Единородная дочь - Джеймс Морроу

Удивительный человек: чуткий, как скрипка, осторожный, как кошка.

— Моя мама — инженер-механик, — сказала она. Говард вынул свою перьевую ручку и на полоске перфорированной бумаги составил небольшой список.

— Рекомендую прослушать вот эти курсы…

Джули впервые увидела такой строгий каллиграфический почерк. Список выглядел как Священное Писание.

— Я думаю, тебе это будет небезынтересно.

Еще бы! Джули все равно бегала бы на квантовую механику, астрофизику, проблемы макроэволюции, чтобы угодить Говарду. Но вышло так, что каждая лекция была настоящим праздником для души.

Наука привела Джули не столько к атеистическому пониманию Вселенной, сколько к выводу, что Бог, создав ее, неохотно, но вынужденно самоустранился. Вселенная была вещественна. Энергия, частицы, время, гравитация, электромагнетизм, пространство — все это материально. Могло ли существо духовное осесть во всецело физической обители? Правильно, не могло. Бог физики был вынужден оставаться в не поддающемся научному описанию мире, в запредельной Вселенной, которую человеческий разум так и не постигнет никогда, вплоть до рокового конца в стонущем водородном вихре. Бог физики мог исподтишка забросить в Млечный Путь какую-нибудь яйцеклетку или сперматозоид, но никак не мог заявиться сюда собственной бестелесной персоной. Он мог засылать сюда своих детей, но для него самого этот мир был недоступен.

Наука даже объясняла природу сверхъестественных измерений: рая, чистилища и огненных владений Эндрю Вайверна. Так называемая копенгагенская интерпретация квантовой механики настаивала даже на существовании недоступных альтернативных миров.

— Множество противоречивых миров, — читал лекцию профессор Джером Делакато, — бесконечно ответвляющихся друг от друга, словно ветви огромного дерева. Так что, возможно, что где-нибудь там, в другом мире, я в данный момент читаю лекцию, доказывая беспочвенность теории существования множественных миров.

Все это выводило Джули из себя. Сидя в увитой лианами аудитории, она конспектировала безумные теоретизирования Делакато, чуть ли не корчась от досады. Маме следовало бы дать о себе знать. Пусть трещина, нет, пропасть, разделявшая их, широка, как космос, — Бог должен найти способ перебросить мост на эту сторону.

— Протяженность наблюдаемого космоса — десять миллиардов световых лет, правильно? — спросила она Говарда. — Или, как заметил Дирак, в 1040 раз больше субатомарной частицы. Но смотрите, соотношение гравитационной силы между протоном и электроном также составляет 1040. В этом прослеживается элемент творчества, что подразумевает наличие Творца, любящего, заботливого Бога.

Его взгляд выражал смесь раздражения и горечи.

— Нет, — сказал он, поджав губы, — это всего лишь означает, что в данный момент протяженность космоса именно такова.

— У меня есть веские причины верить, что Бог есть. — Джули едва сдержала самодовольную ухмылку: ее сексуальный, совершенный во многих отношениях шеф знал далеко не все.

— Послушай, Джули, подобные вопросы лучше обсуждать за бокалом вина и изысканной закуской, скажем, в каком-нибудь ресторане. Тебе нравится греческая кухня?

— Очень. — Она терпеть не могла греческую кухню. — Я от нее просто без ума.

Так состоялось их первое свидание. Все было просто и мило. Они бродили, взявшись за руки, — парень и девушка. Ходили в кино, в музей Родена, в Институт Франклина, в музыкальную академию. Биолог-атеист, еврей — такой выбор папа непременно бы одобрил. И тут уж обошлось бы без дурацких шуточек, которые он отпускал всякий раз, когда Джули приводила домой Роджера Уорта.

За столиком греческого ресторана, объясняя устройство Вселенной, Говард проявлял необычайную страстность.

— Большинство людей не понимают одной простой вещи: мир уже не тот, в нем появилось нечто такое, чего раньше не было. Бам — наука — и внезапно предположение становится истинным, потому что оно истинно, Джули, а вовсе не потому, что у его сторонников самые большие приходы, самые свирепые инквизиторы или они дольше всего продержались в списке бестселлеров «Нью-Йорк тайме». — Его глаза напоминали двух хищников, беспокойно меряющих шагами свои клетки. — Земля вращается вокруг Солнца. Бактерии вызывают заболевания. Почка — это фильтр, сердце — насос. — Говард все повышал голос, так что в их сторону уже начали оборачиваться. — Наконец, наконец-то, Джули, мы получили возможность знать!

