Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Кэтрин Валенте

Мгновением позже Арустук тоже оторвалась от поверхности вслед за баржой-спасоходом, которая лебедкой выбрала слабину каната и притянула машину на палубу.

Толстый канат крепко связал обросшую ракушками баржу и ржавый «фордик» в один причудливый корабль. Балласт потерла мохнатые щечки. Шкура ее отливала оттенками старого доброго рома.

– Вы что-нибудь понимаете в автомобилях? – робко спросила Сентябрь, как только они тронулись.

Рыбдра снова моргнула.

– Если ты именно так предпочитаешь называть свой корабль, то я понимаю о нем все, что только можно понимать. «Корабль» – это лишь одно из множества слов, обозначающих то, что несет нас и оберегает. Так что, если ты закончила трепаться, я могу заняться твоим кораблем. Это моя работа, что ни говори. Балласт Донизу, это я, спасоход «ЛУННЫЙ ДОК Б.Д.», всякие разности и тонкости, ответим на каждый SOS, примем любой вексель.

Сентябрь с облегчением всплеснула руками.

– Какое счастье, что вы нам встретились.

Б.Д. фыркнула, рассыпая лед с усов и воск с груди.

– Какое еще счастье? Счастье для салаг, сухопутных крыс, лепреконов и лодырей. Я же сказала тебе, что это моя работа. Больше, чем работа, на самом деле. Это мое тело и моя душа. Я – лучший клабаутерман, какого можно встретить. Могу залатать корпус во время урагана, могу заштопать парус, сражаясь с зомби. Или дать им всем утонуть, если корабль устал жить и хочет найти уютный клочок дна морского, чтоб обрести там покой. Выращивать актиний. Дружить с причудливыми рыбками. Заметь, не так уж много нас осталось, еще выходящих на маршрут, особенно если учесть, что к морякам как-то привязываешься. Мне кажется, они милые. И татуировки симпатичные. Но верности в них – что в деревянной ноге. Плата повыше, койка помягче? Унесутся быстрее залпа с левого борта. Вся любовь клабаутермана отдана кораблям. Многие назовут меня старомодной, но так уж мне это видится. Моряков всегда можно набрать. – Б.Д. припрыгала к штабелю круглых ящиков, похожих на шляпные коробки, только из меди и камня, открыла один из них и принялась в нем рыться. – Я по этой дороге мотаюсь туда-сюда днем и ночью. Плотный поток клиентов, стабильная работа. Я слышала четко и ясно, как ты горевала. Когда корабль собирается пойти ко дну, сигнал тревоги раздается в сердце клабаутермана, как сигнал буя во время шторма.

– Ко дну? – переспросила Сентябрь. – Да у нее просто бензин кончился.

– Ты бы меня никогда не увидела, не будь твой корабль при последнем издыхании. Для того-то и нужны клабаутерманы. Ранняя система оповещения, так бы ты это назвала, если бы имела склонность к механике, как я. – Б.Д. вытащила из медной шляпной коробки плоский и тонкий блестящий футляр, похожий на бампер для машины поновее, чем Арустук. – Держу пари, ты ничего не знаешь о судовом ремонте. Возьмем, к примеру, меня, хоть это пример и простенький. Меня назвали в честь секрета, жизненно важной сердцевины всякого корабля. Балласт – это вес глубоко внутри тебя, который удерживает корабль на плаву в темной воде. – Рыбдра склонилась над Арустук, обращаясь скорее к ней, чем к Сентябрь. – Да, пока что хватит и груза, который ты везешь, можно даже обойтись массой экипажа, друзей и их темпераментов, если ты их любишь. Однако корабль – не корабль, пока не обзаведется собственным балластом. Там, глубоко в брюхе, гремучая смесь из канатов и деревяшек, галет и любовных писем, гарпунов и старых лимонов. Все, что когда-то очаровывало корабль, наполняло его паруса ветром, ломало или латало его, все, что корабль любил и страстно желал, все, что мог использовать. Боцман с палубным матросом затеют драку на кулаках из-за пропавшего ядра и даже расквасят друг другу носы, а это ядро просто скатилось в малый балласт. Некоторые говорят, что корабль не родился, пока ему не дали имя или пока о борт его не разбили бутылку доброго виски, но это не так. Без балласта корабль – просто деревяшка. – Б.Д. погладила мягкой лапой затянутую мешковиной запаску Арустук. – Все это как бы проваливается и перемешивается, превращаясь во что-то горячее и тяжелое внутри тебя, и вес всего, что ты когда-нибудь хотела, придаст тебе устойчивости даже под самым свирепым ветром. Я и мне подобные рождаемся, когда рождается балласт. Вылупляемся из яйца, извини за интимные подробности, если можно назвать яйцом хороший пеньковый узел «турецкая голова». Мы не проклевываемся наружу, мы развязываемся. Когда корабль в беде, мы чувствуем, как эти старые канаты разрывают нас на части, пока мы не устраним непорядок.

Сентябрь легонько прикоснулась к своей груди.

