Антонио Гауди - Хуан Бассегода Нонель

Башни фасада Рождества возводились постепенно. Строительство первой было завершено в 1918 г., а венец ее колокольни — в январе 1926 г. Это единственная завершенная деталь храма, которую мастер успел увидеть воплощенной в натуре. Остальные башни фасада были завершены соответственно в 1927, 1929 и 1930 гг. под руководством Доминго Суграньеса.

Весьма интересно, что еще в 1906 г., опираясь на структуру генерального плана развития Барселоны, Гауди предложил два варианта упорядочения застройки, окружавшей возводимый храм, с целью обеспечения его правильного обзора. Наряду с самим собором, о котором речь пойдет впереди, к 1909 г была построена школа при храме — небольшое здание, перекрытое совершенно оригинальной оболочкой, составленной из восьми конических сводов. Это здание, привлекшее пристальное внимание Ле Корбюзье, было разрушено в годы гражданской войны и восстановлено Франциско Кинтаной, который сменил Суграньеса в качестве руководителя работ.

Много работая над эскизами, Гауди к 1916 г. закончил гипсовый макет, отображавший общее образно-пространственное решение храма, и отдельно схематические макеты фасада Славы — главного фасада комплекса.

Поскольку строительство храма осуществлялось на добровольные пожертвования, время от времени стройка прекращалась I из-за отсутствия денег. В 1905 г. великий каталонский поэт Хуан Марагарал опубликовал статью «Подаяние милосердия», всколыхнувшую общественное мнение и вызвавшую приток средств, но в 1914 г. задолженность выросла непомерно и возникла угроза полного прекращения работ. Тогда Ассоциация архитекторов Каталонии обратилась ко всем художникам, всем патриотам Барселоны с призывом помочь стройке, что вновь несколько оживило процесс возведения храма.

В 1936 г. сгорела крипта, погиб архив Гауди, все макеты превратились в груды обломков. В 40-50-е годы Кинтана, Исидро Пуиг и Луис Бонет вели кропотливую работу по реставрации крипты и восстановлению гипсовых макетов — огромный труд, завершенный к 100-летию со дня рождения мастера в 1952 г. Саграда Фамилиа — дело всей жизни Гауди, и потому, прежде чем анализировать его пространственное, формальное и колористическое решение, необходимо коснуться гигантской символико-литературной программы, заложенной в структуру храма его автором. Гауди прямо следовал толкованию христианских символов, которое содержалось в книге аббата бенедиктинского монастыря в Соломесе (Франция) Герангера; тома ученого бенедиктинца архитектор бережно хранил в своей библиотеке. По сути дела, мастер задумал решить грандиозную задачу — отобразить в зримых символах все содержание Нового завета, все его интерпретации в трудах отцов церкви[60]. В храме нет ни одной архитектурно-скульптурной детали, ни одной архитектурно-композиционной взаимосвязи, которая не обладала бы одновременно каноническим символическим значением.

Двери фасада Рождества посвящены основным добродетелям; разделяющие их спиралевидные колонны, опирающиеся, подобно Земле в древних мифах, на панцири черепах, — Иосифу и Марии. В свою очередь, средняя дверь разделена на две импостом в виде ствола пальмы (генеалогическое древо Спасителя), обвитого лентой с именами предков Иисуса — по Матфею. На перемычке вылеплены цветущие миндальные деревья, обозначающие рождение Нового на сухом стволе Ветхого завета… Наверху пеликан — канонический символ милосердия, а над всем этим многоярусным, заполненным множеством скульптурных групп порталом вздымается огромный кипарис (керамическая облицовка), на который уселись голуби[61]. Кроме того, фасад покрыт скульптурными растениями и животными — более чем ста видов тех и других… Каждый столп, каждая колокольня посвящены апостолам, двери внутреннего портика — семи заповедям, базы колонн — грехам, а капители — добродетелям и т. д. и т. п.

Фасад сложен из песчаника. Гауди мыслил его целиком многоцветным, что до сих пор не осуществлено. Однако навершия колоколен облицованы стеклянной мозаикой из Мурано, избранной Гауди при всей ее дороговизне за несокрушимую прочность.

Саграда Фамилиа — здание с классическим латинским крестом в плане: длина главного нефа — 95 м., длина поперечных — 60 м., ширина центрального — 15 м., а боковых — по 7,5 м[62]. Вокруг центральной апсиды семь часовен. На этой классической схеме архитектор воздвигает второй уровень пространственной символизации: центральный шатер над перекрестием, четыре увенчанных шатрами столпа (евангелисты) вокруг него; еще одна вертикаль — над алтарем (Мария); три гигантских портала соответственно главному и боковым входам (12 апостолов). Наивысшая отметка-170 м. Поскольку пол храма на 4 м. превышает отметку земли, огромная роль уделена лестницам, из которых главная переброшена через улицу Мальорка[63].

