Братство фронтовое - Александр Жаренов

Один из связистов выдвинулся вперед и перебросил в сторону движения свою ушанку. Взлетевшая шапка становилась мишенью для противника. Он незамедлительно пустил по ней очередь. Тем временем другие бойцы зашли к пулеметчику с тыла и угомонили его. Миновав поле, связисты первой и второй групп выбрались из зоны обстрела. Третьей группе не повезло. При выходе из леса фашистские пули сразили командира Воробьева и рядового Карева.

По прибытии в батальон связисты сдали пленных и доложили об обстановке. К месту нахождения группы выслали двух связистов. Только утром вернулись товарищи...

Раннее туманное от гари утро. Невдалеке от своего расположения, возле толстой сосны у фронтовой дороги собрался батальон. Под винтовочный салют похоронили командира роты коммуниста Воробьева и бойца-связиста Карева.

На стволе сосны вырубили квадрат, на котором сделали памятную надпись: Здесь похоронены погибшие от фашистов - командир роты лейтенант Воробьев и рядовой боец-связист Карев. Февраль 42 г..

Горечь обиды за гибель командира и товарища усиливала ненависть к захватчикам, стремление сделать все, чтобы скорее изгнать их.

С Жучковым мы зашли в штаб батальона. Написали извещение, вернее, заполнили печатный бланк.

...Воинская часть (ОБС-114) извещает вас о смерти вашего мужа лейтенанта Воробьева Михаила Ивановича, павшего смертью храбрых в боях за Родину. Такое же извещение заготовили и о гибели Карева.

Сидя на ящике возле завешенного плащ-палаткой окна, при свете керосиновой лампы, я смотрел и смотрел на извещение. Комбат Жучков с трубкой во рту нервно ходил по избе. В углу молча сидели связисты, то и дело поддувая в телефонную трубку.

Я представил себе, как семья Миши получит это извещение, и решил вместе с официальным документом написать письмо от себя как от его друга:

Дорогая Анастасия Петровна!

Переживаю большое горе. Сегодня похоронили боевого товарища. С начала войны служили с ним в одной роте: он - командиром, я - политруком. Вместе с ним, с нашими бойцами переносили общие невзгоды и радости. Теперь я без него... Нет его у нас, не стало и у вас любимого мужа...

Моя зарисовка с Миши, которую я посылаю вам, пусть останется светлой памятью о вашем любимом муже и о нашей с ним боевой дружбе.

Желаю вам и вашему малышу здоровья, сил, бодрости!

Написал и родным Карева.

Вложил письма вместе с извещениями в конверты и передал экспедитору. Сам же с поникшей головой пошел в роту.

* * *

Зима стояла суровая. Огромные сугробы снега, злые вьюги и метели, трескучие морозы. Километр за километром продвигались мы, освобождая селение за селением, город за городом от немецких оккупантов.

Мороз за 30°. Особенно ощутим холод в поле, на ветру. Ночь. Извилистая линия снежных окопов. В их обледенелых скатах небольшие ниши - углубления, прикрытые плащ-палатками. В таких норах обогревались, курили, дремали.

Прошуршал снаряд. Разорвался невдалеке, завалил проходы окопа.

- Ну, началось, - проворчал кто-то, скрываясь за пологом плащ-палатки.

Последовали другие взрывы. Точно по расписанию. Осторожно выглянув из-за укрытия, увидели лежащего поперек окопа связиста. Он только что вышел из ниши.

- Готов! - махнув рукавицей, горестно произнес Жучков.

Снова взрыв... Съежившись, мы присели на дно окопа. Снаряды рвались по всей линии. Так продолжалось с интервалами в течение десяти - пятнадцати минут. Почти ежедневно, поздним вечером, в определенное время.

Воспользовавшись небольшим антрактом, мы с Жучковым пробрались в штаб батальона в деревню. Пробежав по проторенным тропам, быстро перейдя улицу, вошли в темную избу. В одной половине - начальник штаба с писарем сидели за столом, в другой - несколько связистов и повозочников. Военком Потапов и парторг Орехов что-то оживленно обсуждают. Прошли в комнату начальника штаба. Связисты приумолкли. Расселись вокруг расшатанного скрипучего стола с керосиновой лампой без стекла. Закурили. Жучков, раскуривая свою трубку, рассказывал о происшедшем в окопах. Вдруг большой силы удар сотряс дом, посыпалось с потолка. Разорвавшийся снаряд разрушил угол дома. Наша комната уцелела. Ее только основательно тряхнуло, словно от подземного толчка. Не успеваем прийти в себя, как слышится новый выстрел. Сквозь соломенную крышу что-то тяжело шлепается на потолок, шуршит и замирает. Изба задрожала, обдавая нас снова пылью, сыпавшейся сверху. Лампа гаснет. Прижавшись друг к другу, с секунды на секунду ожидаем разрыва. Секунды казались вечностью. Упавший на потолок снаряд приумолк. Он молчал, и мы молчали.

- Не решился, окаянный, - хрипло произнес комбат, поправляя на себе покрытую пылью шапку.

Выйдя из оцепенения, я почувствовал сжатую в руках спичечную коробку. Не отодвигаясь от стола, чиркнул спичку, поднес к лампе. При свете коптилки все предстали в разных застывших позах у стола, обхватив головы руками. Прикуривая от лампы, со сдвинутой набок шапкой, комбат нервно улыбнулся.

Последовал облегченный вздох остальных. Не освободившись еще от груза пытки - вот-вот он там вздумает взорваться, - мы решили покинуть заколдованную избу с заколдованным, притаившимся на потолке снарядом.

Начальник штаба с писарем пошли в санчасть за врачом, чтобы оказать помощь раненым. Парторг Орехов с двумя связистами решил остаться возле заколдованной избы, чтобы осмотреть ее. Мы с Жучковым поспешили на. узел связи.

В избе, где находился узел связи, с трудом различаем силуэты связистов. Медная сплюснутая гильза едва мерцает в табачном дыму. Кто лежит на русской печке, кто дремлет возле нее в углу на полу. Связист Андрианов сидит на полу за коммутатором. На вопрос о работе связи Андрианов поглаживает усы и низким простуженным голосом отвечает:

- Прекратилась было связь с Сосной. Восстановили.

- Хорошо, - говорит комбат, оглядывая мельком помещение.

Отошли к простенку между печкой и другой комнатой, откуда доносится храп отдыхающих связистов.

Садимся на корточки, прислонившись к стене, наслаждаясь теплом и ночным покоем. Преодолевая усталость, закуриваем по дальнобойной. Напротив Андрианов с коммутатором возле замаскированного небольшого окна. Связист Панфилов, только что прибывший с линии, стоит, прижавшись к печке и обогревая озябшие руки. Все располагало к отдыху.

- Да вы хоть чуточку подремлите, - сказал Андрианов, чувствуя наше недомогание. - Ежели что, я подниму и...

В это время мы почувствовали внезапно сильный с треском удар в верх стены над нами. Сквозь пробитые бревна с воем пролетели осколки снаряда. Стоявший у печки Панфилов упал. Из-под его фуфайки потекла кровь, расползаясь по ватнику темным пятном. Телефониста Андрианова осколки миновали, повредило лишь аппарат. Невредимыми оказались и мы с Жучковым у пробитой над нами стены. Стряхиваем с себя мусор. Усталости как не бывало.