Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

Трагедия русских князей. Еще одна сторона княжеско-ханских отношений – проблема «примучиваний» и унижений русских князей в Орде, а на Руси творимый ханскими послами в отношении них произвол. Имели место и трагические события – убийства русских князей.

Один из таких кровавых эпизодов – гибель в 1246 г. в Орде черниговского князя Михаила Всеволодовича [ПСРЛ, т. X: 130–133; Путешествия 1957: 29]. Учеными достаточно полно освещены обстоятельства данной трагедии. Тем не менее однозначного объяснения не существует. Ряд историков настаивает на политической подоплеке убийства: Батыю были известны сношения Михаила с правителями западных стран, куда последний бежал в 1240 г.[99], и это было воспринято монголами как предательство и сопротивление [Будовниц 1960: 315–316; Гумилев 1989: 519, 527–528]. Ритуал же, который не был исполнен Михаилом в ханской ставке, был лишь поводом для казни [Насонов 1940: 27–28; Вернадский 1927: 70] (ср.: [Вернадский 1997а: 150–151]).

Обстоятельно разобрана и другая версия его гибели – связанная с религиозными мотивами. Для того чтобы лучше понять произошедшее, Н. И. Веселовский предлагал стать «на точку зрения татар». «Батый не касается христианской религии, – справедливо замечал Веселовский[100], – он хочет обезопасить себя огнем, то есть заботится только о себе, и все повинуются ему, лишь князь Черниговский отказывается исполнить это требование. Батый посылает стольника своего Елдегу уговаривать князя; но тот пуще стоит на своем, стало быть он, по мнению Батыя, таит злой умысел в виде какого-то колдовства и не хочет от него отказаться. Значит, помимо ослушания, великий князь Михаил является еще человеком крайне опасным, тем более опасным, что чары могут действовать и на некотором расстоянии. Батый не мог быть спокоен за себя и прибег к казни русского князя вместе с его единомышленником, боярином Федором. В этом и заключалось трагическое недоразумение между ханом и великим князем» [Веселовский 1916: 89–90][101].

Наблюдения Н. И. Веселовского можно продолжить[102]. Кроме отказа пройти через огонь, Михаил отказывается поклониться «кусту», а также «идолом их». В первом случае ученый, отметив ряд фактов, в конце концов приходит к выводу, что в поклонении «кусту» есть какой-то смысл, «разгадать который мы теперь не можем» [Веселовский 1916: 94].

Культ «куста» становится понятным, если обратиться к современным исследованиям. Выясняется, что «куст» или дерево у монголов (как и у других тюрков) выполняли роль маркера-символа. Этот символ являл собой не отдельный индивидуум, пусть даже им был великий хан, а весь монгольский род-племя, народ [Сагалаев, Октябрьская 1990: 20][103]. В этой связи становится ясным, почему так оберегался «куст», посаженный Угэдэем, что отмечено Плано Карпини: «Мы видели также, что Оккодай-хан, отец нынешнего императора, посадил куст за упокой своей души, вследствие этого он предписал, чтобы никто там ничего не срезал, если же кто срезал какой-нибудь прут, то, как мы сами видели, подвергался бичеванию, снятию одежды и злым побоям. И хотя мы сильно нуждались подогнать коня, мы не смели срезать ни одного прута» [Путешествия 1957: 32][104]. Наблюдения Карпини верны, но объяснение такого бережливого отношения несколько прямолинейно. Не «упокой своей души» преследовал Угэдэй, а заботу о монгольском этносе-социуме. Согласно картине мира древних монголов, в ее центре находился социум, в котором существовал хаган. Он «должен был обладать харизмой (даваемой божеством-Небом. – Ю. К.), которую можно считать гением-хранителем и самого суверена, и социума. В обществе, рассматриваемом как единый организм, носитель верховной власти рассматривался как символ единства, его харизма была харизмой рода, племени, любого уровня этносоциального объединения» [Скрынникова 1994: 19, 21, 24]. Отсюда вытекает, что игнорирование обычая поклонения «кусту» наносило оскорбление не только хану, но и всему монгольскому этносу, в том числе и предкам, культ которых был главнейшим.

Также можно расценить и отказ от поклонения идолу. Плано Карпини пишет об «идоле» («изображение мертвого человека») Чингис-хана [Путешествия 1957: 29]. Н. И. Веселовский сомневался в этом: «Можно думать, что дело шло не о Чингис-хане, который сам совершал поклонения на юг, а о чем-то другом, нам пока непонятном» [Веселовский 1916: 86, 96–98]. По нашему мнению, исследования Т. Д. Скрынниковой снимают вопрос.

«Основным вместилищем харизмы» для монголов была голова[105]. Но харизма обладала способностью сохранять свои функции «и после смерти ее обладателя». Это представление стало «основой зарождения культа, масштаб которого определялся прижизненным статусом. Соответственно, культ Чингис-хана – основателя правящего рода – стал общемонгольским, а сам он определяется как центральное божество». Культ Чингис-хана «материализовался» в различных объектах, в том числе в изображениях, выполненных из войлока, металла, камня, дерева[106] [Скрынникова 1994: 19, 29, 30, 31, 33]. Но «харизма лидера является харизмой социума», поэтому отказ поклониться «идолу Чингис-хана» автоматически вел к нанесению оскорбления всем монголам и уничижению их.

Таким образом, получается, что черниговский князь посягнул на «святая святых» монгольского этносоциума. Видимо, «трагическое недоразумение» можно видеть не только в том, что хан и князь не поняли друг друга, но и в том, что русский князь противопоставил себя свято чтимой традиции – культу предков в разных его проявлениях. Отсюда и страшная кара.

Обстоятельства смерти Михаила Всеволодовича были, вероятнее всего, тоже связаны с определенным ритуалом. «Бату, – пишет Плано Карпини, – послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался» [Путешествия 1957: 29]. Бескровная смерть – один из обычаев монголов. По сакральным соображениям считается, что кровь священна, особенно правящих особ, а проливать ее святотатство.

«Распространено предписание, – отмечал Дж. Дж. Фрезер, – согласно которому не должна проливаться на землю кровь верховного правителя. Поэтому, когда надлежит предать смерти самого правителя или кого-то из членов его семьи, изобретают такой способ казни, при котором царская кровь не попала бы на землю» [Фрэзер 1980: 260]. Показательно, что примеры, приводимые Дж. Дж. Фрезером, – как раз из средневековой истории монголов. «Когда хан Кублай (великий хан Хубилай правил в 1260–1294 гг. – Ю. К.) нанес поражение своему дяде Найяну, восставшему против него, и взял его в плен, он приказал завернуть Найяна в ковер и подбрасывать его до тех пор, пока тот не умрет, “потому что ему не хотелось проливать кровь представителя своего княжеского рода на землю и выставлять ее на обозрение неба и солнца”. Монах Рикольд, – продолжает Дж. Дж. Фрезер, – упоминает такое татарское правило: “Чтобы овладеть троном, один хан предаст другого смерти, но он тщательно проследит за тем, чтобы не проливалась кровь последнего. Татары считают проливать на землю кровь великого хана делом в высшей степени непристойным; поэтому жертву душат тем или иным способом”» [Фрэзер 1980: 260] (см. также: [Вернадский 1996: