Пелко и волки (сборник) - Мария Семенова

– Погоди-ка…

И скрылся в избе. Мусти сел перед крылечком, стал ждать, глядя на дверь.

Пелко снова высунулся из-за угла, чмокнул губами. Пес поставил уши торчком, оглянулся и кинулся через двор. Он едва не сбил Пелко с ног – со всего разлета взметнулся на задние лапы и радостно завизжал, облизывая лицо. Пелко с трудом успокоил его и тут только заметил, что Ратша вновь вышел на крылечко, уже в сапогах и кожаной шапке, не боящейся дождя. Может быть, он удивился возвращению корела и его дружбе с собакой, но показывать этого не стал – экая важность! А потом бросил Пелко кусок крепкой верёвки:

– К хозяину отведешь.

Он, конечно, знал, чей это был пес. Пелко наклонился привязать верёвку к истрепанному ошейнику Мусти, сжав зубы: как поспорить! Не может муж у мужа при всех увести раба, приговорив: у тебя плохо ему, пусть-ка у меня теперь поживет… Так и тут. И пока вел собаку, кипело в душе, норовя подступить к глазам, беспомощное зло. Чудо-лайка могла бы быть из этого Мусти, бесстрашная, ласковая, звонкая! Колокольчик лесной, весёлый добытчик, хозяину-охотнику друг и подмога!

Справный пес должен уметь защитить глупых телят и присмотреть за двором, чтобы не испортил припасов озорной или проголодавшийся зверь, не утащил чужой злой человек. Но приучать его бешено кидаться к забору и лаять, давясь ненавистью, на всякого идущего мимо калитки?.. И не посреди безлюдья лесного, а в городе, где охраняет мир сам князь-кунингас, где все живущие друг друга знают в лицо? Зачем?..

5

Нынче воевода Ждан ехал охотиться в скудное осеннее поле, в облетающие леса. Может, обозлят в тростниках тёмно-бурого могучего вепря, а то поднимут и самого хозяина чащобы, грозного тура, неустрашимого, в свежих рубцах после осенних боев… Будет на столе в гриднице мясо, а молодым ребятам – опасная мужская наука.

Корельский мальчишка отчего-то замешкался, все не вел под уздцы оседланного Вихоря, заставлял ждать. Ратша не стал посылать за ним отроков, нахмурился и сам пошёл поглядеть, в чем ещё у бездельника закавыка. Пора, видно, взашей прогонять его со двора, и пусть убирается обратно в свой лес. Покуда не завел ленивца слуги и сам возился с конем, ни разу не бывало, чтобы он, Ратша, позднее всех садился в седло!

Шел и думал о том, как привычно поставит ноги в железные стремена, как вынесет его конь за ворота и начнется скачка-полёт над холодной землею, над влажной желтой травой, как с гулом ударит сырой ветер в лицо… есть же радости у мужа, и не эта последняя! – когда вдруг почудился ему из-за угла елового сруба словно бы какой-то сдавленный вскрик.

Что за дело Ратше? Может, храбрый гридень обнял приглянувшуюся девчонку-чернавку и та пискнула со страху, не успев толком решить, что тут делать, как быть: то ли кричать уже во всё звонкое горло, то ли самой расцеловать бородатого удальца?..

Однако потом Ратша смекнул, что голос был не девчоночий. И завернул за бревенчатый угол глянуть, что же стряслось.

Там, распластанный по стене конюшни, белый до зелени, стоял парнишка-ижор. И его нож блестел на земле, отброшенный на несколько шагов прочь. А перед Пелко стоял Хакон, и круглый кончик его меча упирался корелу в самое горло. Было видно, что охотник дал-таки отпор, покорился не сразу. Левый рукав у гёта был располосован, как бритвой, от плеча до локтя. Может, поэтому он и томил парня, не торопясь убивать. А меч у него вправду был хорошей старой работы и вдобавок отточен до удивительной остроты. Чуть коснулся живого – и вот уже распалась нежная белая кожа, выпустила наружу алую кровь, скатила по длинному лезвию дрожащую каплю. У Ратши глаз был намётанный: сразу понял, что Хакон не в игрушки играл. Пошевелит рукой – и рванет из тонкой мальчишеской шеи тугая клокочущая струя…

Авайр стоял рядом, смотрел. Так стоял, будто Хакон не один только меч добыл из кургана, но и самого духа могильного наверх с собой прихватил – Авайра!

Корел первым заметил бесшумно подходившего Ратшу, но не издал ни звука – не посмел. Лишь в глазах вспыхнула отчаянная надежда: неужто выручит, спасёт?..

– Убери меч, готландский гость, – сказал Ратша негромко, с тем чтобы Хакон не дёрнул невзначай рукой, не убил зря. – Не своего холопа казнишь. Не ты его сюда приводил, не ты уведешь.

