Дитя мрака - Андерс Рослунд

— В Арланде.

— Автобус?

— Он здесь.

— Ты уверена, что это он?

— Да. Кроме того, мне подтвердили, что он миновал Лильехольмсбру в четыре восемнадцать утра на пути к центру Стокгольма, а Хурнсберг — в четыре пятьдесят две, на обратном пути. Телекамеры на границах города, несмотря на снегопад, четко зафиксировали автобус с регистрационным номером восемьсот шестьдесят четыре.

Она слышала, как Клёвье затянулся, кашлянул, закурил новую сигарету.

— Арланда. Все сходится. — Еще две затяжки. — Четыре случая. Четыре случая в четырех разных странах. Германия, Италия, Норвегия, Дания. Каждый раз старые, обшарпанные автобусы с румынскими детьми, от двадцати пяти до шестидесяти человек.

Марианна Херманссон смотрела на Надю, в глазах девочки читался вопрос. Херманссон подняла телефон, показала два пальца — две минуты.

— Ты слушаешь?

— Слушаю.

Клёвье понизил голос — не то кто-то вошел в комнату, не то он занервничал:

— Каждый раз одно и то же. Рано утром, еще затемно, детей высаживали на улице. Где-нибудь в центре, в больших городах вроде Стокгольма или Осло.

Она выпила кофе, медленно пошла к столу.

— Автобусы, Херманссон, исчезали, а потом обнаруживались на стоянках крупных аэропортов. Последний — Каструп, под Копенгагеном. Я разговаривал со следователями, тамошними и из Осло. Но ничего нового не узнал. Только та информация, какой мы располагали с самого начала. Стоило спросить о чем-то еще… в ответ чертовски странное молчание. Я топчусь на месте.

Шуршание бумаги, Клёвье листал документы. Она ждала, почти минуту, крепко прижав телефон к уху. Наконец он продолжил:

— Дети одеты одинаково. У всех одинаковые сумки из коричневого пластика, все понятия не имели, где находятся. В общей сложности их теперь сто девяносто четыре человека. Самому старшему шестнадцать. Самому младшему, самому младшему, Херманссон, четыре месяца.

Ее лицо объедено. Грудь и живот изрезаны в клочья.

Она лежит на каталке. Эверт Гренс решил взглянуть на нее еще раз. Теперь, когда знает, кто она. По крайней мере, знает ее имя.

Лиз Педерсен.

Имя ни о чем ему не говорит.

Людвиг Эрфорс, державший простыню, посмотрел на Гренса. Тот кивнул: накрывай.

Эрфорс говорил о неистовстве и злобе, о ком-то, переполненном ненавистью. Эверт Гренс скривился. Он знал, как гнев грязной, мерзкой пеленой застит все, на что смотришь, как ненависть разъедает человека изнутри. Но он не пырял людей ножом сорок семь раз подряд.

Он вышел из прозекторской в прихожую судмедэкспертизы. Сквозь закрытую стеклянную дверь видел, как Свен Сундквист допрашивает начальницу службы безопасности из страховой кассы в Тюресё. Последние дополняющие вопросы, она только что опознала мертвую сослуживицу и хотела бы поскорее уйти, но старалась отвечать, рассказывала все, что знала о Педерсен, о ее семейных обстоятельствах, о знакомых, о ее последних днях.

Гренс пошел в буфетную. Кухонный столик, микроволновка, холодильник. Он выцедил последние капли из кофеварки, которая стояла на столе, понюхал содержимое кружки и выпил, уже холодное, наполовину состоящее из кофейной гущи.

Субсидируется. Государством.

Открыл холодильник, достал масленку и пакет с хлебом, сделал два обыкновенных бутерброда.

Совсем как у нас.

Съел бутерброды прямо тут, в буфетной, снова пошарил в холодильнике, но больше ничего не нашел. Дверь в кабинет Эрфорса отворилась, он обернулся, пожал руку начальнице службы безопасности, поблагодарил за то, что она сумела все выдержать. Они спустились по лестнице, вышли на мороз. Свен Сундквист объяснил ей кратчайшую дорогу, попросил вести машину осторожнее, поскольку асфальт покрыт снегом и льдом.

Они стояли у входной двери. Чуть перевалило за полдень, но похоже на вечер, свет уже тускнел.

— Она имеет касательство к случившемуся?

— Нет.

— Как допрос?

— Ничего интересного. Сослуживицы. А что, собственно, сослуживцы знают друг о друге, Эверт?

Свен Сундквист внимательно смотрел на Гренса. Тот был сам на себя не похож. Порой он выглядел обессиленным, опустошенным, усталым от расследований, которых становилось все больше. Но эта усталость словно бы шла откуда-то изнутри, застарелая, давно укоренившаяся, с которой он боролся, но проиграл и знал, что она его не отпустит.

— Ну как?

— Та женщина.

— Эверт, я спрашиваю о тебе. Как ты?

— Та женщина. На нее напали крысы. Ее выволокли из туннелей. На ее теле — следы мужских пальцев, перемазанных сажей. Ее кололи узким ножом, много раз, предполагаемый убийца, видимо, психически ненормален.

Эверт Гренс застегнул куртку, поправил галстук:

— Свен.

— Да?

— Найди человека, который больше всех знает о бездомных в окрестностях Фридхемсплан.

Свен Сундквист достал из внутреннего кармана блокнот, открыл одну из последних страниц:

— Церковь Святой Клары.

— О чем ты?

— Я уже проверил. Мы с тобой явно думали в одном направлении.

— И?

— Сестра милосердия. Некая Сильвия, фамилию не знаю. С ней мы и должны поговорить. В церкви Святой Клары есть добровольцы, которые по нескольку раз в неделю раздают у входа в метро «Фридхемсплан» кофе и бутерброды. Зимой, думаю, чаще, из-за холодов. Эти люди, возможно, единственные, кому здешние бездомные доверяют. То есть все остальные — и мы, и социальные службы, и прочие — гораздо дальше от них.

Они направились к машинам, припаркованным у подъезда, и уже на ходу попытались закончить разговор.

— Поезжай туда, Свен. Прямо сейчас.

Свен Сундквист кивнул. Сунул ключ в заиндевевший замок, покрутил туда-сюда, пока механизм наконец сработал.

Хотел сесть за руль и вдруг передумал, окликнул:

— Эверт!

Увязая в снегу, поспешил к машине комиссара. Эверт Гренс уже сидел на водительском сиденье. Свен постучал по лобовому стеклу.

— Я действительно хочу знать. — Свен Сундквист обошел вокруг капота, открыл пассажирскую дверцу. — Как ты?

Эверт Гренс хлопнул ладонью по приборной панели:

— Закрой дверь. Холодно.

— Я не уйду, Эверт.

— Закрой дверь, черт побери!

Свен Сундквист влез в машину, закрыл дверцу.

— Я из тех немногих, кто очень хорошо тебя знает. И тебе это известно. Так что можешь сколько угодно буравить меня взглядом, я привык. — Он повернулся к начальнику: — Чуть не каждый день мы смотрим друг на друга, сидим рядом десять с лишним лет. Я знаю, как ты обычно выглядишь. И сейчас, Эверт, вид у тебя… измученный.

Эверт Гренс не отвечал, молча глядел прямо перед собой, в снег, в зиму за окном.

— Как она?

Гренс снова хлопнул ладонью по приборной панели. Злость, агрессия — щит, который всегда его защищал, — на сей раз не действовали. Он неподвижно ждал, пока не сообразил, что Свен тоже ждет и будет ждать дальше.

— Она уходит. — Он взглянул на свои колени, потом на руль, черный, покрытый твердым пластиком. — Мне кажется… — Он кашлянул и опять хлопнул по панели, с такой силой, что кусочек нового, твердого пластика отломился. — Мне кажется, я не смогу жить один, Свен.

На письменном столе Эверта Гренса среди кип бумаг лежал пшеничный крендель. Текущие дела номер тридцать три и тридцать четыре, новые, с сегодняшнего утра. Свен Сундквист отщипнул кусочек, прожевал — сладкий, пахнет корицей. От подноса, втиснутого между двумя высоченными стопками старых дел, веет запахом трех чашек кофе, черного — Эверта, с двумя кусочками сахара — Херманссон и его собственного, с молоком.

Выглядело все это по-настоящему уютно. Но казалось настоящим обманом.

Эверт Гренс никогда не предлагал кофе с булками. За много лет совместной службы Свен Сундквист ни разу не видел, чтобы его шеф покупал пшеничные крендели.

Он даже позаботился, чтобы каждый получил такой кофе, какой любит.

От этой заботливости, совершенно чуждой Эверту Гренсу, становилось не по себе.

Человек на грани срыва.

— Можно начать?

Херманссон помахала голубой пластиковой папкой. Гренс и Сундквист кивнули. Она открыла папку, вынула какие-то бумаги. Часы, минувшие после полуденного совещания с Огестамом.

Сначала автобус на стоянке в аэропорту Арланды.

Затем поиски в многотысячной толпе пассажиров, которая за несколько часов миновала международный терминал.

И наконец, разговор, состоявшийся, пока она стояла в очереди в одном из кафетериев аэропорта, Йенс Клёвье и Интерпол, сведения о в общей сложности ста девяноста четырех детях, брошенных в пяти странах.

— Я жду отчет криминалистов, обследующих автобус. И список всех пассажиров, вылетающих сегодня. Оба уже должны быть здесь. — Она бросила взгляд на руку Свена, на его часы. — Сейчас, вот уже полчаса, та девочка, Надя, сидит в одном из технических помещений арландской полиции, смотрит записи пятнадцати телекамер, размещенных в международном терминале. Ребенок при ней, поэтому она спокойна и внимательна. Если кто-то, кого она знает, проходил мимо регистрационной стойки, вероятность, что она его заметит, по-моему, весьма велика.