Око тайфуна - Сергей Переслегин

«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Зачем? Во имя чего?

«Нас мало, и нас все меньше.

Но самое страшное, что все мы врозь…»

«Мы с вами обгоняем их на пять лет!» Вот почему Ларсен пишет теперь письма мертвому сыну. А врач отправляет на смерть детей. В рецензиях этого врача справедливо называли подонком. Но в фильме, который в отличие от повести замкнут на среду ученых, не показаны силы, стоящие над этим врачом. А эти силы: правительство, армия, контрразведка — приказывали ему еще до войны: «Обогнать их на пять лет!»

Разобщенность правительств была на Земле всегда, но лишь XX век создал разобщенность ученых. В 1918 году Резерфорд сказал чиновнику, пригласившему его на какое-то заседание: «То, что я сейчас делаю, важнее вашей войны». А в 1946 году Курчатов кричал Изотову: «Иди ты со своими угрызениями знаешь куда… Думать стал! Вот и думай — какое мы имеем право ехать в комфорте, за чей счет все это? И ковыряешься в душе своей за чей счет? Ты мне все это говоришь почему? Потому что знаешь, что я себе такого позволить не могу. Я сомневаться не имею права. Да. Знаю — найдутся люди, которые будут считать, что мы и этот Оппенгеймер одним мирром мазаны. Осудят нас… Я это не беру в расчет. И даже тех не беру в расчет, кто еще через годы поймет всю разницу между американцами и нами. Мне себя не жалко. Каким я буду выглядеть? Плевать мне на то, как меня будут расценивать в будущем! Я делаю дело не в расчете на место в истории. Мне важен суд моих соотечественников, моего народа, а в будущем… Если будущее будет, и будут жить в нем потомки наши, самое главное, что они будут жить! Что хочешь мне говори, а я буду думать одно: успеть, успеть! Мы успеть должны!.. Вот вся моя нравственность! Они там, эти американцы, создали себе эти проблемы, пусть и расхлебывают. А для меня нет этих проблем. Нет! Понятно? И для тебя нет, мир не обеспечишь призывами даже самых лучших людей, таких как Бор. Это все слова! А вот когда у нас бомба будет — вот тогда можно будет и разговаривать, и договариваться!..»

А если не договоримся теперь, когда бомба есть и у нас, и у них? Что тогда будет?

«Письма мертвого человека».

А как договориться, если даже пережившие войну не в состоянии найти общий язык? Тогда, может быть, именно в этом и есть главная задача ученых, писателей, художников? Договориться! Найти способ договориться. Поначалу хотя бы друг с другом!

Мы вновь возвращаемся к повести. Измученные, потерявшие всякую надежду жители планеты ждут от Мальчика чуда. Они верят, что он уведет их из бункеров в незатронутую войной страну. Даже премьер-министр верит, хотя ему доподлинно известно, что таких стран нет. И не может быть.

Они встречаются. Все люди и Мальчик. Но тот, кто в военной форме, в чудесах не нуждается. Девочка, единственный человек на этой умирающей планете, который попытался что-то понять, прикрывает Мальчика своим телом и падает раненная. Тогда толпа убивает военных. И опять льется кровь.

«Видите, — отчаянно кричит Мальчик. — А ведь мы еще не спасение. Мы просто не врем! Когда спасение придет — вам снова захочется стрелять… Это ведь так легко! Повзрывать все мосты через пропасть, а потом развести руками — пропасть, некуда идти!»

…Повесть называется «Первый день спасения».

Глава 4.

Безвременье

— У кого поднимется рука на красоту? Разве люди могут обидеть дитя, растоптать цветок оскорбить женщину?

— И дитя, и цветок, и женщину?

— …мы все проклятые. От проклятья-то не уйдешь, как вы понять не можете, это же всякий знает.

До сих пор мы рассматривали произведения, посвященные будущему. Коммунизм «Мотылька и свечи», тайный фашизм «Доверия», гибель человечества в «Первом дне спасения» — это лишь варианты, более или менее правдоподобные. Статическое описание общества неисторично, а потому абстрактно. Правда, экстраполируя, пусть даже и произвольно, современные тенденции в будущее, мы, по крайней мере, видим, чего бояться и на что надеяться… Но сколь убедительными ни казались бы результаты подобных мысленных экспериментов, их легко обесценить. Достаточно обвинить автора в несистемном подходе: откуда он взял, что рассматриваемые им факторы будут преобладать? Почему не противоположные? А разум человечества, его добрая воля? Такие рассуждения успокаивают, и фашизм «Доверия» становится моделью. Точной, самосогласованной, но не имеющей к нам прямого отношения.

