллсе. Затем пришло письмо, заставившее ее сразу помчаться туда.

Мне кажется, следует сообщить тебе, что мне были посланы Очень Важные Откровения Величайшей Важности, и я должен бы сообщить тебе о них. Они вроде бы изменят все наши жизни. Я знаю, ты вся в занятиях, но эти Откровения так Важны, что я хочу поскорее поговорить с тобой о них. Я бы приехал в студию сообщить тебе обо всем этом, но очень вероятно, что там будет мистер Крам, и я очень предпочел бы сообщить тебе здесь на Выгоне в более соответствующем окружении. Часть ты найдешь такой невероятной, что поверить трудно.

— Откровения? — сказала Кристина-Альберта, перечитывая письмо. — Откровения?

Она отправилась в Танбридж-Уэллс в тот же день.

Глава V

Пелена спадает с глаз мистера Примби

— Пелена, — сказал мистер Примби, — спала с моих глаз.

Он выбрал скамью на Выгоне, с которой открывалась широкая панорама города — города, увенчанного зелеными куполами оперного театра и раскинувшегося так, словно дома ссыпали с тележки и они раскатились по уходящему вниз склону. А дальше виднелись широкие дали Кента, голубоватые далекие холмы.

Кристина-Альберта ждала, что последует дальше.

— Это, — сказал мистер Примби, иногда вставляя в свою речь отдельные «кха-кха», — все это… трудно передать. Естественно, я думаю, что ты склонна к скептичности, унаследовав ее от своей дорогой мамы. Она была очень скептична. И особенно в отношении спиритуальных феноменов. Она говорила, что это Вздор. А когда твоя дорогая мама называла что-то Вздором, значит, оно было Вздором. И доказывать, что это не обязательно так, только еще больше все испортило бы. Что до меня — я всегда воздерживался от категорических выводов. Никакой догматичности, так или эдак. Я просто воздерживался.

— Но, папочка, ты столкнулся со спиритическими явлениями? Как ты мог столкнуться со спиритическими явлениями здесь?

— Позволь, я расскажу тебе все по порядку. Я хочу, чтобы ты все видела, как видел я — по порядку.

— Как это началось?

Мистер Примби поднял ладонь.

— Будь так добра! Я изложу по-своему.

Кристина-Альберта закусила губу и уставилась на его профиль, дышащий спокойной решимостью. Поторопить его не удалось бы. Он был намерен не отступать от заранее приготовленного рассказа.

— Не думаю, — сказал мистер Примби, — что склад ума у меня доверчивый. Правда, я не склонен к спорам. Говорю я не много. Но я мыслю и наблюдаю. Я мыслю и наблюдаю, и у меня, бесспорно, есть дар верно судить о людях. Не думаю, что меня легко обмануть. И следует заметить, что начало всему положил я. Все началось с моего предложения. Не знаю, каким образом эта мысль возникла у меня в голове, но знаю, что именно я дал толчок всему. Знаешь, после твоего отъезда наше маленькое общество в пансионе «Петунья» сократилось до шести человек, если не считать молодого человека из Кембриджа, который был, по выражению мисс Рустер, Перелетной Птицей. Естественно, мы, шестеро, почувствовали, что это сближает нас. Две мисс Солбе, обе очень умные барышни, а также мистер Хоклби, миссис Хоклби и мисс Хоклби, ну и я. Мы сблизились за вторым завтраком после твоего отъезда — погода выдалась дождливая, в гостиной затопили камин, и мисс Солбе, та, которая в очках, захотела показать мне один из своих пасьянсов. У нас возникла довольно интересная дискуссия о том, возможно ли силой воли определить, какая карта откроется. Я всегда склонялся к точке зрения, что для некоторых людей, людей, наделенных необходимым даром, это возможно, но мистер Хоклби проявил в этом вопросе крайний скептицизм. Он сказал, вот наверху колоды лежит карта, которую надо перевернуть, и если напрячь волю, чтобы открылась другая карта, это значило бы, что человек только силой воли должен был бы заново изготовить две карты в колоде, превратить их одну в другую, то есть стереть все знаки на них, а затем напечатать другие. Но я попытался втолковать ему, что это философски неверно из-за предопределения. Если тебе предопределено напрячь волю, чтобы такая-то карта оказалась верхней в колоде, то и этой карте предопределено быть там. Он доказывал…