В окопах времени - Борис Орлов

Теперь ты знаешь. И ждешь встречи со своей богиней — или с Тем, в Кого ты веришь с нею вместе. И как бы ни повернулось сражение, и каков бы ни был приговор утра, ты встретишь его весело и гордо.

«От равных вам дождетесь Вы мудрого суда. И равнодушно взвесит Он подвиг ваш тогда». Сегодня и завтра ты — это Они.

Сорок третий воин во втором ряду. Это я, Хорса, сын Оффы. Сорок третий, если считать справа, с почетной стороны. Почему тяжело дышу?

А через пять рядов протискивался. А перед тем с коня соскочил, а до того скакал всю ночь. Одного коня загнал, второй в пене. Неважно! Важно: успел. Сюда вот. В строй. Теперь все будет просто: вокруг — товарищи. Впереди враг. За спиной — сперва обоз, дальше бург, а потом армия Пенды Мерсийского, чтоб ему пусто было.

Что он мстит за сестру, это понятно. А вот что спелся с бриттами, нехорошо. Все-таки англ. Нам, саксам, родич. А ведь ударит в спину, не раздумывая, и гнать-рубить станет без пощады. Милю за милей, пока конница не устанет. Бург его не задержит. У мерсийцев машины есть, сильней римских. Самый крепкий город выстоит не дольше, чем понадобится времени на постройку. А зовутся-то как! Стены Дорчестера почтили «волком». Винчестер пал иначе — три «лисицы» снесли защитников со стен, а там и до лестниц дошло. Простым же бургам хватает «крыс» да «мышей». Что за штуки, не скажу, не видел — а, верно, придется познакомиться. Если Пенда успеет дойти до бурга раньше, чем мы здесь управимся.

Не будь этого самого бурга, взял бы я ноги в руки да через пролив подался. Где армия погибнет, один человек вполне проберется. Не телохранитель, умирать рядом с вождем клятвы не давал. Срок вассальной службы за год выходил. Земли у меня нет. Денег не видно. Одно название, что тэн.

Что думал король? Понятно, что. Волков приручить хотел. Сказал, на новых землях кэрлов не будет, только тэны и молодая дружина, а пашут пусть бритты. Но раздавать тех рабами по хозяйствам не захотел. Велел саксам жить в бургах, а выезжать только за данью. И на охоту, конечно. Мол, так безопасней.

Первые годы все шло пристойно. А числиться тэном, человеком с доходом от пяти полей, приятно. Хотя и поля не свои, и сеньор — не король, а эрл думнонийской марки. Но лебедь-Саннива на кэрла или простого наемника и не глянула б! А если б не цепнула взглядом, как осадным ножом, пробирался б я теперь к южному побережью. Но и счастья бы не знал.

Она, мое сокровище, подарков не принимающее, в бурге. Интересно, что делает? Впрочем, понятно, что. Или водой стены да крыши поливает, или к стрелам оперение мастерит. К прялке да веретену вернется нескоро. Даже если все пойдет хорошо.

То есть если победим. Проиграть — хуже некуда. Пенда обещал всех больших людей повесить. За обиду сестры. Вот те и собираются драться. А для верности и народ уверяют, что — не пощадят. Люди слушают. Верят. Что с Хвикке случилось, слышали уже. Из самых первых рук — иные рядом стоят, со щитами да копьями. Да, не своими руками мстит Пенда. Руками бриттов. А тех уговаривать не надо. Звери. Умные, хитрые, что притворяются: покорились. А повернешься спиной — прыгают на хребет.

Взять, например, лесных всадников. Годами сидели тихо. Ну, брали кое-чего у рабов, но и нам оставляли. Эрл даже хотел с вождем их договориться, на службу взять. Чтоб не грабили, а свое требовали, спокойно, без оглядки. В обмен на обычные дни службы. А живут пусть, как хотят. Хоть в бурге, а хоть и в лесу, раз больше на волков похожи, чем на людей. Не согласились. Воровать им милей, чем служить.

И все равно эрл отдал приказ их не трогать. Ловить конных по лесам — муторное занятие, проще крестьян потрясти, нет ли лишней захоронки. Бритты жадные, у них всегда лишняя есть. Так что не перемрут с голода.

Может, с того приказа и начались у меня опоздания. Как на хутор ни заедешь, все лесные прошлись впереди. Все, говорят, забрали. И не проверишь. Да и зачем? Те много не увезут, во вьюках-то. Какой год удался, сколько земля родит, саксы не хуже бриттов знают. Сколько оставить на посев и на пропитание оставить — тоже.

Нет, молчат, упрямые, не выдают зерно. Даже с ножом у горла. А самим искать…

— Ладно, — говорю, — тогда девок давайте. Завезу в порт, продам франкам. Как раз ярмарки! Так и недоимку покроем. Годится?

