В окопах времени - Борис Орлов

Только годы спустя, когда сильные устроились, а слабые притерпелись, явились: воин с севера… и его девка. И тучи окончательно сомкнулись над головой. И пусть кричат, что северянин — последний рыцарь Артура! Хоть бы и так, да от него добрым бриттам вовсе житья не стало. А ведь сэр Мелвас был одним из первых, кто встретил пришельца на земле, презрительно прозванной саксами «западной пустошью» — Корнуоллом.

Тогда, в последний день, старый рыцарь ворчал, ему чего-то не нравилось… А, конечно: сбор подарков. Так это назвал граф, а вот идею подбросил Мелвас. Знал бы, что выйдет — смолчал бы. А может и нет — животы уже подводило, а гостеприимство корнских хуторов хоть и вошло в поговорки, но никак не распространялось на постой трех десятков королевских дружинников. Так что приходилось брать свое — силой. Корнуолл — не Камбрия. Кланы слабые, а после поражения и оружие саксам отдали. Ну, топоры, конечно, остались — не специальные, боевые, но такие, что, приладь их на более длинное топорище, могут стать пристойным оружием. Но корнец с топором вдали от дома — преступник и законная добыча любого сакса.

Так что — куда крестьянину деваться, когда его домишко окружает графская дружина? Да человечишка сам виноват! Не умер в решающей битве с саксами, не сбежал в последний вольный клочок или на континент — в Бретань.

А для очистки совести летело вскользь:

— Лучше мы, чем саксы.

— Выгоним сакса, все будет, как встарь. Потерпите.

— На семена тебе оставили, на пропитание тоже. Мы ж не звери…

И верно, оставляли. Даже с некоторым запасом. Граф велел. Сказал:

— Последнее должны выгрести саксы.

И саксы выгребали, до зернышка. Вскрывали ухоронки, скребли затылки: даже с припрятанным выходило мало.

— Мы знаем, сколько должна родить такая земля, — говорили, — потому платите налог. Или получайте наказание за бунт.

Время от времени кто-то из крепостных, не забывший, что такое быть свободным воином, брался за топор. И умирал быстро. Семья получала надежду на рабский кусок в свежесрубленном саксонском бурге. Или все ту же быструю смерть. А чаще всего — отправлялась к портам, на продажу. У саксов тоже не много припасов на лишние рты.

Иной, что о свободе позабыл сильней других, валялся у саксов в ногах, просил прощения, что зерна мало — и честно валил на ушедшую в леса дружину прежнего владетеля. И то, что правда взяли, и то, что прикопал сам. Саксы все равно обирали такого до нитки. А из леса являлось возмездие предателю. Люди, которым рабы уж точно не нужны…

Впрочем, до подобного доходило только последнее время. Поначалу два десятка человек легко собирали на сытый прокорм — себе и графу, сыну предыдущего. Учили парня сидеть в седле, стрелять из лука, бить копьем и мечом.

А вслед им летело:

— Скорей бы парень вырос!

Вот и возмужал. Стал о возвращении отчины думать. Войско набирать. И разоренный край, что легко кормил, помимо саксонских дружин, два десятка веселых лесных всадников, узнал, что такое недоедание.

Да и с новенькими, одно название, что рыцари — беда вышла… Они-то другой жизни не видели. Привыкли, что дружинник выгребает из крестьянина все, в чем нуждается. Если потребного нет, скажем, меча, берет больше — чтобы нужное купить. Дождавшись торговца с вольных думнонских земель. А чаще — подыскав сакса пожадней.

Это выходило не трудно: самих саксов особо не трогали. Сначала — ни к чему было. Думали, Аррансин подрастет, тогда… Дождались. И что сказал дружине, наливающейся элем по поводу совершеннолетия предводителя, новый господин? Предложения ущипнуть, наконец, сакса позлей, так и летели с хмельных языков. Но безусый вождь послушал-послушал, да и ответил:

— Рано.

Сказал — отрезал. Мелвас тогда даже протрезвел настолько, что снова почувствовал, что под задницей — корни дуба, а не скамья в парадных палатах. А мальчишка в зеленом — и красиво, и жизнь может спасти, потому и рядили молодого графа с детства в зеленое, так и осталось — пересказал все мысли. Которые и сами дружинники, поди-ка, выдали б. Натрезве да покумекав. Мол, лезть на тех, что войско прежней, большой, Думнонии в прах растоптали, с двумя десятками самых лучших воинов неразумно. Саксам не трудно и две тысячи прислать.

