В тисках - Буало-Нарсежак

— И все же, — робко проговорила Марилена, — вы ведь после этого встречались?

— Да. Симона три или четыре раза приезжала во Францию.

— Почему вы не развелись?

— Почему?.. По глупейшей из причин. У меня не хватало свободного времени. Мне приходилось много ездить — я должен выполнять обязательства и, главное, зарабатывать на жизнь. И потом, ведь речь шла о моей репутации. Не знаю, понимаете ли вы это. Симона, во всяком случае, так и не поняла. Три года назад я входил в двадцатку лучших игроков мира. Я упорствовал, несмотря на ссоры, и какие ссоры! Однажды я ее ударил… Она довела меня до предела. Все это выглядит не слишком красиво. Но я вам рассказываю для того, чтобы вы простили мне, что я не проявляю приличествующей этому случаю печали. Печаль осталась позади, как тернистый путь. Он был долгим. И, видите ли, я испытываю почти облегчение оттого, что вышел из этой нелепой ситуации. По правде говоря, я уже просто обалдел от этой истории. Она, кстати, тоже.

Он налил себе полную рюмку и залпом выпил. Взгляд его смягчился.

— Вы пришли, Марилена, — продолжал он, — и я рад вскрыть нарыв. Если откровенно, ваш дядя действительно такой тяжелый человек, что Симона боялась даже подступиться к нему?

— До болезни он и правда не отличался легким характером. Если б узнал, что Симона вышла замуж, не спросив даже его мнения, не могу себе представить, что бы произошло. Симона для него — это все. Вот почему после катастрофы…

— Да. Теперь мне становится яснее.

Он подогнул под себя ноги, положил на них руки и с улыбкой наклонил голову.

— Ну а что с вашим мужем? Ведь в такой ситуации он вдовец. Как вы это уладили? Он живет с вами?

— Заходит к нам на обед и ужин, но живет в гостинице. Нашел хороший отель, рядом с нами, «Ментенон».

— Он знает о нашей встрече?

— Нет.

Наступило молчание, которое нарушил Ролан.

— Прошу прощения, Марилена. У меня нет намерения смеяться, но это выше моих сил. Никогда не видел чего-либо более абсурдного. Честное слово, мы все сошли с ума. Дядя не в себе. Вы стали его дочерью. Ваш муж превращается в вашего зятя. И в довершение всего я, овдовев на самом деле, становлюсь вашим мужем. Как в плохом водевиле. Нет… Извините… Может, это безумие, но не смешно. Я ставлю себя на ваше место… Хотите посмотреть мою обитель? Это вас отвлечет. Трагедии не в моем вкусе.

Он протянул ей руку, помогая подняться.

— Обожаю этот квартал, — продолжал он. — Обожаю все, что помогает мне думать, будто мне двадцать лет. Посмотрите мои трофеи. Но это одни побрякушки.

Он взял в руки что-то вроде амфоры из позолоченного металла.

— Мельбурн. Прекрасный финал, я выиграл его за три сета. Тогда ноги у меня были еще ничего.

Он начал медленно обводить полки пальцами.

— Кубок Галеа… Кубок короля Швеции… Чемпионат юниоров в Америке… Меня считали новым Розуоллом. А вот маленькие успехи: Боль, Монте-Карло, Виши — все-таки приятные воспоминания. И какие прекрасные места. Я как-нибудь расскажу вам обо всем, Марилена… думаю, мы будем часто встречаться… Да?.. Нет?..

Он совсем близко наклонился к ней, и в его голубых глазах она увидела как бы золотые огоньки — отражение медалей и кубков.

— Да, — прошептала она.

— Отлично. А вот моя комната… Как у студента.

На стенах там были развешаны ракетки, фотографии, возле кровати стоял проигрыватель, на стуле валялась одежда.

— А вот кухня. Осторожно, ступеньки. Дом очень старый. Меня уверяют, что здесь жил один из героев Бальзака. Я не проверял. И потом, романы меня… А вы любите читать? Между нами, я не очень умею готовить. Могу сделать яичницу, сварить рис, приготовить паштет… Но вокруг полно ресторанчиков, да вы сами увидите.

Она слушала, расслабившись и соглашаясь на все, хотя твердо приняла решение больше сюда не возвращаться. Призвала все свое мужество и задала вопрос:

— Ну и что мы решим?

— Решим что?

— Мне нужна свобода.

— Свобода, Марилена? Позволь мне называть тебя на «ты». Мы ведь родственники! Супруги! Да, твоя свобода… Когда захочешь. Надо подумать. Пока нас ничто не торопит. Позволь мне немного насладиться Парижем. Я только что приехал.

Он взял ее за руку и привел снова в свой музей.

— Я тебя едва знаю, и мы уже говорим о разводе. А как твой муж? Не я, — он рассмеялся, — а Филипп?.. Он занимается спортом?

— Планеризмом.

— Черт возьми! Это интересно. Я не прочь с ним встретиться.

— Не надо, Ролан, прошу вас. Не надо с ним встречаться.

— Почему? Он что, меня съест?

— Это… неприлично.

— Но ведь, Марилена, ему все же нужно будет рассказать о моем существовании.

— Я сама скажу… потом. После того, как он вернется с Реюньона. Он уезжает завтра вечером… Когда приедет, введу его в курс дела. А мы пока начнем бракоразводный процесс… И все встанет на свои места.

Кончиком пальца он приподнял ей подбородок и посмотрел в глаза.

— Знаешь, Марилена, ты мне нравишься… Сделаю все, что хочешь. Ты ведь не такая, как другие. И ты полная противоположность Симоне. С такой женщиной, как ты, отдыхаешь. Ну-ка… хочу сделать тебе подарок… Выбери какую-нибудь медаль… Не отказывайся, сделай мне такое удовольствие… Не эту. Она безобразна… Лучше вот эту… Я ее завоевал в Руапане, давно уже. Это не липа. Чистое золото.

— Спасибо, — пробормотала Марилена, — но мне бы не хотелось.

— Ну-ну, не смеши меня. И не смотри все время на часы.

— Но мне нельзя долго задерживаться.

— Хорошо. Но не забудь позвонить мне, когда Филипп уедет… Обещаешь?

— Да.

— Смотри веселее. А то выглядишь как побитая собака.

Он нежно поцеловал ее в висок.

— До скорого, Марилена. Все устроится, не бойся.

Он постоял на лестничной клетке, пока она спускалась, а когда она подняла голову, то весело помахал рукой.

Филипп принимал душ, когда раздался телефонный звонок. Он набросил халат и, не вытираясь, с недовольным видом пошел к аппарату. Марилена могла бы выбрать и другое время. А может, старик… Это было бы слишком хорошо!

— Алло!

— Господин Филипп Оссель?

— Да.

— Извините. Возможно, я звоню немного рано… Ролан Жервен. Вы меня не знаете. Но нам крайне необходимо встретиться, и как можно скорее.

— Послушайте. Я собираюсь уезжать и…

— Знаю. Марилена мне сказала.

— Что? Марилена вам…

— Вот именно. О ней нам и надо поговорить.

— Объяснитесь.

— Не по телефону. Приезжайте немедленно. Мой адрес: улица Библиотеки Мазарини, дом семнадцать-а, пятый этаж, направо.

— Но, черт побери, в чем дело?

— Речь идет о жизненно важных вещах, поверьте. Жду вас.

Щелчок. Гудки. Таинственный собеседник повесил трубку. Сомнений нет никаких: Марилену узнали. Этот Жервен, видимо, жил на Реюньоне. Невероятное все же произошло. Рушится превосходный план.

Совершенно подавленный, Филипп дрожащими руками натянул одежду. Существует один шанс из ста тысяч, из миллиона, что Марилену могут узнать. Нет, это невозможно. Она выходит из дома так редко. Надо все выяснить, и как можно быстрей.

Такси на стоянке не оказалось, и Филипп побежал в метро. Если рассуждать здраво, этот Жервен все же не мог жить на Реюньоне, ведь у него квартира в Париже. Если бы он находился здесь проездом, то остановился в гостинице. Но как бы там ни было, это тяжелый удар. А эта идиотка Марилена, видимо, раскололась, во всем призналась. Отрицать бессмысленно. Филипп вышел на площади Одеон. Шел дождь. Город казался враждебным, жизнь — тяжкой ношей. Почему бы не повернуть назад, не запаковать чемоданы и не удрать подальше от Леу и от западни, в которую он вот-вот попадет самым глупейшим образом? Ведь ясно же, что все пропало.

Тем не менее он шел вперед, покрываясь холодным потом от страха, переполненный яростью и отчаянием. Нашел улицу Библиотеки Мазарини, выглядевшую мрачной под низким небом. Вот дом 17-а. Сейчас увидим. Позвонил. Дверь сразу открылась.

— Оссель.

— Жервен.

Они стояли лицом к лицу, и Филипп сразу же понял, что он сильнее противника, крупнее его и тренированнее. Никто не сможет им командовать, во всяком случае не этот блондин, казавшийся слишком красивым и слишком элегантным в своем черном халате с желтыми драконами.

— Входите… Садитесь… Рад с вами познакомиться, Филипп.

— Но я вам не позволю…

— Просто вы еще не в курсе. Сейчас поймете.

Ролан включил торшер, осветивший разложенные на полках трофеи. Филипп подозрительно осмотрел комнату. Значит, он имеет дело с теннисистом. Он презирал теннис, игру снобов и щелкоперов. В свое время в Каннах он на них насмотрелся. А этот своей ангельской рожей казался еще хуже остальных. Филипп отодвинул стул, как бы показывая, что у него нет времени на пустые разговоры. Ролан вынул из кармана что-то похожее на записную книжку.