Как правило, не годится. Иные, взбесясь, на копья бросались с голыми руками. Иные выдавали зерно — с таких я малость лишку брал. Пусть малость пояса подтянут. Полезно для соображения. Может, через год и поймут, что нам нужна наша доля урожая, а заглядывали к ним лесные, не заглядывали — неважно.

Были случаи, когда — годится. Мол, лучше раба у франков, чем умершая от голода. Мало, но были… Первый раз я опешил даже.

— Ладно, говорю. Вижу — правда зерна нет. Живите вместе…

Тут они мне в ноги, бабы плачут, иные знаки свои христианские делают. Мол, защиту своего бога на меня призывают. Я сам чуть слезу не пустил, но сдержался и вместо того пустил коня рысью. Еще раза два такое случилось, и я попривык. Странный народ. Мужчины кривляются и руками машут, как бабы. А женщины… Как ива в бурю. Куда подует, туда и мечутся. И радость и горе показывают так ярко, что внутри ничего не остается. Остаются пустые оболочки. В Саксонии, говорят, такие встречались: по виду девка, а на деле — пустой кожаный мешок. Спереди не видно, сзади заметно. Вот мужчин таких не бывало. А у бриттов весь народ такой. Полый внутри.

Когда я это понял? А как стал по второму году дань собирать. Когда первый же хутор девок отдать согласился, еще удивлялся — мол, надо же, не повезло. На втором — задумался. Но недоимку простил. На третьем — понял, дурят меня. Добротой пользуются. Тут желчь во мне вскипела…

Я подлостей на дух не переношу. С детства. Может, после того, как отец объявил, что мать его отравить пыталась. Убил, семье и королю виру выплатил. И новую жену в дом приволок. Нет, я, как и все, верил. Плакал, но верил. Года три. Пока убийцы душа в душу жили. А как свариться начали, из-за пустого мачехиного брюха, так правда и выплыла. Мачеха сама призналась.

— Задумаешь меня прогнать, — кричала, — все расскажу. И тебя с щенком твоим в мечи возьмут!

Вира ведь вирой, но одно дело, когда муж в своем праве был, а за кровь платил, чтоб повода для мести не было. А другое — когда месть действительно нужна.

Я? Нет, не мстил. На отца руку не поднимешь, даже после такого. Разве что ту, кого три года матерью называть приходилось, живой оставил. А сам ушел. Как раз сюда. В Корнуолл. А отец с мачехой… Друг друга они накажут куда больней, чем острое железо.

С тех пор и кланяюсь Вотану, богу странников, ищущих славу и достаток собственным мечом.

А вот там, на хуторе, где доброту мою предали, я железом поработал. Нет, никакой пелены на глазах, я не одержимый. Несколько ударов сплеча. Аккуратных, чтоб меч на кости не погнулся. Заодно проверил, как это, со стремян рубить. Очень удобно. Хорошая штука, жаль, недавно появилась.

Потом в бурге эрл мне выговаривал. Мол, нельзя забирать много девок и детей. Приплод нужен. Некому станет землю пахать. С тех пор я больше одной души из семьи не выдергивал. Ну, тут тоже всяко бывало. Вот и в тот раз — тоже. Эрл сказал: проверь, как там добытчики, задерживаются. А как вернешься, еще дело будет. Важное.

Возвращение же возьми и подзатянись. Там, на хуторе, вся команда фуражиров — лежала. Ни единого живого. Бритты, напуганные, даже не сочинили ничего. «Режьте, — говорят, — зато уж мы насмотрелись, как вам смерть приходит. Рыцарь Артур проснулся. А там, глядишь, и сам король Британии встанет!» Трясутся, как ясеневые сережки в бурю. Но час назад наверняка добивали раненых. Впрочем, какая разница? Взбунтоваться они могли. Потрепать фуражиров — нет. Ну, случайно, при везении — ранить или убить одного. Но всех?

Стал я смотреть следы боя. Хорошо, лисы и мертвых волков боятся, все осталось нетронутое. Даже кошели! Значит, думаю, крестьянам — жить. Это потом понял, что на здешней войне серебра не берут, а стрелы в раны руками поглубже вбивают. Надо бы всех в мечи, по крышам солнышко пустить, и карьером — в бург! А я провозился. Больно следы оказались странные. Враг и правда пришел один, пеший. Наши спокойные были, за спинами следили плохо. Скучились спинами к лесу, разговаривали, не спускаясь из седел… Ну кто мог подумать, что один лучник может вышибить из седел пятерых закованных в латы всадников раньше, чем двое оставшихся его догонят. Кстати, все были побиты короткими стрелами, обычными для конного лучника. Потом он взялся за меч. Один пеший против двоих конных. Вот парит туша лошади с распоротым брюхом. Всаднику придавило ногу, и его Проснувшийся добил чуть позже. Копьем товарища…

В общем, дурные вести принес я эрлу. И помчался на новое задание. Охранять старую бриттскую руину, Тинтагель. Там жрецы Вотана затеяли жертву приносить. Закрывать место бриттской богини. Я еще подумал: точно, пора. На деле вышло — поздно.