Вся удивительная фантазия мастера, вся его изобретательность вложена в разработку такой конструктивной системы комплекса, которая в полную меру была бы носителем смысловой формы. Многоветвевые колонны первого яруса главного нефа, наклонные опоры с асимметричными капителями — второго и третьего, своды гиперболического сечения — одного этого было бы достаточно, чтобы создать целую энциклопедию оригинальных конструкций. Но, взглянув на макет бокового нефа, убеждаешься: в этой «энциклопедии» не один том. Удивительны разветвления опор: напоминая живые деревья, они спроектированы так, чтобы исключить распор и снять необходимость в устройстве наружных контрфорсов. Ветви колонн расходятся, перерастая в поверхности гиперболических сводов с отверстиями, подобными цветкам подсолнуха. Выше — второе перекрытие, так что вся высота нефов должна быть залита рассеянным светом, поступающим сверху. Готика не знала ничего подобного…

Саграда Фамилиа — комплекс, впитавший в себя всего Гауди: геликоидный разворот четвериков колоколен с выравниванием их верха относительно стран света вопреки навязанной участком ориентации оснований (Бельесгуард с его винтовым движением роста); организация света (дворец Гуэль); колонны галерей хоров (крипта Колонии Гуэль); доведенная до мыслимых пределов пластичность фасадов (дом Мила́); вплетенная в пластику поверхностей и форм полихромия (Парк Гуэль).

Завершен один портик, достраиваются остальные — из железобетона с каменной облицовкой. Сооружение лестницы-эспланады чрезвычайно затруднено: Гауди по свойственному ему невниманию к «мелочам» вышел проектом за пределы участка на территорию, находящуюся в частной собственности и частью застроенную. Гауди не закончил чертежей и моделей для всего храма, но ясно выразил замысел его формальной структуры. В этом проявилась редкая мудрость мастера: имея точную программу, имея законченный макет общего образа, архитекторы новых поколений могут продолжать дело Гауди, используя современную строительную технику и современные материалы. Мастер задумал возведение всех опор в камне, за исключением четырех столпов, поддерживающих барабан под куполом: Гауди предполагал использовать для них бронзу, но есть полная конструктивная возможность применить другие материалы для возведения задуманной архитектором формы.

Гауди прекрасно сознавал, что не может и мечтать о завершении работы при жизни, и часто говорил, что это дело для трех поколений. Сделанного достаточно[64], чтобы возникла «энциклопедия» Гауди, сконцентрированная в одном месте, чтобы возникло место паломничества архитекторов всего мира. Невозможно сказать, что знаешь архитектуру Гауди, если не видел этого величественного храма. Воплощая в себе человеческие усилия и иллюзии, жертвенность и страстность, он вопреки нежеланию одних и зависти других постепенно вырастает над Барселоной как ее символ.

Послесловие

В отличие даже от выдающегося таланта гений с чрезвычайным трудом поддается пониманию. Мы должны быть глубоко признательны автору за то, что он поставил задачей не столько изложение собственного взгляда на творчество Антонио Гауди, сколько передачу фактов как таковых. Автор сделал все, чтобы в сжатой форме и с достаточной полнотой представить советскому читателю деятельность удивительного мастера.

Выдающийся талант с максимальной убедительностью выражает в художественной форме свое время. Гений отличается от таланта тем, что, аккумулируя в себе свое время, непременно выходит за его рамки. Вот почему для того, чтобы приблизиться к постижению гениальности мастера, недостаточно видеть его место в контексте эпохи. В самом деле, Гауди на пятнадцать лет моложе Уильяма Морриса и на десяток лет старше Анри ван дер Вельде, но разве это сколько-нибудь помогает в уяснении каталонского феномена? Что связывает его с этими ведущими фигурами «ар нуво»?

Они — интеллектуалы, литераторы, снобы, утонченные стилисты, для которых Стиль — воздух, которым они дышат. Мы не знаем, как Гауди относился к словам, но все в его работе кричит о полнейшем безразличии к стилю — стиль для него звук пустой. В этом целая пропасть, отодвигающая Гауди от всех его современников: от Виолле-ле-Дюка, со «Словарем» которого каталонец, кажется, не расставался; от Земпера с его поисками… Более того, похоже, что для Гауди и «вкус» — тоже пустое сотрясение воздуха. У него нет не то что бы рафинированного вкуса, без которого «ар нуво» не существует, у него вообще нет вкуса: по крайней мере, современному глазу варваризмы стилистических коллажей мастера во всех его работах кажутся вопиющими. Итак, стиля нет, вкуса нет. Что же есть?