Они решились пойти в Саутворкский экспериментальный театр и после двухчасового созерцания посредственных актеров, изливавших душу газовым печкам и стиральным машинам, наконец уединились в квартире Говарда. Его жилище было таким же всклокоченным, как и он сам. На стенах, небрежно прилепленные пластырем, висели плакаты с портретами Эйнштейна, Дарвина и Галилея, повсюду бесформенными кучами валялась одежда, на корпусе компьютера красовались засохшие круги от кофейных чашек.

— Пиво будешь?

— Кофе, — с готовностью откликнулась Джули. — И честно говоря, я проголодалась.

— У меня есть пицца, разогреем в микроволновке.

— Обожаю.

Они пировали прямо на полу, посреди разбросанных носков и старых номеров «Сайентифик Америкен». На этот раз Джули твердо решила не отступать.

— Говард, а у Вселенной есть начало? — спросила она вкрадчиво, поглаживая его руку.

— Я думаю, да. — Он наклонился, и их губы встретились. До мастерства Фебы ему было далеко, но тем не менее получилось очень даже ничего. — Статика — не моя стихия.

— Я так и думала. — Она приоткрыла рот, и их языки сплелись, словно вьюны-задиры.

— Традиционное заблуждение заключается в том, что взрыв произошел в определенной точке пространства, подобно взрыву здесь, на Земле. — Говард засмеялся, он был весь желание. — Скорее он заполнил собой все пространство, он был само пространство.

Джули легла прямо на пол, увлекая Говарда за собой, все еще наслаждаясь его языком. Ее бедро ощутило мощную эрекцию возлюбленного.

— У меня в сумочке презерватив.

Он сунул руку в валявшуюся тут же на полу кроссовку и вытащил из нее несколько презервативов, скрепленных вместе, как леденцы на палочках.

— Не беспокойся.

Пуговицы, молнии, пряжки, кнопки и крючки сами расходились под их нетерпеливыми пальцами. Окружающий хаос тут же поглотил их одежду.

— Я никогда не делала этого раньше, — призналась Джули, — вообще ни разу.

Быстрые чуткие пальцы Говарда и его проворный, раскрывающий истину язык, казалось, были везде: мяли мышечную ткань, проникали в кости, рождали в душе удивительные эфемерные узоры. Островок черных волос у него на груди походил на созвездие Андромеды.

— И после этого взрыва пространство продолжало растягиваться, как воздушный шарик или резиновое полотно. — Он распечатал презерватив и развернул его на своей обрезанной «протяженности», не переставая прикасаться к ней, рождая сладостные вибрации.

— Резиновое… — со стоном вторила Джули.

— Заметь, растяжение было одновременно изотропным и гомогенным…

Она дрожала каждой своей благословенной клеткой. Косточки словно раскалились, спинной мозг превратился в горячий желатиновый шнур, пронизывающий позвоночник. Скрипя зубами от наслаждения, она прижала к полу ладони и, словно превратившись в некую жидкую субстанцию, потекла в неведомую даль.

— То есть изученный космос не имеет центра. — Говард забрался на нее.

Наконец она коснулась берега. Глаза широко раскрылись, и взору Джули предстали покосившиеся книжные полки Говарда. «Новейшая физика», — прочитала она. «Фи-зи-ка». От этого слова отделился радужный энергетический сгусток и, вытянувшись в рассеянный луч, влился ей прямо в голову. Джули закрыла глаза. Дендриты плясали. Синапсы искрились.

— То есть какая бы то ни было привилегированная точка отсутствует, — развивал свою мысль Говард. Джули направила расширяющуюся Вселенную в себя и, смеясь, ощутила, как она пронзила ее. — Таким образом, мы должны отказаться, — он продолжал прокладывать себе дорогу аккуратными ритмичными толчками, исписывая каллиграфическими строчками стенки ее влагалища, — от всякой идеи о разлетающихся галактиках.

Клеточная биология! Аналитическая химия! Геофизика! Филогенез! Сравнительная анатомия! Кровь пела в венах у Джули, тело радовалось потоку поступающей информации, эротическому потоку экспериментально подтверждаемых знаний. Не может быть! Так значит, ее пришествие в этот мир связано с наукой? Выходит, она была послана, чтобы проповедовать Евангелие эмпирической правды?

— На макроуровне, — Говард сопел, как загнанная немецкая овчарка, — звезды почти неподвижны, они удаляются друг от друга лишь по мере того, как сам космос, — последовал низкий извечный рык наслаждения, — растет. — Он излился в нее, и Джули представила бесчисленные галактики, изображенные на его презервативе, разлетающиеся по мере того, как «Вселенная» наполнялась его семенем.