Средневековая история. Граф и его графиня - Галина Гончарова

– Ваше величество…

Эдоард милостиво кивнул. Боль усиливалась, но – не до нее. Потом он позовет докторусов… или этого хангана… почему нет?

Все потом…

– Что у тебя тут? Рассказывай.

Ганц вздохнул.

– Вот тут письма, что, как, к кому… В принципе, мы все просчитали верно, Ваше величество.

– Авестер?

– Увы…

– А… Амалия?

Ганц вздохнул вторично. Понурился. И вытащил из-за пазухи бумаги, которые не доверил никому. И которые даже не стал класть в общую кучку.

– Посмотрите, Ваше величество.

Эдоард протянул руку – и Ганц обратил внимание, что королевские пальцы чуть подрагивают. М-да… никому такого не пожелаешь. Чтобы родная дочь… вообще эта история нравилась Ганцу все меньше и меньше. Инцест, убийство, заговор, отцеубийство… одним словом – радости мало.

И все – на таком уровне, что голову бы сохранить.

Эдоард быстро проглядывал пергаменты.

– Этот патер еще жив?

– Жив, – Ганц это знал точно. Пастер Воплер последнее время пользовался популярностью, и к нему стекалась куча церковного народа. В том числе и этот… редкая дрянь, потому и запомнился.

– Его тоже в Стоунбаг.

– Уже распорядился, Ваше величество.

Эдоард посмотрел поверх пергамента.

– Вы раньше знали, что тут написано?

– Догадывался, – честно признался Ганц.

– Они здесь?

– Да, Ваше величество… Какие будут приказания?

– Какие тут приказания? Допросить, вытряхнуть все – и казнить.

– Э…

– Ивельенов обоих. Амалию… мне надо с ней поговорить.

– А дети?

– Смотря что они знают. Если ничего о своем происхождении – пусть живут, но в монастырях и под присмотром.

– А близнецы?

– Кто-то же должен стать следующими герцогами. Хотя я еще подумаю…

Ганц кивнул. Эдоард машинально потер грудь.

– Проводи меня к Амалии…

Женщина сидела на грубой соломенной подстилке. Но допросная была достаточно чистая. Платье порвано, есть синяки, но следов изнасилования или серьезных пыток пока не видно.

Эдоард распахнул дверь и вошел. Ганц, не спрашивая, вошел вслед за королем. Отослал палачей и писца. И когда Его величество сверкнул на него глазами – не шелохнулся.

– Ваше величество, если ее прикуют – я выйду. А так… я ведь и так все знаю.

Эдоард махнул рукой. Проклятая боль… да пропади оно пропадом… это лицо.

Амалия… почти копия Джесси. Но там, где у Джессимин была мягкость и нежность – его черты. Его дочь…

– Почему?

Амалия выпрямилась. Сверкнули глаза. Она не собиралась бросаться на короля. Но держалась гордо.

– За Эдмона. Вы убили его!

– Не я.

– Мой отец ничего не делал без королевского приказа. Я знаю!

– Я не отдавал ему такого приказа. Клянусь.

Женщина отступила на шаг. Опустила глаза. Поверила.

– Я любила его. Мы были женаты. А вы… вы никогда бы не разрешили…

– Вы даже не спрашивали… почему?

Амалия вздохнула.

Почему?

И перед взором поплыли картины прошлого.

Вот она, совсем маленькая девочка, приглашена во дворец. Королева… еще Имоджин бросает что-то резкое. И Амалия убегает плакать в коридор.

– Ты чего ревешь?

Рядом стоит серьезный сероглазый мальчик.

– Не твое дело, – огрызается Амалия. Но Эдмон, а это был именно он, не уходит.

– Не плачь. Хочешь конфету?

Амалия робко кивает и ей в ладонь ложится большой полосатый леденец.

Вот ей двенадцать лет. Теперь королева уже Джессимин. И Амалию часто приглашают во дворец… Как – часто? Сейчас просто так… она удрала ото всех и ходит, разглядывая залы, коридоры.

– Ты что тут делаешь?

Опять сероглазый мальчик.

– Гуляю. А что – нельзя?

– Тебе – нельзя.

– Это еще почему?

– Потому что ты – Иртон.

– И что? Зато я красивая!

– Кто тебе сказал такую глупость?

– Папа. И мама. – Алисия вообще-то не говорила, но ведь и соврать можно? Правильно? – Разве я некрасивая?

– Ты – Иртон?

– Я – Амалия Иртон. А что?

– Ненавижу вас всех! – бросает мальчик. И уходит. А Амалия остается с чувством потери чего-то важного.

Вот ей пятнадцать лет. Сейчас она одна из девочек, подающих ноты, нитки, разные мелочи королеве и может часто бывать при дворе. Тем более, что ее мать, Алисия, приближена к королеве.

Эдмон проходит по коридору мимо нее. Амалия тоже его не «замечает», хотя паренек с карими глазами, следующий за принцем, смотрит восхищенно. Но тоже молчит.

Это происходит совершенно случайно. Амалия поскальзывается – и падает. Она ничего не планировала, не кокетничала… она просто оскользнулась… Кто-то неудачно бросил огрызок.

Девочка падает, коротко вскрикнув. И Эдмон возвращается.

– Что с тобой?

Амалия упала очень неудачно. Плашмя, так что «дух вышибло». И Эдмону приходится ей заниматься. Поить вином, тереть грудь, чтобы она смогла вдохнуть…

Она постепенно приходит в себя. Но прежней неприязни уже не получается. Эдмон тщательно скрывает свои чувства, но общается с Амалией без негодования.

Очень медленно, шаг за шагом, они приближаются друг к другу. В объятия первой юношеской любви.

И все время рядом с ними лучший друг Эдмона.

Питер Ивельен.

Вечный третий, верный друг и товарищ Эдмона, хороший и надежный парень. И тоже с восхищением смотрит на синеглазку…

А спустя пару месяцев…

– Твоя шлюха…!

– Вон!

Эдмон выходит из кабинета короля. И идет куда-то… Амалия и сама не поняла, зачем бросается за ним. И обнаруживает парня в саду.

Юноша сидит в затянутой плющом беседке. Голова опущена, руки свисают между колен… плечи чуть вздрагивают…

Амалия медленно подходит, опускается рядом на колени…

– Эдмон?

– Убирайся! Ты такая же, как и твоя мать! Шлюхи! Дряни!!!

На щеках парня блестят две светлые полоски от слез. И Амалия не выдерживает. Подается вперед, обнимает юношу…

– Не плачь. Я люблю тебя…

Эдмон сверкает глазами, но сказать ничего не успевает. Его весьма неловко и неумело целуют – и не остается ничего другого. Только ответить на поцелуй.

И начинается другая жизнь.

На людях двое прячут свои чувства. Рядом всегда крутится Питер Ивельен – и отец поговаривает, что надо бы заключить помолвку… молодец, дочка, не зря ко двору вывозим!

А Амалии все равно.

Ей нет ни до кого дела, у нее есть Эдмон.

Сияние серых глаз, тусклое золото волос, нежная улыбка…

– Я думал, что буду всегда ненавидеть Иртонов…

– У меня всегда есть возможность перестать быть Иртон.

– Я бы женился на тебе. Но сейчас не могу пойти против воли отца. Ты подождешь?