Тайный путь - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А где же пан Ерофей?
– Пан Ерофей, увы, остался в руках разбойников, восхотевших выкуп… – Иван усмехнулся. – Может, это и хорошо, что родственнички слетелись… с паршивых овец хоть шерсти клочок. Много с них, правда, и не возьмешь, с нищеты… Ну, да хоть что-то. Надеюсь, не пожалеют на выкуп родного братца!
Пройдя обширным, начисто выметенным двором, усаженным по периметру яблонями, путники поднялись по широкой каменной лестнице в дом – тоже каменный, двухэтажный, украшенный по фасаду лепниной. Не дом – палаты боярские! Нет, даже не палаты – дворец!
– Увидишь, как сейчас скривится «пан Лявон», – обернувшись, подмигнул отрок. – Он-то ведь надеялся урвать себе кусок – ан, вишь, не вышло!
Откуда ни возьмись, набежали слуги – все как на подбор, одетые довольно прилично, в коротких кафтанах либо безрукавках, в башмаках – босого не было ни одного. Кланялись, причитали, отталкивая друг друга, только б юный хозяин заметил их несказанную радость. Холуи – они и есть холуи.
– Ой, радость, радость-то какая! Молодой господин объявился!
– Объявился! – скривив губы, передразнил Иван. – Что я вам, черт – являться? А ну, пошли прочь… Да! Быстро приготовьте ужин на две… ладно, на три… персоны, да принесите сухую одежду мне и моему другу, коему я многим обязан.
– Будет исполнено, господин!
Лешка тихонько балдел – ну, ничего себе, купеческий сын! Граф, как есть граф! Монте-Кристо! Да, видать, батька-то Ванькин и впрямь крутой купчина! Надо же – такую домину отгрохать! Новый русский. Или как тут… «новый литовский»? Хотя, в общем, все они сволочи…
А Ванька-то. Ванька-то как изменился! Прынц! И не скажешь, что в ельнике скулил, плакал… Впрочем, он давно изменился…
По широкой лестнице они поднялись в обширную залу с полом, выложенным белым и черным мрамором на манер шахматной доски. У входа в залу, нервно опираясь на перила, их дожидался какой-то сутулый субъект в поношенной черно-коричневой куртке, узких штанишках и башмаках фасона «медвежья лапа». Унылое, вислоносое лицо субьекта при виде Ивана озарилось деланной радостью.
– О, любимейший племянник мой! – радостно, словно лошадь, заржал сутулый. – Радость моя так безмерна, так безмерна… Дай же скорей обнять тебя, Иване!
Родственники обнялись и даже троекратно поцеловались, правда, оба при этом скривились.
– Это мой друг и спаситель, господин Алексей… Алексей Пафлагон…
– Грек? – удивился сутулый.
– Греческий дворянин! – гордо пояснил отрок. – А это, Алексей, младший братец моего несчастного батюшки – пан Лявон из Проруби…
– Из Поруби, мой любезный племянник!
– Ах, ну да, ну да, из Поруби. – Иван презрительно скривился. – Прошу отужинать с нами, пан Лявон. Только придется подождать, пока мы переоденемся.
– Всенепременно. – Пан Лявон сдержанно поклонился.
На Лешкин вкус, литовские – вернее, европейские – куртуазные манеры были куда лучше русских. Прямо, как в костюмном кино – галантные кавалеры, прекрасные дамы… Дама… Анна… Красивая девочка и, кажется, определенно, скучает. Почему бы не навестить?
Поужинали быстро, стол был накрыт в длинной полутемной зале. Так и сидели втроем – Лешка, Ваня и его дядька Лявон, как всегда, хмурый – молча жевали пищу, не поддерживая никакого разговора даже из вежливости. Лявон лишь спросил об отце Ивана.
– Напали лесные тати, – коротко пояснил тот. – Если б не он, – отрок кивнул на Лешку, – и я бы не выбрался.
Дядюшка ничего больше не сказал, лишь смурно качнул головой.
Комнаты тянулись анфиладой по всему дому, Лешке постелили в дальней, на узком и, признаться, довольно жестковатом, ложе у самой стены, больше напоминавшем просто широкую лавку. Вообще, интерьер дома представлял собой забавную смесь из древнерусских традиций и попыток хозяина жить, как какой-нибудь литовско-польский магнат. Лавки и большие русские печки соседствовали с резными шкафчиками и висевшими на стенах картинами, большей частью изображавших сцены из Библии.
Сняв сапоги, юноша расстегнул кафтан…
– Можно к вам, господин? – осведомились из-за двери – нет, не из-за двери, из-за плотной шторы, дверей в комнатах не было.
– Да, – разрешил Лешка.
Вошла миловидная девушка в скромном сером платье, подпоясанном желтым узеньким пояском, простоволосая, в мягких башмаках лошадиной кожи. Видимо – служанка. В руках она держала небольшой серебряный кувшин и бокал из синего стекла, по здешним временам – роскошь невероятная!
– Здесь квас с ледника. – Поставив все на небольшой столик, девушка поклонилась. – Спокойной ночи, господин…
Юноша от души поблагодарил ее за заботу… хотя, наверное, все-таки следовало благодарить вовсе не ее, а хозяина. Поставив кувшин, служанка, однако, не уходила. В подсвечнике на столе, потрескивая, горели свечи. Тоже роскошь!