«А что у меня на том месте, где у корабля балласт?» – подумала она; вслух же произнесла:

– Вряд ли у Арустук есть что-то подобное. Я разбирала ее на части и собирала обратно довольно часто и ни разу не нашла ничего такого, чего там не должно быть – не считая белки, которая однажды заскочила в коллектор и там погибла.

Б.Д. моргнула огромными глазами выдры. Она пожала плечами, отчего с ее ламп облупились кусочки воска и плавно, как снежинки, полетели вниз.

– Я не любительница спорить. Я не стану копаться в этом буксирчике с единственной целью доказать какой-то девчонке, что она неправа. Его личная жизнь заслуживает уважения. Подозреваю, здесь кроется нечто большее, чем пустой желудок этого малыша, но это уж его дело. Следуй своей лоции и никому не подражай, как говорила моя матушка. Если вам требуется только топливо, так оно у меня есть, именно такое, как вам нужно. – Клабаутерман прижался к капоту модели А пушистыми щечками, как кошка. – Я сварю его специально для тебя, пираточка, грязнуля ты моя. Бездомным бесплатно.

Балласт Донизу вскрыла блестящий футляр и достала из него краник, какие бывают на бочонках с сидром, и поскакала на своем хвосте к другому борту баржи. Сентябрь потащилась за ней по направлению к чему-то большому, завешенному промасленной тканью, под которой угадывалось множество углов, выступов и бугров. Энергично взмахнув хвостом, Клабаутерман прихватила верх ткани и сдернула вниз, открыв стойку для разлива газированной воды – с начищенным хромовым прилавком, точь-в-точь как в городской аптеке у мистера Йохансена. Приходя за лекарством для папы, Сентябрь всегда задерживалась в аптеке, чтобы посмотреть, как мистер Йохансен смешивает для покупателей газировку. Однажды она решилась расстаться с одной из своих драгоценных монеток в десять центов, и он взбил для нее апельсиновую шипучку, похожую на пламя в стакане.

Здешний автомат для газировки был, конечно, не совсем такой, как у мистера Йохансена. Серебристая установка в форме огромной древней рыбы с плавниками вдоль всего хребта занимала почти все свободное место. Рыба слегка наклонилась вперед, ее широко разинутый рот был направлен вниз, а сотни плавников приподнялись и ощетинились, булькая тягучими всплесками загустевшего сиропа. Позади прилавка на полках теснились, как кегли для боулинга, ряды бутылок: стеклянные шары, в которых хлюпало что-то темное, похожее на ром; высокие цилиндры, облепленные ракушками, так что вообще не было видно, что там в них плещется; пузатые бочонки с густой светящейся массой внутри. На том месте, где у мистера Йохансена высились бы башни из чистых стаканов, расположились две хрустальные канистры для бензина. Из них грациозно выступали стеклянные трубки, готовые нырнуть в заждавшийся бензобак. Сентябрь внезапно ощутила, что и сама помирает от жажды.

– Вряд ли у вас найдется апельсиновая шипучка? – спросила она без особой надежды. – Или поесть чего-нибудь?

Балласт Донизу фыркнула. С ламп на ее плечах снова слетели частички воска.

– Это не для тебя! Это мой Сатуратор Памяти, и сейчас я буду смешивать Яичное Минувшее для твоей лодки.

– Но моему автомобилю нужен бензин, а не память! Как можно заставить машину питаться воспоминаниями?

Б.Д. поскребла голову под своей адмиральской фуражкой.

– А бензин, по-твоему, что такое? Разумеется, топливо бывает разное: ветер, и желания, и шоколадные кексы, и капустные листья, и вода, и просто мускульная сила, но тебе-то нужно такое, чтобы сгорало в двигателе, а это – не что иное, как собранное забродившее прошлое, что хранилось в погребах Земли, пока не понадобилось. Нефть сохраняет солнечный свет. Гигантские папоротники и яблоки бессмертия, диметродоны, циклопы и вервалы впитывали весь солнечный свет, падавший на их спины миллионы лет назад, чтобы стать еще бо́льшим папоротником, или народить еще больше вервалов, или посеять семена невероятности. – Лапы рыбдры двигались быстро и уверенно, выдергивая то приземистую квадратную бутылочку, то круглую розовую. – А солнечный свет ужасно памятлив. Он никуда не пропадает, даже если его любимый диметродон умирает. Он становится упрямым и коварным. Превращается в то, что можно потрогать руками, добыть из скважины, налить. Но он все еще помнит, как с одним глазом и огромным тяжелым хвостом плескался на океанских просторах. Ему нравилось плодить новых динозавриков и отращивать побеги выше облаков. Ему нравилось оживлять все вокруг, заставлять двигаться. Вот это и есть в моих бутылочках – солнечные сю́ропы, настойки солнечного света, который помнит так яростно, что моментально сжигает сам себя. Крепкий напиток, не для робких духом! Пей вчерашний день до дна, чтобы сегодняшний летел вперед еще быстрее.