Обреченный десант. Днепр течет кровью - Владимир Першанин

Савелий Шугаев тоже стрелял в бронетранспортер. Возможно, попал, но приближалась другая опасность. Полицейские в черных куртках и кепи были уже в ста шагах от позиции.

Их командир, бывший помощник начальника штаба полка Красной Армии, многому научил своих подчиненных. Они приближались перебежками. Одна группа делала бросок, другая поддерживала бегущих огнем. В цепи атакующих двигался станковый «максим», посылая длинные очереди. Атаке помогал огонь бронетранспортеров, отошедших подальше, и треск ручных пулеметов, рассеивающих разноцветные трассы.

Огонь мешал десантникам точнее прицелиться. Кто высовывался, чтобы дать точную очередь, попадал под пули. Савелий дважды выстрелил в «максим». Пуля, звякнув, пробила щит.

– Вложим еще, – бормотал Шугаев, – а то оживет…

Угодили с четвертого выстрела в кожух и вывели когда-то родной «максим» из строя. Крупнокалиберная трасса, рассекая воздух, прошла над головой, зацепив краем песчаный бруствер. Треск разрываемой плоти и короткий крик слились в один звук.

Помощник Шугаева лежал на боку, зажимая обеими ладонями верхнюю часть лица. Пуля калибра 13 миллиметров угодила под глаз. Из отверстия на затылке пульсирующая кровь выталкивала серую комковатую массу.

Сержант за полтора года войны нагляделся всякого, но жуткое зрелище заставило его на несколько секунд застыть. Сквозь растопыренные пальцы на него глядел еще живой, не успевший потускнеть глаз. Второй был выбит.

Из оцепенения его вывели громкие крики вставших в рост и набегающих на позиции полицаев. Некоторые падали, но не меньше сотни продолжали бег. У многих были примкнуты штыки. И лица были наши, славянские, но столько злобы и решимости было в них, что казалось, эту лавину не остановить.

Уцелевшие «сорокапятки» и минометы прекратили огонь, а их расчеты стреляли из автоматов. Нашарил свой ППШ и Савелий Шугаев. Первую очередь дал сгоряча, не целясь. Скорее всего, промахнулся. Поймал на мушку полицая, который, присев, готовил к броску гранату.

– А-а-а, – стоял сплошной рев, люди матерились, выплескивая ненависть и желание убивать.

Полицай выдернул шнурок из немецкой гранаты – «колотушки». Пули ударили его вразброс. Перебили ногу, плечо, опрокинули на бок, граната выпала из рук. Расстояние сократилось до сорока-пятидесяти шагов. Только сейчас многие десантники поняли, что ночь кончается, начинается рассвет, – они видели лица врагов.

Люди поднимались из своих мелких окопов и стреляли, не прячась от вражеских пуль. На таком расстоянии огонь автоматов был губителен для наступающих. Головная штурмовая группа полегла практически целиком. Десятка два полицаев во главе с бывшим старшиной, а ранее унтер-офицером в армии Деникина, упрямо рвались врукопашную. Они проложили себе дорогу гранатами и уже карабкались на песчаную гриву.

Комсомольский секретарь роты с пояса стрелял длинными очередями из пулемета ДТ («дегтярев танковый»). Он успел выпустить весь диск, шестьдесят три патрона, когда пуля ударила его в горло и свалила на песок.

Старший лейтенант Бурлаков выпускал короткие быстрые очереди. Когда закончился диск, стал срывать с пояса гранаты и бросать их, делая хладнокровную секундную выдержку. Пуля пробила ладонь, но это не помешало командиру батареи швырнуть последнюю, третью гранату.

Савелий Шугаев сменил диск, а когда снова прицелился, долговязая фигура с блеснувшим штыком приблизилась на расстояние десяти шагов. Пули ППШ веером ударили в грудь, переломили винтовочное ложе. Долговязый полицай упал на колени и мотал головой, не понимая, что с ним произошло.

Старшина с пистолетом и кавалерийским тесаком спрыгнул в окоп. С маху развалил голову молодому десантнику, перезаряжавшему автомат.

– Кроши тварей краснопузых! – Бешено вращая широкое лезвие, он подступал к младшему лейтенанту, командиру взвода, который выдергивал из кобуры пистолет.

Зрелище было дикое. Полицай с выпученными глазами, забрызганный кровью, словно играл своим клинком, надвигаясь на младшего лейтенанта. Десантник успел выстрелить, но только ранил бывшего унтер-офицера. Удар тесака перерубил ему плечо и опрокинул на песок. Подбежавший сержант всадил в унтера длинную очередь.

До рукопашной схватки дело не дошло. Атака была отбита. Догорала взорвавшаяся «штуга». Бронетранспортер с развороченным бортом утащили на буксире. Рассвело. Начинался новый осенний день.