– Еще что-нибудь нужно, господин? – потупив очи, осведомилась девушка и почему-то вздохнула. – Молодой панич сказал, чтоб дорогому гостю было все, что его душе угодно…
Она недвусмысленно провела себя по бедрам и тут же покраснела, да так, что это было заметно даже в дрожащем пламени дорогих восковых свечей, и жалобно улыбнулась:
– Мне раздеваться?
– Как тебя зовут? – вместо ответа осведомился гость.
– Ульяна… – Девушка чуть не плакала.
– А лет-то тебе сколько?
– Четырнадцатый пошел…
Встав, Лешка погладил ее по волосам:
– Ну, что ж ты боишься? Я вовсе не собираюсь тебя насиловать… Спасибо за квас, и… ступай себе по своим делам. Ступай, ступай, что ты смотришь?
– Господин… – в уголках больших серых глаз служанки вдруг показались слезы. – Если… если я не ублажу тебя, меня на целую ночь отдадут конюхам…
– Что?! – Юноша скривился и присвистнул, бросил в сторону, словно бы обращающийся к публике актер. – Ну, Ванька! Ну и фрукт! Прямо – юный извращенец какой-то. Конюхам!
– Никто тебя ни кому не отдаст! – твердо заявил Алексей. – По крайней мере, пока я здесь… Так что отправляйся себе спокойно спать. Ты кто здесь, служанка или рабыня?
– Дворовая челядь… – прошептала Ульяна. – Старый господин купил меня у турок, дешево… Я тогда была совсем маленькая, голодная, тощая… Ой… – Девушка осеклась. – Вам правда больше ничего от меня не надобно, господин?
– Не надобно, не надобно, – задумчиво пробурчал Лешка. – Ты вот что… я б на твоем месте давно отсюда сбежал!
– Сбежать?! – Серые глаза челядинки округлились, казалось, став еще больше. – Но кому я нужна, господин? Где я буду жить, на что? Или… пойти в гулящие?
– Н-да-а, – протянул гость. – Задача… Однако, ведь ты человек, а не какая-нибудь там лошадь или кошка. Сама должна думать! Познакомилась бы с каким-нибудь парнем, желательно – не из местных, вышла бы замуж, уехала… Ну, что ты плачешь?! – Лешка взял девушку за плечи. – Ты ж красивая девчонка! Всякий рад будет…
– Я бесприданница, – сдерживая слезы, еле слышно откликнулась служанка. – К тому же – рабыня, и… и давно уже не девственна! Кому я такая нужна?!
Не сдерживая больше слез, она закрыла лицо руками.
– Ну, что ты, что ты, не плачь! – как мог, шепотом утешал Лешка. – Подумаешь, не девственна, эко дело! Хорошему-то человеку на то – плевать, а плохих ты не ищи… На базар ходишь? Ну, посылают тебя на рынок?
– Да, господин… Обычно – по пятницам.
– Вот видишь! Так ты не так просто ходи, а приглядывайся ко всяким там приказчикам да молодым купцам… А уж коли ты регулярно туда ходишь, можешь не только познакомиться с кем-нибудь, но и договориться о встрече. А уж потом… В общем, от тебя самой все зависит! И не хнычь! Рабыня она… невольница… Плакать-то проще простого, а вот подумать – как свое состояние изменить, что, кишка тонка? Я-то уж знаю, вы, девки, вовсе не такие дуры, какими иногда кажетесь. Ну, поняла, что тебе делать?
Перестав плакать, Ульяна слабо улыбнулась, кивнула.
– Ну, вот и славно. Так что иди себе спокойно и думай, думай… Каждый день думай! Оно, конечно, не просто – думать – особенно, без привычки – за тебя ведь хозяева все решали: что есть, что носить, где и с кем спать. А как станешь свободной, о том самой нужно заботиться будет. Не у всех получается, многие больше к рабству привыкли…
– Господин… – Ульяна сверкнула глазами.
– Иди, иди, – Лешка едва не силой подвел ее к дверному проему. – Приятных сновидений.
Выставив девчонку из комнаты, задернул штору…
– Господин! – Служанка вернулась – лицо ее вдруг сделалось чрезвычайно серьезным, а в широко распахнутых глазах промелькнул страх. – Уходите из этого дома, господин! Уходите как можно скорее!
Выпалив это яростным шепотом, Ульяна быстро повернулась и убежала. И как не боится никого разбудить? Впрочем, хозяйская опочивальня, кажется, наверху. А Лявон «из Проруби» гостюет в другом крыле дома.
Юноша все же уснул – давала себя знать накопившаяся за всю дорогу усталость – а ведь вроде поначалу, сразу после ухода служанки, как-то вот расхотелось спать. Ишь ты – уходи! Предупредила… и, главное, сразу же унеслась безо всяких там объяснений. Почему уходить? Что здесь, в доме, такого страшного? Странно… А вообще, конечно, пора бы и честь знать! Лешка вовсе не собирался задерживаться в Брянске. Кажется, Ванька что-то говорил о том, что скоро собирается отправлять караван во Львов. Вот с этим бы караваном и… А дальше – через Валахию – в Варну, там сесть на любое подходящее судно, и вот он – Константинополь! Друзья… Ксанфия… Юноша вздохнул? Интересно, помнит ли еще его эта знатная ромейская дама, приемная дочь крупного государственного чиновника? Может, уже и позабыла, может, вышла замуж… все может быть… Лешка принялся вспоминать золотистые, чуть вьющиеся волосы Ксанфии, ее большие зеленовато-карие глаза, точеную фигурку, улыбку чуть припухлых жемчужно-коралловых губ… Ксанфия…