Шапка Мономаха - Алексей Лухминский

– Там дверь железная. Ты же знаешь… – бурчит Костик.

Оказывается, мы с ним чем-то похожи. Одни и те же реакции. Молча смотрю в тарелку. «Голубки» тоже молчат, будто ждут от меня чего-то. А от кого им ещё ждать? На кого ещё опереться в такой ситуации? Выходит, что только на меня. Больше не на кого… Именно об этом я думал все эти дни дома. Ну что ж… Точно, тяжела ты, шапка Мономаха!

– Понятно… В общем, так!.. Послушайте дядьку.

Оба поднимают на меня глаза.

– Ты, – смотрю на Костика, – небось, уже от большой радости, что от мамаши отпрыгнул, в своем медицинском появляться перестал?

Молча кивает.

– Плохо! Если выгонят, то тебя в сразу же армию загребут. Понимаешь меня?

Опять кивает. При этом Ольга бросает на него беспокойный взгляд.

– А если понимаешь, то прекращай прогулы! – жёстко почти приказываю я.

– Я куда-нибудь работать пойду… – бурчит он. – Жить-то надо на что-то.

– Работник… Учись пока. Дальше видно будет.

– А сам-то ты в армии служил?

– Служил. Да и в Политехе, где я учился, военная кафедра есть. Так что я – лейтенант запаса. Кстати, у тебя ведь в твоём университете тоже военная кафедра есть.

Костик вздыхает.

– Максим, а работать ты где собираешься? – подаёт голос Ольга.

– Снова мебель собирать пойду. Я уже договорился. Короче, не волнуйтесь – проживём!

– Ну ты-то проживёшь, а вот нам что делать? – спрашивает она осторожно. – Макс, поверь, я хоть посуду мыть где-нибудь готова!

Господи, как же повезло Костику!

– Я сказал «проживём», потому что про вас обоих все эти дни тоже думал. Понимаете, ребята, получается, что мы теперь в одной связке и я за вас отвечаю как старший, ну и как человек, из-за которого произошли многие события. Теперь скажу вам, чего я тут надумал. Рассказываю: получая весьма неплохие деньги, будучи главным бухгалтером, я стал копить на машину. Эти деньги у меня есть, и они – ваши. Мне они такие не нужны.

– Какие это – такие? – осторожно спрашивает Костик.

– Деньги, полученные от твоей матери, мне не нужны! – сам слыша металл в своём голосе, поясняю я. – Я из них буду привозить ежемесячно вам ту же сумму. И так будет, пока не найдутся другие варианты.

– Я этих денег от тебя не возьму! Это твои деньги! – возмущённо выкрикивает он.

– А вот это – совсем уже не по-дружески, – нахально ухмыляюсь я. – Придётся брать. И давай не будем обсуждать, тем более спорить. Насчёт тебя, Оля, я поговорю с твоей бывшей начальницей Ниной Васильевной – может, у неё найдутся какие-то связи в других местах.

– Ой, Макс… А ей опять неприятностей не будет? – тихонько спрашивает она. – Она ведь такая хорошая тётка…

– В любом случае я поговорю, а там уже видно будет.

Кажется, слово «метаморфоза» означает превращение. Влез в Интернет, проверил и оказался прав. Слава богу, значит, не полный дурак ещё…

Так вот, со мной произошла метаморфоза. И я полностью отдаю себе в этом отчёт. Я уже не тот, кем был прежде. Исчезла лёгкость восприятия происходящего вокруг, совсем не хочется, очертя голову, бросаться в какие-то приключения на любовном фронте, ублажая таким образом тело. Груз ответственности за «голубков», кажется, сделал своё хорошее дело. Ответственность за других заставляет и думать, и жить по-другому.

Своё двадцативосьмилетие отметил в компании бутылки коньяка и своих мыслей. Никому, даже Костику с Ольгой, про это не сказал. Почему-то вдруг захотелось побыть в этот день один на один с собой. Честно говоря, где-то на уровне желудка ждал, что прозвучит один поздравительный звонок, но он не прозвучал… Позвонила мать и поздравила. Даже моя бывшая жена позвонила с поздравлением! А этого звонка не было. Ну и бог с ней!

Снова бегаю по адресам и собираю мебель. Не гнушаюсь чаевыми, ловя себя на том, что реально беспокоюсь о том времени, когда кончатся отложенные на машину деньги, а «голубкам» надо будет помогать. И ещё я беспокоюсь перед назначенной встречей с бывшей Ольгиной начальницей.

– Ну как у вас дела, Максим Петрович? – с ходу спрашивает Нина Васильевна, усаживаясь напротив меня за столик в кафе.

– Нормально! Работаю там же, где и работал раньше, – и я киваю на стоящий тут же рядом со столиком ящик с инструментом. – Мебель я собираю, Нина Васильевна, и, поверьте, делаю это хорошо. Ценят. Да и раньше ценили, даже отпускать не хотели, когда собрался в вашу фирму уходить. Взяли обратно с удовольствием.

– То есть вы не жалеете ни о чём?

Тон её вопроса почему-то заставляет меня вздрогнуть. Да и сам этот вопрос… Я его себе не задавал, по сути прикрываясь поисками выхода из сложившейся ситуации и для себя, и для Костика с Ольгой. Жалею ли я?

Нина Васильевна смотрит на меня и явно ждёт ответа на свой вопрос. Выдерживаю её взгляд, вздыхаю…

– Жалею, – может быть, с излишней жёсткостью говорю я и поясняю: – Я уже понял, что в жизни должны быть разочарования, ведь иначе опыта не набрать, но моё разочарование очень болезненно.

