Американская история - Анатолий Тосс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, — сказал он и замолчал, и мы молчали до самого Бостона.
Когда мы подъехали к моему дому, и Марк достал с заднего сиденья мой маленький чемоданчик, я почувствовала, как закружившаяся голова вдруг заблокировала ноги, и они, занемевшие, подло отказываются идти по этой перекошенной лестнице от него, от его рук, от его голоса, в эту бессмысленную, затасканную квартиру, в ее одиночество, пропитанное затхлым тошнотворным запахом коврового покрытия.
— Тебе помочь? — спросил он, передавая мне чемоданчик, и в его неуверенном движении я тоже прочитала растерянность.
— Нет, спасибо, — я попыталась улыбнуться, — я сама. Позвони мне утром, да? — И, взяв все же себя в руки, я подошла к нему и, вытянувшись, тронула его губы своими. — Я буду ждать, да? — еще раз попросила подтверждения я.
Он улыбнулся и кивнул, мой короткий поцелуй чуть расслабил и меня, и его, подсказав, что если мы и теряем друг друга, то все же лишь на одну ночь.
На новую работу я выходила через день, меня ожидало еще одно беззаботное утро, но тем не менее я проснулась в шесть во звинченном, нервном возбуждении и уже не смогла уснуть. Я встала, накинула легкий халат и пошла в ванную, подтянув недотягивающийся телефон до предела и оставив неприкрытой дверь, на случай, если раздастся звонок.
Потом, когда я рассказывала Марку про свои страхи и мы вместе смеялись над ними, он сказал, что тоже проснулся утром, хотя для него вставать рано было непривычно, и не раз порывался мне позвонить, но сдержался, боясь меня разбудить.
Когда я вышла из душа и посмотрела на часы, было уже около семи, и я подошла к окну, не зная, чем занять себя в такую рань. Из дома я выходить не смела, боясь пропустить звонок, поэтому сварила кофе, взяла валяющийся на столике толстый журнал мод, непонятно каким образом попавшим в мою печальную келью, и стала разглядывать изображения роскошных манекенщиц, давно изученных мною досконально от высоких каблуков до замысловатых причесок. Так изучаются диковинные ископаемые дотошным археологом.
Марк не позвонил ни в восемь, ни в девять. Я уже накрасила ногти ярко-красным лаком и сначала тупо сидела, уставившись на них, пытаясь сообразить, когда и зачем я купила такой раздражающе-кричащий оттенок, а потом побрела в ванную за ацетоном и, заполнив комнату едким запахом, злорадно подумала, что это единственный путь выбить из моих застоявшихся легких гнилой запах истрепанной ворсяной синтетики, намертво прилепленной к полу.
В полдесятого мне пришла мысль позвонить самой, подумаешь, звонила же я ему раньше чуть ли не каждый день. «Если его голос, — подумала я, — покажется мне подходящим, я скажу, что принимаю его предложение и согласна переехать к нему». Я так и решила: подождать еще пятнадцать минут и позвонить самой, но потом отодвинула свой звонок еще на пятнадцать минут, а потом — еще.
Когда он все же позвонил в половине одиннадцатого, меня уже подташнивало — не то от трех чашек кофе, не то, с непривычки, от головокружительного запаха ацетона, не то от подло растекшегося из живота по всему телу нервного волнения. Голос Марка как бы в противовес моему звучал дразняще игриво, совсем не растерянно, как вчера, а даже весело.
— Как спалось? — спросил он, будто зная, о муках моей почти бессонной ночи,
— Спасибо, плохо.
Я решила не скрывать волнения. Да и что скрывать, как будто по голосу не слышно.
— Все думала? — почти издевательски спросил он.
— Ага, — призналась я.
Мне опять становилось дурно. Волнение поднималось все выше, обвалакивая голову мягкой податливой дурью. Я плохо соображала.
— Ну и что надумала?
— Ты действительно хочешь, чтобы мы жили вместе?
Это был мой акт дипломатии из последних сил. Я специально сказала: «чтобы мы жили вместе», а не: «чтобы я переехала к тебе», — подчеркивая, что не место главное, а то, что мы будем вместе. Как будто в качестве альтернативы он мог переехать ко мне.
— Да, хочу, — ответил Марк.
Голос его не дрогнул, подтверждая тем самым решительность намерений.
— Тогда я согласна, — с ходу, даже неприлично с ходу, выпалила я.
— Я сейчас выезжаю за тобой.
Его ответ по скоропалительности не очень отличался от моего.
— Сейчас? — не то от восторга, не то от неожиданности удивилась я.
— Конечно, сейчас. Тебе же завтра на работу, сегодня у нас целый день — лучшее время для переезда. К тому же я соскучился.