Вот уж кто не смущался соотношением сил, так это Проснувшийся. Возник из ниоткуда, как снег на голову. На головы — дюжины саксонских фуражиров. И ладно бы положил их из лука… Уж непонятно, как так обернулось, а к приезду сэра Мелваса вокруг хутора только остывшие тела валялись. Перебиты, да так, как только в сказках сказывают или в былинах поют: кто наполы развален, от плеча до пояса, у кого голова проломлена от макушки до подбородка, кто пробит копьем сквозь щит, да вместе с конем и кольчугой, да насквозь…

Первой мыслью было: «Дождались!» Мол, теперь только найти в лесах богатыря, свести с Аррансом. А потом — поход. Как тогда, столетие назад… Слова-то, слова! Как песня, как колокол: Тинтагель, Камланн, гора Бадон. А оттуда и до Лондона недалеко! Ясно же — или сам Артур тоже скоро на свет Божий выйдет, или прислал рыцаря из спящей своей дружины, чтоб тот помог изнемогшему в борьбе народу дождаться урочного часа.

Граф, однако, вовсе не обрадовался. Грыз травинку, сплевывая кусочки сочного стебля.

— Ищите, — сказал, наконец. — Наверняка самозванец. Но умный самозванец — тоже неплохо. Может пригодиться.

Неделя шла за неделей, а найти проснувшегося рыцаря никак не удавалось. Зато со всех сторон доходили слухи о лихих налетах. То сакс-гонец расстался с жизнью. То часового снесло со стены бурга. Ну а больше всего доставалось тем, кто крестьян обирал.

При этом образ богатыря обрастал новыми подробностями, вовсе сказочными. Проснувшийся, казалось, не тратил времени на дорогу, умудряясь в один день раздеть сборщика налогов и пристрелить наблюдателя на дозорной башне бурга — в двух суточных переходах друг от друга. Конных.

На опросы крестьяне только руками разводили. Мол, волховство. Старинное. Недаром ходили слухи, что рыцарь любил и по сию пору любит Деву Озера. Леди Нимуэ — а по-старому Неметону. Ту, что дала королю меч. Ту, что заманила Мерлина в пещеру без выхода. Ту, что взяли в мечи, как ведьму и язычницу. Ту, после чьей гибели держава бриттов удивительно быстро сошла на нет.

Иные и дальше заходили. Что с того, что сам Проснувшийся себя называет не иначе, как «сэр Кэрра-док». Что всего и значит — «счастливый влюбленный». А кто, по легендам, любил Нимуэ-Неметону? Пусть и несчастливо? Мерлин! Получеловек-полудемон. И, конечно, соратник и рыцарь Артура. Который, напоминали старики, и вовсе из старых богов. А никакой не полудемон, как уверяли в церкви.

Волшба в голове укладывалась. Легко. Так же, как совмещалась восторженная любовь к богине — с вполне земной девкой, мчащейся бок о бок с героем. Это жизнь, и это Мелвас понять мог. Но как Проснувшийся бьет саксов с коня из ростового лука, и вообразить не сумел. Оставалось заключить — «Кэррадок» и не человек вовсе. То ли, верно, Мерлин-полудемон. То ли кто из старых богов. Может, у этих руки иначе устроены…

Новую лихоманку саксы терпели недолго. Тем более прирученные умерли первыми. Опаски не хватило. Привыкли по лесам спокойно ездить. А тут — стрелы в упор. И рыцарь, при котором — одна знаменная. Правда, ведьма. А штандарт — проще не придумать. Белая тряпица, на ней углем от сожженного хутора нарисована буква «А». То ли первая буква имени спящего короля, то ли намек на око Господне; его монахи изображают, как треугольник с глазом поверх пирамиды. А иные говорят — знак Нимуэ, которая любила в земле возиться. Или знак борьбы за родную землю — циркуль землемера.

Вот сколько значений! А значок прост. Его так легко вывести меловым камушком на обугленной стене сожженной дозорной башни. Или вырезать ножом-саксом на спине казненного корнца, что так и не выдал логово Проснувшегося.

В лесу тоже жизни не стало. Прикормленные саксы полегли раньше, чем поняли, что происходит. На их место пришли злые. Сунулись в лес. Пусть и в чужой, да оказалось: смыслят саксы в лесной войне, еще как смыслят. Засада на засаду, и стрелы в упор. У саксов слабей луки, да кольчуг больше. А если дело доходит до топоров — пиши пропало! При первом же нападении половина старой дружины полегла. На смену опять пришлось брать молодых. А эти-то злые. Все ворчат, что пришли в лес мстить, а не меж дубовых корней отсиживаться. И учиться ратному делу им недосуг.

Пришлось привыкать к потерям. Да и жизнь стала похуже: мало того, что схватки с саксами каждый день, а по воскресеньям три, мало того, что дичь в лесу выбита да распугана, так и с крестьянина теперь мало что возьмешь. То есть попробовать можно. Да только ныне и графским людям приходится посматривать, не мелькнет ли в кустах белая тряпка. Не полетят ли стрелы под грозное «Неметона!»