Хакон и Авайр обернулись одновременно. Пелко хватило мгновения, чтобы метнуться из-под меча и схватить с земли свой нож. Вот теперь Хакон получит его прямо в сердце за десять шагов, если надумает ещё раз подойти и замахнуться… Он ведь не знал, что Хакон мог остановить своим мечом не то что нож – стрелу, пущенную в упор.

Но Хакону было не до него: неплохо же сделал этот Ратша, поспешив на выручку слуге! Ратша хмуро смотрел на меч, колебавшийся в двух пядях от его груди. Славный меч с рукоятью, выложенной серебром. Узор на серебре был наполовину стёрт жёсткой Хаконовой ладонью, а может, ещё той рукой, что рубилась этим мечом сто лет назад…

– Храбро ты защищаешь своего финна, – весело улыбнулся Хакон. – Ты один во всем Альдейгьюборге не слышал про то, как твоя невеста бегала к нему в конюшню повеселиться!

Эти слова ударили без промаха. Вот теперь Ратша сам потребует хольмганга, ибо подобного не спустит не то что викинг, но даже и раб. Будет названо место и день, и станет ясно, кому из них Один покровительствует больше!

И не ведал отчаянный Хакон, что словенский воин не может жить оскорбленным. Словенин сумеет сдержать хмельную, угарную ярость. Он трижды допросит себя, не сам ли виноват, – но чести своей на глумление не отдаст ни прилюдно, ни наедине! Ратша не торопясь расстегнул на груди серебряную пряжку, стянул с плеч и далеко отшвырнул теплый шерстяной плащ. Длинный клинок с гадючьим шипением пополз вон из ножен.

– Не на живот, гость готландский, – теперь уж на смерть…

Хакон расхохотался ему в лицо. И быстро шагнул в сторону, чтобы стена конюшни не помешала замаху.

Пелко и сам не помнил, как спасся оттуда за угол. Хотелось ему бежать прочь во все лопатки, но ноги не понесли. Зажал ладонью порезанную шею и кое-как проковылял в большой двор, где охотники с шутками и прибаутками седлали коней и стоял на крыльце дружинного дома воевода Ждан с копьем в руках. Надо было бы Пелко крикнуть, поднять шум. Так и сделал бы, но тут едва не налетел на него бежавший куда-то Святобор.

– Что с тобой? – спросил он немедля.

Думал, наверное, пожалеть, решив – Ратша опять за что-нибудь наказал.

– Ратша там… Хакона убивает, – не отнимая от горла руки, сипло выговорил корел.

Святобор переменился в лице и опрометью кинулся за конюшню, а Пелко прислонился к стене, озираясь будто спросонья. Он сумел не струсить, когда гёты подступили к нему вдвоем, а теперь растерялся: как быть? Убьет Хакон Ратшу и примется опять за него. Убьет Хакона Ратша и сам тут же занесет над ним меч – говори, щенок, к тебе Всеслава похаживала?.. Что же теперь? Самому погибнуть – полдела, а вот сестренке нареченной беду в гости зазвал – с этим как?..

Зато Ждан Твердятич приметил, оказывается, ошеломленного корела и то, как, переговорив с ним о чем-то, сорвался бежать сын Святобор.

– Эй, малый! – позвал он. – Поди-ка сюда!

Святобор вывернулся из-за угла, когда Хакон и Ратша уже сравнили мечи и теперь шли друг на друга – убивать. Святобор понял это с первого взгляда. Поздно было кричать, поднимать переполох. Безоружный Святобор отчаянно бросился между ними.

– Ратша, остановись!

И не памятовал сын воеводский, что не ему, от горшка два вершка, хватать за рукав именитого мужа, – отроки, они на то отроки и есть, чтобы рта не раскрывать, покуда не спросят… Ратша ему и напомнил. Сдунул парня с дороги, всей спиной приложил к шершавым бревнам стены. Гёты обидно засмеялись: вот, стало быть, как у вас здесь заведено, ребятня воинам указует! Но Святобор мигом вскочил и снова встал перед Ратшей. Больно уж худое дело тут затевалось, для всех худое: и для словен самих, и для заморских гостей. Нельзя было дать им схватиться.

– Ратша, у тебя свадьба завтра!..

– Свадьба!.. – расхохотался Авайр.

Ратша посерел лицом и стал страшен. Правая рука у него была занята, однако достало и левой – Свято-бор замертво покатился по земле. Но не судьба была Ратше с Хаконом сойтись и испытать друг на друге мечи, потому что тут-то и вомчался к ним воевода, а с воеводой добрая половина дружины. Недвижимый, окровавленный Святобор попался как раз под ноги отцу, и Ждан Твердятич, казалось, вмиг позабыл, зачем и бежал. Остановился, медленно нагнулся над сыном, будто над уснувшим дитем:

– Святоборушко… соколик…

Тот не отозвался. Воевода так же медленно выпрямился. Посмотрел на гридней, уже разлучавших поедин-щиков, и тихо выговорил, неведомо как угадав, кто избил Святобора:

– Ты, что ли, Ратша?..