Это было на редкость трогательно. Все, все тут же отступило — и волнение, и тошнота, а освободившееся пространство заполнила жажда деятельности: приводить себя в порядок, собирать вещи, встречать его.
— Я тоже, — ответила я весело. — Я жду тебя, я тебя завтраком накормлю, — нашла я нелепый путь выразить свою нежность.
— Хорошо, — ответил Марк и повесил трубку.
Он приехал и привез свежие булочки на завтрак, а я, понимая, что выгляжу по-дурацки со своими светящимися от неприкрытого счастья глазами тут же обхватила его, вжалась и, приникнув головой к его груди, прошептала:
— Это была самая ужасная ночь, знаешь?
Он обнял меня одной рукой, держа в другой пакет с булочками.
— Я даже не предполагал, что за неделю можно разучиться спать одному. Понимаешь, я не знал, куда деть руки, — сказал он. — Как-то они все время мешались.
Я приподняла голову, посмотрела на него снизу вверх и на правах почти жены, ну хорошо, не жены, но все же совсем близкого человека, передразнила.
— Так уж и не знал? Ладно, рассказывай.
Он улыбнулся довольный моей прозорливостью, но никаких военных тайн не выдал. Я вылила в раковину бадью утреннего недопитого кофе и сварила свежий. Мы сели за стол, я разломила одну из булочек, внутри находилось инородное Для мякоти теста тело. Я выковырила его, понюхала, попробовала на зуб, им оказалось до обиды обыкновенное семечко подсолнуха, хотя и очищенное, конечно.
— Специально в пекарню заезжал, — попытался оправдаться Марк.
Я пожала плечами, надкусила краешек, кофе я пить уже не могла, но булочка была вкусная.
— Знаешь, Марк, есть одна вещь... —сказала я.
— Ты о чем? — спросил он.
— О переезде. Знаешь, ты только не обижайся, но я должна, хотя бы частично, оплачивать квартиру.
Он рассмеялся, именно весело рассмеялся, пытаясь возразить.
— Подожди, подожди, — не дала я перебить себя.
— Хорошо, я слушаю, — согласился он.
— Смотри, я живу здесь, я плачу за квартиру. Я привыкла уже, я это делаю давно, с первого дня. И я хочу жить с тобой, и понимаю, что твоя квартира значительно дороже. Я никогда бы не смогла оплатить ее полностью...
Я так волновалась из-за этого деликатного, денежного вопроса, что не знала, как правильно сказать:
— Но я хочу платить то, что могу. Это нечестно, чтобы все расходы брал на себя ты. Это даже будет обидно для меня, это...
Он перебил мой растерянный лепет:
— Не выдумывай. Это моя квартира, я купил ее очень давно, когда она стоила совсем немного. Я не могу и, конечно, не буду брать с тебя денег, я не сдаю тебе квартиру, я хочу, чтобы ты жила со мной. Понимаешь?
Я задумалась. Мне почему-то никогда не приходило в голову, что это его собственная квартира. Теперь-то понятно, что он, конечно, не может брать с меня деньги. Но я действительно не хотела жить бесплатно, я не хотела ни намека, ни подозрения в какой-либо, на самом деле не существующей корысти. Хотя подленькая мысль независимо от моего желания все же внедрилась в голову: сбросить бы с плеч моего дистрофичного бюджета такую обузу, как квартирная плата, — жизнь стала бы легонькой, как бабочка на летнем газоне.
— Подожди, — сказала я, после того как длительное размышление нагнало складки на моем лбу, — ты ведь платишь за электричество, за телефон, за тепло, за что еще? — Я задумалась, пытаясь придумать, за что еще платят владельцы квартир.
— Плачу, — согласился Марк, так и не дождавшись завершения.
— Ага, — обрадовалась я, — сколько это набегает, если сложить?
Марк задумался на минуту, назвал цифру. Она составляла приблизительно половину того, что я платила за свою вонючую конуру.
— Ну так вот, с сегодняшнего дня это уже не твоя забота.
— Малыш... — попытался возразить Марк, но теперь уже я его перебила:
— Даже не спорь! Все равно это значительно меньше, чем я плачу за свою квартиру.
Я не хотела обзывать ее «конурой» при посторонних, даже при Марке, — все же она, как могла, служила мне столько лет. Я даже вдруг почувствовала к ней неизвестную доселе сентиментальную жалость из-за очевидного скорого расставания, наверное.
— Ну, если ты так хочешь, пожалуйста, — разрешил мне Марк.
— Я так хочу, — упрямо подтвердила я, как будто речь шла о моем капризе, а не об акте осознанного самопожертвования.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Переезд занял, конечно, больше чем одну ездку — в машину Марка ничего не помещалось, и пришлось взять на прокат небольшой грузовичок. День был будний, в такие, кроме бездельников, как мы, никто не переезжает, и машин на станции проката было полно.