Служба В Потешных Войсках Хх Века - Анатолий Отян

После армии я встречал в Кировограде этого паренька, к сожалению забыл его имя. Кажется, Паша.

Концерт начинал хор. На сцену выходил огромного роста парень с красивым украинским лицом и очень хорошо поставленным голосом, не хуже чем у профессиональных дикторов объявлял начало концерта, а затем и его первый номер:

– Песня о Советской армии.

Хор пел: "Моя любимая и легендарная,

В боях познавшая радость побед,

Тебе любимая, родная армия,

Шлёт наша родина песню-привет".

Запевал эту и многие другие песни тот же парень, что и объявлял начало концерта, Анатолий Гиль. У него был приятный баритон. В обыденной жизни он был немногословен, серьёзен, пользовался расположением Примина и ему из за его почти двухметрового роста выдавали две порции еды. Через много лет, в конце восьмидесятых годов, я с ним встретился в Киеве, где он работал Министром бытового обслуживания населения..

Исполнялись и другие песни, были сольные номера, но самым большим успехом пользовалась песня композитора Новикова "Эх, дороги". "Эх, дороги, пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян". Запевал её сверхсрочник Малафеев. У него был высокий тенор, и он так задушевно пел, что когда произносил слова: "… у крыльца родного мать сыночка ждёт" и "Выстрел грянет, ворон кружит, твой дружок в бурьяне неживой лежит", если в зале были женщины, а они были часто, потому что концерты давались и для гражданских лиц, раздавались не просто всхлипывания, а рыдания. Мужчины тоже вытирали глаза от слёз.

(На русском жаргоне "малафья" это сперма). Когда Малафеев женился, он взял себе фамилию жены и стал Машничем. Но теперь, когда во время концерта обьявляли:

– Песня "Эх, дороги", исполняет хор, солист Машнич, – в зале раздавались жидкие аплодисменты, хотя раньше был гром аплодисментов.

И тогда полковник Примин сказал:

– На гражданке ты Машнич, а в хоре Малафеев. И никаких возражений. За это получать будешь на двести рублей больше. Понял,

Малафеев?

– Так точно.

– Как фамилия?

– Малафеев, товарищ полковник!

– Вот и хорошо. А то видите ли, какой-то Машнич. Нету Машнича, и всё тут.

После хора были пляски, выступали певцы с сольными номерами.

Концерт был похож на концерты Ансамбля советской армии имени

Александрова, а некоторые танцы полностью оттуда скопированы.

Концерты нашего ансамбля всегда имели большой успех, хотя репертуар его редко пополнялся новыми номерами. Это было днём, а вечером был дан концерт в городском концертном зале дома культуры. Меня и ещё нескольких ребят взяли в качестве обслуживающего персонала

Моя задача была до начала концерта не дать возможности зрителям заполнить первый, второй и третий ряды в партере, а после концерта предоставить их членам президиума, который будет сидеть во время торжественной части на сцене. Я должен был запомнить их лица, а когда буду пропускать на места, быть вежливым и т.д. Нам, солдатам, стоящим по обоим сторонам указанных рядов было уже интересно увидеть тех персон, о которых нам говорили. Открылся занавес, и я увидел необычную картину. В зале за столом укрытым, как всегда, красной скатертью, сидели члены президиума. Ничего подобного я раньше не видел, да и потом не припомню, чтобы видел даже по телевидению.

В первом ряду прямо за столом сидело человек 12-15. Это были гражданские лица, или одели гражданское, пиджаки, галстуки. Но у всех на пиджаках было невероятное количество наград самого высокого достоинства, и я подумал о том, что это новая звёздная галактика, галактика учёных, продукция трудов которых, своим сиянием затемняет солнце (при взрыве, конечно), и сохраняет мир на земле. Так думал я тогда, а теперь знаю гораздо больше, поэтому думаю иначе. Количество наград уменьшалось к краю стола и блеск их делался самостоятельным сооружением: образовывалась такая блестящая золотом горка. Они сияли в тёмном зале, и надо было сфокусировать свое зрение чтобы увидеть лица обладателей наград. Запомнились два человека в центре президиума. У них было больше всего наград. На каждой груди было по три звезды Героя Социалистического труда, несколько медалей лауреатов Сталинских и Ленинской премий, по несколько орденов Ленин и много наград достоинством пониже. У одного из них на была шевелюра и чёрная, довольно большая, трапециевидная борода, как у репрессированного в 37 году комкора Гамарника, а другой был совсем лысый с круглой, большой, как капуста, головой и напоминал мне тоже репрессированного в 37 году партийного деятеля с Украины Коссиора.

Мне было очень интересно узнать, что это за люди, я догадывался за что у них награды, и,как вы помните, не имел права никого об этом спрашивать. Я по сей день не знаю, кто это был, и вряд ли уже узнаю, хотя по поводу одного из них у меня есть мнение с которым… я не согласен.

Я имел нахальство заговорить с ним по окончанию торжественной части, на которой какой-то полковник бубнил доклад о "непобедимой и легендарной", потом были какие-то ещё ораторы, но я, как и многие другие, не слушал их.

Когда закончилась торжественная часть, члены президиума направились к первым рядам в зал. Ко мне подошёл человек с бородой.

Он за руку держа девочку лет десяти. Я прикинулся дурачком. (С его точки зрения, не прикинулся) и показывая на девочку сказал, что эти места для членов президиума. Он улыбнулся сказал (Представляю, что он подумал):.

– А я член президиума.

Я даже не успел ответить, как подскочил к нам, неизвестно где взявшийся майор Дубинин, и, улыбаясь во весь рот лакейской улыбкой пролепетал:

– Проходите, пожалуйста и повернувшись ко мне уже с другим лицом, как будто бы снял маску, сверкая глазами прошипел что-то, и с такой же услужливо-лакейской живостью уже усаживал других членов президиума. Я не поверил в те секунды, что это наш командир части.

Мне не было тогда времени раздумывать над этим, но позже, часто встречал, как люди мгновенно преобразовывались во что-то такое, что я не могу подобрать определения. В слизняков?

Так я был через много лет на приёме у первого секретаря

Кировоградского обкома КПУ Кобыльчака. Этот человек в области имел неограниченную власть над людьми и нею пользовался сполна. Он сидел в кресле и со строгим видом отчитывал меня за что-то. Но вдруг позвонил телефон с гербом СССР на корпусе. Кобыльчак схватил трубку, лицо его преобразилось, он даже встал, подобострастно наклонив голову. Голос его смягчился так, что казалось он начнёт сюсюкать.

Меня он не замечал. Звонили из ЦК (Центрального Комитета). Мне было противно это видеть, и я подумал, что эти мерзости решают нашу судьбу. К великому сожалению это действительно так было.