Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Кэтрин Валенте

Сентябрь перевела взгляд с клетчатого краба на зеленый жемчужный потолок и обратно.

– Но я не вызывала никакого… Таксикраба, – мягко ответила она.

– А нас никто и не вызывает. Это вопиюще неэффективно, если хочешь знать мое мнение. Альманах берет на себя все твои заботы. Если ты будешь продолжать настаивать, я раздобуду тебе карту для пеших прогулок, но за ней черта с два угонишься; к тому же, чтобы ею пользоваться, требуется по крайней мере четыре руки и противоторчащий хвост. Так что я, будучи крабом почтенных лет, рискну высказать свое профессиональное мнение: залезай-ка поскорее и дай мне до мчать тебя туда, куда ты пожелаешь домчаться!

К клетчатой спине краба огромными черными ремнями было прикручено очень комфортабельное с виду кресло. Сиденье манило пухлыми декоративными подушками перламутровых оттенков.

– Боюсь, мне нечем заплатить за проезд…

Чтобы не показать всю полноту своего смущения, Сентябрь прикусила щеку изнутри. Как же она старалась, чтобы такого с ней приключилось! Как усердно копила деньги!

Таксикраб пощелкал изящными клешнями – вжик-вжик-хряп.

– Повторяю: Альманах заботится о малейших твоих нуждах еще до того, как они у тебя заведутся. Хоп-хоп! Забирайся, не стесняйся, я тебя не уроню, ну, в смысле, падать-то невысоко. Я несусь близко к земле – так я обеспечиваю безопасность движения!

Сентябрь невольно улыбнулась. После общения с Синим Ветром она купалась в жизнерадостности краба, как в долгожданной горячей ванне. Она вставила ногу в одну из петель, похожую на стремя, и забралась на плюшевое сиденье.

– Куда прикажете, мой четвероногий друг?

– У меня не четыре ноги! Вы, верно, обсчитались.

– Конечно, четыре. А у меня десять. Неучи сказали бы, что восемь, но мои клешни так же годятся для прогулок, как для хватания, щипания и копания. Рискну предположить, что ты прекрасно сумеешь прогуливаться на четвереньках, если захочешь. Используя каждую из частей тела только для одной задачи, ты сама себя задерживаешь в развитии. Очень неразумно!

Сентябрь рассмеялась и покрепче ухватилась за ручки кресла, внезапно сообразив, что не знает, какой тип движения собирается применить Спица для ее перемещения.

– Мне надо повидать Моллюска Луны, если вам нетрудно, – сказала она нервно.

Откуда-то из-под панциря донесся булькающий звук, отдаленно напоминающий хихиканье.

– Прошу прощения и все такое, но следует указать поточнее. Конечно, я всегда говорю, что все дороги ведут к Моллюску. Точнее, мы все так говорим. Это девиз Таксикрабов.

– Я… я не вполне понимаю, сэр. Просто у меня есть одна красивая шкатулка, – ей казалось, что лучше сразу похвалить ящик, чтобы он никому не показался подозрительным, – я должна передать ее Моллюску Луны, и я надеялась, что, может быть, кто-то знает, как его найти. Я сама не из этих краев и даже не из тех краев, что лежат на краю этих краев.

Таксикраб снова булькнул.

– Так, так, теперь я понял. Не морочь себе голову, я сам ее кому угодно заморочу!

Спица встал на дыбы, как пони, воткнул четыре клешни в покрытие дороги и рванул вперед гигантским прыжком, взлетев выше фонарных столбов, катка и стайки наяд с лентами в волосах из морской пены, которые при виде его завизжали от восторга и замахали руками. Совершив жесткую посадку перед витриной магазина с круглыми рисовыми карамельками, они понеслись вперед с такой скоростью, что у Сентябрь волосы летели по ветру, а глаза слезились. В движениях Таксикраба не было никакой логики. Сначала он ринулся вверх по стене к потолку, да так быстро, что Сентябрь завопила от ужаса, поняв, что висит почти вверх ногами, а ремни безопасности на кресле не предусмотрены. Потом он снова прыгнул, широко раскинув клетчатые ноги, и приземлился в огороде какого-то бедолаги, врезавшись в белоснежные виноградные лозы, которые порвались и волочились за ними, словно ленты на ветру, когда он опять совершил прыжок.

– Слева открывается вид на наш Канцелярский Цирк во всем его великолепии! У нас самые проворные танцующие медведи, самые искусные шпрехшталмейстеры, самые веселые лунофанты!

