Помни обо мне. Две любовные истории - Виорэль Михайлович Ломов

а в глазах боль. Чем утешить, как утешить? Зачем утешать? Опять приснилось, что я маленький, мама взваливает на меня мешок с картошкой и заставляет ходить по периметру комнаты. Два часа. “Ходи, это пригодится в жизни”, – говорит она. А у меня нет никаких сил, никаких. Даже на то, чтобы сказать ей об этом…Мама, прости меня, я не успел сказать тебе при жизни, как я люблю тебя!»

«Это хорошо, что архив Суворовых заканчивается словами “как я люблю тебя”», – думала Елена, досадуя на саму себя. Видно, задело, что они были обращены не к ней, а к матери. Ну да Бог всем судья. Если бы всё на свете заканчивалось, а не только начиналось этими словами! Кроме них и больше них – что скажешь? Да и кто скажет? Она еще раз проглядела записи мужа и вдруг вспомнила свой разговор с ним по поводу никому не нужной (как она считала тогда) эстетики. До сих пор на душе неприятный осадок. Вот она откуда, досада…

– Коль, объясни мне, ради Бога, по-простому: в чем смысл твоей эстетики?

– По-простому? Как пэтэушнице?

– Ты ее так высоко ставишь…Почему? Я всю жизнь вожусь со швейными машинками и ни разу не вспомнила о ней…

– Даже когда я попадался на глаза?

– Без нас, людей низкого труда, не было бы и вас, – она чувствовала непонятную ей самой злость. – Ведь это мы даем возможность таким людям, как вы, Николай Георгиевич, заниматься той же эстетикой. А стоит ли она того? Ведь она никому больше не служит пищей. Ты только не думай, что я возражаю против эстетики. Занимайся чем хочешь.

– Благодарю вас. Против эстетики чего возражать? – завелся, как на лекции, Николай. – Она сама по себе есть возражение всему. Люди пребывают в плену отнюдь не эстетики, так как судят о прекрасном не по эстетическим критериям, а по своим собственным, которые берут черт знает где. Сегодня задача искусства одна: как можно быстрее произвести прекрасное и как можно быстрее его скормить. Публике, соответственно, проглотить. Процесс взаимного ускорения. И ведь жадность какая обуяла всех! Дай, дай! На, на! Прекрасное появляется на свет недоношенным уродцем, но и такое сойдет. Лопают, не усваивая, как свиньи или собаки. Сегодня людям не нужно прекрасное, созданное профессионалами. Профессионалы слишком медленно работают. А время не ждет. Еще год-другой, и люди начнут поедать сами себя, как изысканное блюдо. Сами станут производить «прекрасное» и тут же поглощать его…Боги когда-то пожирали собственных детей, в надежде продлить себе жизнь. Но этим только приближали свой конец. Так то боги были.

– Да, Николай, ты и впрямь эстет!

– Уильям Моррис делил мир на джентльменов и неджентльменов, – Николай немного успокоился. – Он полагал, что высшим вознаграждением за выдающееся мастерство является чувство собственного достоинства, которое проистекает из способности выполнять ту работу, которая заслуживает благодарности априори. То есть независимо от того, принесла она какую-либо конкретную пользу, понравилась ли кому конкретно, а вообще. Большая часть населения не может делать ничего, что хоть как-то можно было бы отнести к разряду истинного ремесла или творчества. Они и довольствуются теми критериями эстетики, которые соответствуют их уровню. Да ты посмотри в телевизор! Я понимаю, что более утопичен, чем Томас Мор или английские просветители. Но до тех пор, пока Господь не пошлет нам всем одновременно мига просветления, прозрения, и мы не увидим, в какой клоаке оказались, мы никогда уже – слышишь, никогда! – не вернемся, хотя бы в идеальном плане, к поиску истинно прекрасного и достойного в человеке и для человека. Людям было дано Возрождение, чтобы они поняли, что без возрождения прежней культуры их ждет только декаданс. Но они ничего не поняли.

– Прости меня, дуру, – сказала Елена туда, где Николай еще делил с ней оставшееся ему время. В последний год он вовсе перестал делать это, а каждый день с пяти утра допоздна сидел за компьютером и кропал труд, озаглавленный«Основы эстетики. Современный взгляд». Елена вытерла слезы, выступившие на глазах при мысли об огромном самообладании мужа, много лет знавшего, что он обречен. В этом состоянии, не просто самом знании, а знании, замешанном на боли, рассуждать об Уильяме Моррисе! Писать монографию, которую он наверняка не увидит. И о чем? О прекрасном, что проходит мимо людей. Неужели он их жалел больше, чем самого себя? Он сам как бог, пожирающий себя лишь для того, чтобы другие увидели, как это бессмысленно. Или все-таки я не права? Коля, ответь!

XVI

Георгий поспешил в театр. До начала спектакля он разыскал Адалию Львовну и рассказал ей о несчастье. Та лишь вздохнула:

– Вот нас и еще меньше. Мор на Суворовых и Бахметьевых, мор…Всё шло к этому. Матушка твоя, Царствие ей небесное, сердцем чуяла беду, оттого и раньше времени покинула нас. Лавра с Сергеем нельзя было остановить. Господь дал им на двоих одну дорогу, на которой не разойтись. Вечером приходи, помянем обоих. Вот адрес. Извозчики знают.

– С Софьей, тетушка?

У Адалии Львовны набежала тень на лицо, она подумала и сказала:

– Можешь и ее пригласить. Она и впрямь жена Лавра?

– Да, тетушка.

– Хоронил ты?

Георгий молча кивнул головой.

– На той неделе свозишь, покажешь где.

Софья к предстоящему визиту отнеслась безучастно. Ей было всё равно:делать визит, возвращаться в Тифлис, живой лечь в могилу. Везде холодно. Она куталась в шаль и ежилась. Георгий взял ее ладони в свои руки.

– Сегодня поезд в Тифлис уже ушел. Нас пригласила Адалия Львовна. Поехали.

Лицо Софьи исказила жалкая улыбка.

Адалия Львовна жила на квартире Владислава Залесского, эмигрировавшего в Чехословакию. Георгий вспомнил мальчика, своего ровесника, с которым встречался несколько раз в разных домах еще до войны. «Как всё переплелось, – подумал Суворов. – Переплелось, чтобы порваться?»

Молча выпили вино. Адалия Львовна не стала расспрашивать племянника больше ни о чем. Подала Софье плед, та укуталась и вжалась в угол дивана.

– У этой шкатулки очень длинный след, – сказала тетушка, – как у кометы. С ней приключилась тьма историй. Одну знаю доподлинно. От моей бабушки, Евгении Петровны, Царствие ей небесное. А той рассказала сама дочь Суворова, графиня Зубова.

***

…Необычно рано стемнело. Моросил дождь, и это было странно при достаточно сильном ветре. У Натальи Александровны с утра болела голова. Ей всё казалось, что вокруг дома шастает горе. И вот-вот постучит в дверь. То есть не сейчас непременно, но что она узнает о чем-то таком, что…

Послышался шум подъехавшего экипажа. Лошадей, по всей видимости, гнали, так как он заглушил