Вот почему главной задачей литературы является исследование современности. Только оно способно стать фундаментом футурологических концепций, превратить их из произвольной игры умов в прогнозы, которые нельзя ни замолчать, ни опровергнуть.

О нашем времени повесть Вячеслава Рыбакова «Дерни за веревочку» и роман «Очаг на башне».

Произведения эти трудно сопоставимы, потому что роман написан более умелым и опытным автором. Почти начисто исчезли в нем недостатки, свойственные ранним книгам В. Рыбакова. Нет ни бессодержательных первых глав, ни чужеродных эпилогов, вроде совершенно неуместного в реалистическом повествовании выступления делегата Земного Восточно-Азиатского Исторического Центра на II конгрессе хроновариантистов, которым заканчивается «Дерни за веревочку».

Тем не менее, две книги, разные по жанру, объему, уровню литературного мастерства, оказывают почти одинаковое психологическое воздействие. Вот почему я буду рассматривать роман «Очаг на башне» и повесть «Дерни за веревочку» совместно.

Я говорил уже, что главной заслугой Вячеслава Рыбакова считаю честное и беспощадное изображение реальности восьмидесятых годов. Портрет мира — это всегда триптих: общество, отношения, люди. Глава «Безвременье» посвящена обществу.

Законы общественного развития столь же точны и незыблемы, как и законы природы. Любая физическая система стремится прийти в состояние с минимальной собственной энергией. Так же ведет себя система социальная. Каждый шаг к нормальной организации общества, к человечности и любви требует огромных усилий. А обратное движение осуществляется само собой.

Мы говорили уже о ростках фашизма в таком благополучном на первый взгляд обществе «Доверия». Теперь речь пойдет о фашизации нашего мира.

Я прошу понимать меня буквально. Я знаю, сколь опасна терминологическая путаница и злоупотребление понятиями. Слово «фашизация» употребляется в данной статье в своем обычном значении.

Впервые вопрос о социальной опоре фашизма и его характерных особенностях — мнимо революционной теории и террористической практике — был поставлен в июне 1923 года в докладе Клары Цеткин на третьем пленуме ИККИ. Но даже спустя десятилетие не было выработано марксистского определения этого социального явления. К очень узкому пониманию термина «фашизм» приводила формулировка И. В. Сталина: «Фашизм у власти есть открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала». Несколько расширил трактовку этого понятия Седьмой Конгресс Коминтерна: «Наряду с интересами реакционнейших групп монополистического капитала, фашизм также представляет интересы реакционных помещичьих кругов, военной или монархической верхушки, а в отдельных случаях — даже купечества». Конгресс подчеркнул также, что сердцевину фашистской идеологии составляет воинствующий национализм, шовинизм и расизм, что эта идеология способна влиять на широкие массы трудящихся, превращая их в свое слепое и послушное оружие. Коммунисты-ИККовцы понимали, что фашизм — сочетание средневековой реакции, шовинизма и человеконенавистничества — явление не случайное. Подчеркивалась опасность фашистского тезиса о «примате государства». Указывалось (Георгием Димитровым) на необходимость идеологической борьбы с фашизмом.

С того времени прошло более пятидесяти лет. Германский фашизм был разгромлен. А ставший привычным на страницах газет термин «фашизм» приобрел какое-то странное, не страшное содержание. Но само явление не исчезло.

Я упоминал уже главное, неотъемлемое свойство любых фашистских режимов — тотальность идеологии. Чтобы ни критики, ни сомнений, ни изучения! (Совсем как в средние века: «…воспрещаем… всем мирянам открыто и тайно рассуждать и спорить о Святом Писании, особенно в вопросах сомнительных и необъяснимых, а также читать, учить и объяснять Писание за исключением тех, кто имеет аттестат от университетов». Указ от 25 сентября 1550 года о преследовании еретиков в Нидерландах.)

Тотальная идеология неизбежно приводит к жесткой цензуре печати и последующему запрещению и уничтожению книг.

Другим принципиальным свойством фашизма является «примат государства», то есть безусловное подчинение личности системе управления. Более того, подчинение должно выглядеть добровольным и охотным.