Сентябрь посмотрела влево и вниз, насколько смогла. Она разглядела и танцующих медведей, и инспектора манежа, выдувающего изо рта пионы, словно языки пламени, и слониху, парящую в воздухе с задранным хоботом и скрещенными ногами, – и все это из бумаги. Шкура медведей – из сложенных конвертов; глаза – из сургучных печатей. Инспектор манежа с лицом из телеграммы носил костюм из деньрожденных открыток, поблескивающих воздушными шарами, тортами и подарками в обертке из фиолетовой фольги. Даже слон, похоже, был сделан из использованных бланков какой-то забытой конторы, исписанных уверенным почерком с нажимом. Прямо перед Сентябрь раскачивалась длинная воздушная трапеция, за которую уцепились два гимнаста: один – из списков для покупок, другой – из судебных решений. На одном можно было различить латинский текст, на другом – рукописный перечень: «лимоны, лед, хлеб (не ржаной!), отбивные из барашка». Отпустив трапецию, гимнасты закрутили в воздухе синхронное сальто и сложились в бумажные самолетики, планируя кругами обратно на арену, усыпанную пионами. Сентябрь ахнула и всплеснула руками, но гимнасты уже остались далеко позади, кланяясь и ловя бумажные розы бумажными зубами.

– Там, наверху, ты увидишь Колледж Лунных Искусств, давший приют Кособокой Библиотеке и Колизею Бессонницы. Ох, нет, слишком поздно, мы уже проехали, гляди скорее! Если попрактиковаться, глазные яблоки научатся двигаться так быстро, что ты увидишь саму себя проходящей мимо еще до того, как надумаешь тронуться в путь!

Все, что пролетало мимо, сливалось в один цветной вихрь. Глаза Сентябрь слезились все сильнее.

– Так только крабы, наверное, могут, – выдохнула она.

– Таксикраб должен быть стремителен, как само время, и вдвое пунктуальней! – Спица взмыл над огромным полем, где колыхались, радуя глаз, бледно-молочные цветочки. – Движение по прямой – для неудачников! Я как-то подобрал одну пожилую даму из хобгоблинов, ростом не выше пенька и с глазами навыкате, как у анчоуса! Доставил ее на свидание, которое она пропустила еще девушкой, – и она успела дать тому парню от ворот поворот и пару пинков в придачу и вернуться как раз к ужину.

– Вы же не хотите сказать…

Но они опять резко, до головокружения, встали на дыбы, так что усеянный домами свод Альманаха на мгновение попал в поле зрения и опять исчез, после чего краб окончательно остановился, победно щелкнув клешнями.

– Вот и прибыли, Центр Альманаха, Административный район! Спрыгивай, не надо благодарностей, меня ждут у цирка, осторожнее, ремни все время запутываются, ну вот, жива и невредима, а я помчался – засекай время, я доберусь до медведицы, которая закончила смену, раньше, чем она обнаружит, что у ее велосипеда спустила шина! Что днем, что ночью, моя девочка, гляди зорче, и найдешь свою цель.

И Таксикраб исчез. Сентябрь и глазом моргнуть не успела, как его клетчатое тело превратилось в точку и скрылось из виду.

Спица высадил ее в маленьком гроте, устланном таким толстым слоем жемчуга, что он вздымался сталагмитами, оленьими рогами, огромными темными наростами. Высоко над головой висела тонкая филигранная сеть, скрепленная крошечными блестками света, словно светлячками. На каждой горизонтальной поверхности располагались чаши с жидкостями, будто здесь только что закончилась большая вечеринка и никто не допил своего напитка. В самой глубине грота виднелась очень маленькая, очень бледная и очень красивая фигурка. После лунотрясения и поездки на крабе Сентябрь чувствовала себя помятой и разбитой, но мгновение – и она пришла в себя, восстановила дыхание и зашагала по твердым блестящим бугоркам и разноцветным канавкам. Фигура неподвижно стояла в глубине алькова.

– Добро пожаловать. – Голос, казалось, доносился отовсюду, как многократное эхо. – Я – Альманах.

Сентябрь не могла определить, мужчина Альманах или женщина. У этого создания были длинные шелковистые волосы цвета розовой воды и изящное узкое лицо. Длинные персиковые щупальца клубились во все стороны, обвивая, словно лоза, тело, облаченное в атлас и кружево, и окунаясь в каждую чашу, что попадалась на пути. У Альманаха было по меньшей мере шесть рук: четыре изящно сложенные и две протянутые к Сентябрь ладонями вверх.

– Простите, – смущенно сказала Сентябрь, тяжело дыша. – Я думала, Альманах – это город.

Альманах улыбнулся, его губы потемнели и стали темно-рыжими.

– Альманах – это город, малышка, – сказал он приветливо, – но Альманах – это я. Это моя скорлупа, она растет из меня, все больше и дальше и шире, год за годом. Когда кому-то из моего народа что-нибудь нужно, я это предоставляю. Я зажмуриваюсь и выдуваю для них дома, или горы, или музей зонтиков. Альманах, – негромко продолжил он, – заботится обо всем, что тебе нужно, раньше, чем ты об этом подумаешь. Я – Моллюск Луны. Что нужно тебе, маленькое непоседливое робкое двуногое животное?