Небо затянуло хмарью, обещая дождь, мелкий и унылый. Подходы к песчаной гриве были усеяны трупами полицаев.

Обычно они не слишком рвались вперед. Но сейчас, когда подступала Красная Армия, они понимали, чем это грозит им и семьям. Передовые отряды перестреляют их без всякого суда. Эсэсовцев, полицаев и власовцев ненавидели и убивали на месте. Семьи полицейских, по слухам, отправляли в лагеря, а затем в Сибирь. Там мало кто доживет до весны.

Поэтому впервые за службу полицаи дрались так упорно. Это оценил обер-лейтенант и, подозвав командира батальона, угостил его сигаретой:

– Сейчас мы продолжим обстрел, а затем ударим снова. В атаку пойдут все, но не думаю, что русских уцелело много.

Офицер оказался прав. Большинство десантников были убиты или ранены. Подвезли мины, снаряды, и огонь обрушился на пятачок с новой силой. На прямую наводку выкатили все три полевые орудия и методично расстреливали подозрительные места, где могли укрываться оставшиеся пушки, пулеметные расчеты. Минометы выпускали мину за миной.

Уцелевший бронетранспортер «Бюссинг» вел огонь с расстояния четырехсот метров из своего спаренного пулемета. Снаряд «сорокапятки» отрикошетил от борта, выбив сноп искр. Сильный удар вышиб из креплений один из пулеметов, контузил старшего в расчете.

– Разрешите отойти! – кричал в рацию командир «Бюссинга». – Нас обстреливают из пушек. Броня не держит удары.

Ответа он не получил. А спустя несколько минут единственная оставшаяся в строю «сорокапятка» старшего лейтенанта Бурлакова разбила гусеницу машины. Ответный снаряд полевой «семидесятипятки» опрокинул пушку, ранил командира батареи, который одновременно руководил всем отрядом.

Савелий Шугаев выпускал пулю за пулей из противотанкового ружья в «Бюссинг» и тягач, который цеплял поврежденную машину на буксир. Сумел пробить слабо бронированную кабину тягача «Штайер». Но мощная машина уже тащила бронетранспортер в укрытие.

Несмотря на отчаянное сопротивление, судьба остатков десантного отряда была предрешена.

Песчаный продолговатый холм был сплошь изрыт воронками. Немногие уцелевшие деревья были изорваны осколками, ветки срезаны. Десятка два десантников продолжали вести огонь, в основном одиночными выстрелами. Предчувствуя скорую развязку, Василий Бурлаков, раненный в ноги, приказал позвать кого-то из офицеров.

– Все погибли, – ответили ему.

– Сколько людей осталось? Сосчитайте и доложите.

Через короткое время капитану доложили, что в строю осталось человек пятнадцать. Но продолжают вести огонь и раненые. Сквозь пелену в глазах он узнал бронебойщика Шугаева.

– А ты чего не стреляешь?

– К противотанковому ружью патроны кончились. К автомату штук сорок осталось. Расходую потихоньку, растягиваю удовольствие, – с усилием выдавил усмешку сержант. – Судя по всему, кранты подходят. Ну, ничего, гранаты остались. Салют напоследок устрою.

– У остальных как с боеприпасами?

– К ППШ совсем мало. Тут полицаи в окопы сумели заскочить. Наших кого побили, кого ранили. Взводного тесаком зарубили. Но мы с десяток здесь же и положили их. Винтовками разжились, нашими «трехлинейками», патронами немного, гранатами.

– Ясно. Следующую атаку уже не отобьем. Слушай сюда, Савелий.

– Слушаю, товарищ капитан.

– Собирай всех, кто может двигаться, и прорывайтесь.

– А раненые?

– Оставь одну гранату, – вместо ответа попросил Бурлаков. – Не тяни время, уходите.

Взрывы продолжали поднимать фонтаны песка, добивать раненых, кое-где горела трава. Полтора десятка десантников под огнем бежали через поле, прижимаясь к кустам, ныряя в низины. До оврага, где можно было перевести дыхание, добрались восемь бойцов. С трудом дышали, нащупывали в карманах кисеты. Перевязывали раненых. Савелий Шугаев высунулся наружу посмотреть, нет ли погони.

– Ну, что там? – спросили его.

– Кажись, отстали. Фрицам и полицаям не до нас, своих мертвяков собирают.

– Врезали им крепко. Танк сожгли…

– Может, и врезали, только и нас всего ничего осталось. Из двух сотен всего восемь человек.

Немцы и полицаи осторожно обходили позиции русских парашютистов. Иногда из окопа раздавалась очередь или стучал одинокий выстрел. Туда бросали гранаты, а затем добивали раненых.

– Во, сволота краснопузая, – зажимая простреленную руку, матерился один из полицаев. – Считай, уже на том свете, а огрызаются, волчары.