– Отдаю должное дипломатичности вашего ответа, – тонко усмехается она. – Вы и ответили, и не ответили.

– Хотите, отвечу недипломатично? – и, не дожидаясь её согласия, признаюсь: – Я полюбил. Первый раз в жизни полюбил по-настоящему. Полюбил женщину много старше себя. Полюбил не за богатство и влияние. Полюбил за её одиночество, и мне показалось, что могу помочь ей преодолеть это одиночество. Мне совершенно искренне хотелось помочь и ей, и её сыну, который до последнего времени страдал таким же одиночеством, пока не встретил Ольгу. Они любят друг друга!

Устав от откровений, замолкаю. Нина Васильевна продолжает смотреть на меня, и я, понимая это как поощрение, продолжаю.

– Даже несмотря на своё разочарование, поверьте, я не обиделся на весь свет. Константина с Ольгой я не брошу! Ведь Костя после моего рассказа поехал к матери для разбирательства и в результате тоже был снят с обеспечения. Я не брошу их и буду помогать, чем могу. Естественно, и деньгами.

– Понятно… – вздыхает моя слушательница. – Знала я, что Лизка – стерва, но не могла предположить, что она может наделать такой беды.

– Ничего. Мы все вместе, втроём, это преодолеем, – говорю я твёрдо. – Я попросил вас о встрече, чтобы, увы, опять попросить вашей помощи, если это возможно, – и спохватываюсь: – Вы-то как? Вас хозяйка сильно ругала?

– Понимаете, Максим Петрович…

– Называйте меня Максим. Я уже не служащий фирмы и вообще ещё очень молод. Простите, что перебил.

– Я хотела сказать, что хозяйка меня ценит. Мы слишком долго вместе работаем, и она знает мою квалификацию и меня как сотрудника. Мой плюс состоит в том, что за всю свою трудовую деятельность я никогда не сокращала дистанции в отношениях с начальством. Это уважают. Учтите на будущее! А о какой помощи вы хотели меня попросить?

– Я снова насчёт Ольги. Может, есть у вас какие-то знакомства?

Она задумывается.

– Сейчас не отвечу, но подумаю.

– Я буду ждать вашего звонка.

– Не беспокойтесь. Я умею держать своё слово. А вам, как… старший товарищ, – и мягко улыбается, – дам напутствие: старайтесь понимать не только себя, но и других людей тоже. Я уважаю и приветствую вашу позицию относительно сына и его девочки, но не уверена, что вы правы, оставив за собой пепел в отношениях с матерью. Я как жена, мать и теперь уже бабушка во многом не одобряю стиль жизни хозяйки, ведь всё это я уже наблюдаю более десяти лет. В последнее время в её поведении многое изменилось, и я понимаю вашу причастность к этим изменениям… Как женщина могу сказать, что в состоянии сильной обиды мы способны на необдуманные и зачастую крайние поступки. Подумайте об этом.

Провожаю её до машины и смотрю вслед. Сам потом иду на маршрутку.

Понятно, что моя бывшая подруга после всего услышанного от Лизы крайне обижена и даже возмущена моим якобы обманом, но она могла бы дать мне возможность не только объяснить свои действия, но и привести оправдывающие факты. Но нет! Хозяйка! А с хозяйкой все вокруг должны быть халдеями, которым непозволительно открывать рот без разрешения. Какая тут, к чёрту, любовь! Одна болтовня. Так что извините, Нина Васильевна, может, в каком-то другом случае вы были бы и правы, но не здесь. А здесь я повернулся спиной и не намерен разворачиваться. Смешно… А ведь действительно полюбил! Отдаю себе в этом полный отчёт и именно поэтому ощущаю, что мне не хватает Ники. Мог ли я раньше о таком подумать! Я ведь даже о своей бывшей семье не очень-то вспоминаю. А ведь там не только бывшая жена, к которой я скорее всего никогда ничего особенного не испытывал, но и моя маленькая дочка… Моя! А я к ним… никак. А вот про Нику вспоминаю постоянно.

Да, я вот такой! Смазливый бабий баловень, привыкший прыгать из одной койки в другую ради телесных наслаждений и смотрящий на противоположный пол исключительно как на предмет утоления плотских желаний. Но, наверно, всему приходит конец, и у меня пришёл конец такому восприятию мира. И вот так случилось: я влюбился, а вернее – полюбил! Интересно, а когда я понял, что это со мной произошло? Скорее всего, в поезде из Москвы в Питер. Именно тогда мне стало стыдно за свои московские приключения, когда я себя баюкал философией Влада, моего соседа по номеру в гостинице. Возможно, такой взгляд на отношения мужчины и женщины может иметь место, но с момента моего возвращения домой моё «я» было только с Никой. Оно было подчинено ей, и не как хозяйке мальчика по вызову, а именно любимой женщине, которой хочется служить для её удовольствия, а значит – спокойствия. Мне тогда очень хотелось, чтобы она была во мне уверена как в подлинной опоре. Многого мне тогда хотелось… А может, когда хочется чего-то, то это что-то и называется надеждой? Да, я надеялся, что то чувство, которое она ко мне испытывает, и есть любовь. Говорят, что любовь должна быть мудрой. Да где же её взять, эту мудрость, в мои годы? А в её? Ещё говорят, что любовь – это омут, в который бросаются с головой. Короче, много чего говорят, да только, как видно, у каждого любовь своя и своё её понимание.