Гренландский меридиан - Виктор Ильич Боярский

магазина. Глядя на высоченную, сантиметра на два повыше меня, Патти и мысленно представив рядом с ней Уилла, рост и габариты которого были, что называется, ниже среднего, мне показалось, что я понимаю причину их развода. Однако как показало мое дальнейшее знакомство с этой примечательной парой, причины были не только и не столько в их внешнем несоответствии.

Основным товаром, выставленным на витрине, прилавках и упакованным в многочисленных стоящих на стеллажах коробках с изображением все того же Валерия Леонтьева, была обувь. Да, но что это была за обувь! Представьте себе сапог, подошва которого изготовлена из каучука, верхняя часть стопы вплоть до уровня чуть пониже щиколотки – из натуральной кожи, а все голенище – из плотной светлой ткани, напоминающей брезент. В верхней части голенище схватывалось тонкой кожаной тесьмой, такая же тесьма, но только более длинная, была продета в две небольшие пришитые на уровне щиколотки петельки и служила для шнуровки всего голенища в обхват крест-накрест. Я так подробно останавливаюсь на особенностях этой замечательной конструкции, потому что именно в этой обуви, изготовленной в индейских и эскимосских традициях, нам предстояло совершить героические переходы через Гренландию и Антарктику. Назывались эти сапоги «muklucks», что звучало по-русски примерно как маклаки, причем с ударением на втором слоге, чтобы не спутать его с рыночно-разбойничьим маклаки! Патти и ее помощница Робин, молодая черноволосая и черноглазая среднего роста женщина, усадив меня на стул, стали обучать премудростям правильного надевания маклаков, в которые были вложены толстые войлочные стельки. Затем мне выдали светло-серые теплые, удивительно эластичные носки и войлочные же в форме ботинок вкладыши. Я вставил свою полностью экипированную ногу в маклак, зафиксировал стопу и, потянув как следует за мягкие голенища, зашнуровал ногу. Затем по просьбе Патти я встал и прошелся по залу. «How do you feel this stuff?» – указывая на находящиеся на моих ногах творения своих рук, озабоченно спросила Патти. Я посмотрел на Костю. «Ну как, не жмут?» – перевел Константин, кося одним глазом на прилавок в поисках чего-либо подобного своего размера. В ответ я поднял вверх два больших пальца и неуверенно выдавил: «Very well, thank you». Жаль, что моего словарного запаса не хватило на большее. Мне было очень удобно и легко в этой экзотической обуви. Но уже через несколько минут я почувствовал, что ногам тепло и, скорее всего, будет жарко, если мы срочно не выйдем на улицу.

Патти повела нас на экскурсию. В подвальном помещении прямо под торговым залом находилась святая святых всего ее маленького предприятия – цех, где изготавливалась подошва маклаков. Патти объяснила, что она долго определяла экспериментальным путем формулу состава, из которого можно было бы изготовить подошву, не теряющую эластичности в самые лютые морозы и в то же время непромокаемую, и ей это удалось. Она показала нам издалека два чана, в которых варилась эта удивительная смесь, цветом и консистенцией напоминавшая шоколадное масло, но ближе не подпустила, совершенно справедливо опасаясь, что такой опытный химик, как я (как никак двукратный победитель республиканских олимпиад по химии в 1965–1966 годах), моментально разгадает секретную формулу и нарушит монополию Патти на мировом рынке маклаков. Мы были не в обиде: дружба – дружбой, бизнес – бизнесом! Тут же по соседству стояли полки со множеством изготовленных из дерева ступней самых разных размеров. По достижении необходимой кондиции «шоколадное масло» в горячем виде наносилось на эти деревянные формы, и к нему подклеивался скроенный по необходимому размеру кусок кожи. Когда вся конструкция остывала, к ней подшивалось голенище. Это было просто, как все гениальное. Второй этаж здания занимала небольшая швейная мастерская, где, кроме маклачьих принадлежностей, изготавливались постромки для собак, чехлы для спальных мешков и многие другие не менее необходимые в экспедициях вещи. Здесь же находился небольшой офис с телефоном и факсом, который, как я узнал впоследствии, нещадно эксплуатировался для нужд нашей экспедиции, так что Патти была самым щедрым ее спонсором. Когда мы спустились вниз, я увидел незнакомого человека, беседовавшего с Джоном. Он стоял вполоборота к нам, и лица его не было видно, но нетрудно было догадаться, что этот визит его по крайней мере второй: на ногах у него были точно такие же маклаки, как у меня. «Hi, Geoff!» – приветствовала его Патти. Он обернулся к нам, и я познакомился с еще с одним участником предстоящего перехода Джефом Сомерсом из Великобритании. Он был моего роста, худощав, из так называемой породы жилистых, и, судя по пожатию его большой ладони, сильным человеком. Его нос, размерами несколько превосходящий мой (в связи с чем Джеф сразу же снискал мое невольное уважение), надежно разделял близко посаженные ярко-голубые глаза. Светлые волосы, вьющиеся мелкими упругими кольцами, немного смягчали аскетическое выражение его лица. Говорил он негромко, как бы стесняясь, и, увы, его классический английский показался мне еще менее понятным, чем американский, который я, общаясь в основном с американцами, воспринимал уже лучше.

Джеф пришел, чтобы сопровождать нас на ранчо Уилла. Здесь же, в магазине Патти, где было светло и уютно, я в очередной раз перетряхнул свой чемодан, чтобы не брать на ранчо ничего лишнего.

По словам Джефа, с особым участием переведенным Костей, на ранчо, куда мы направлялись, не было ни электричества, ни телефонной связи, поэтому расставаться с цивилизацией правильнее было начать прямо здесь, что я и сделал, без сожаления выложив из чемодана свой парадный костюм – обязательный атрибут гардероба всякого советского гражданина, выезжающего за рубеж в составе официальной делегации. Лишившийся своего основного содержимого, чемодан сразу же стал слишком велик и не нужен для всего остававшегося в нем. Мгновенно оценив ситуацию, Патти предложила воспользоваться небольшим рюкзачком, который она сняла прямо с полки магазина. Я почувствовал себя намного уютнее в маклаках с рюкзаком: и то, и другое было уже атрибутами новой, полной неизвестности и говорящей на непонятном языке жизни, начинающейся для меня на противоположном берегу одного из 10 000 озер Миннесоты, к которому нас подвезла Патти в своем микроавтобусе.

Мы распрощались на самой кромке берега, едва возвышающегося над заснеженным льдом озера. Когда я обернулся назад, мне показалось, что на том берегу вместе с Патти остались и все те блага цивилизации, к которым так быстро привыкаешь и которые просто не замечаешь в повседневной жизни, как то: электричество, телефон, автомобиль и многое другое, чего впереди, в чернильной темноте ночи, лишь слегка разбавленной молочным отсветом снега, явно не просматривалось. Джеф уверенно и быстро вел нас вперед, периодически подсвечивая дорогу укрепленным на лбу фонариком, делавшим