Убийство в Озерках - Мария Шкатулова

На вопрос, знает ли она, с какой целью и каким образом Салтыкова могла оказаться на даче вместо того, чтобы приехать играть в карты, ответила, что понятия не имеет и даже удивляется, потому что у них была твердая договоренность. И чета Данилевских подтвердила это.

Но и это было не все. Миронова, которую вызвали для дачи показаний, опознала драгоценности Салтыковой и сказала, что в тот день, когда Юрганов якобы взял их с каминной полки на даче в Озерках по письменной просьбе хозяйки (то есть за неделю до убийства), видела их на Салтыковой и что, следовательно, видела и саму Салтыкову и было это в Москве, а вовсе не на даче.

— Вы уверены? Не путаете? Ведь прошло уже несколько дней?

— Да ничего я не путаю! — возмутилась Елена Афанасьевна. — Как это я могу путать, если в тот день у меня были гости и Люся пробыла у меня почти весь день, помогала готовить? Вот вы, кстати, у них и спросите, путаю я или нет.

— А вы разве не собирались в тот день ехать к Салтыковой на дачу играть в карты?

— Помилуйте, какие карты на даче в такую погоду? Конечно, нет. И потом, я же говорю, в тот день я ждала гостей…

— Скажите, Елена Афанасьевна, а в последующие дни вы виделись с убитой?

— В последующие дни не виделась. Я же говорю: она с мужем уехала в пансионат… черт их туда понес.

— А что?

— Да ничего: разве нормальные люди отдыхают в пансионате в такую погоду?

— Ну, это дело такое… Одни отдыхают, другие — нет.

С гостями Елены Афанасьевны поговорили, не поленились. Оказалось, что ничего она не напутала: перед отъездом в пансионат Салтыкова действительно была у нее в гостях в этих самых цацках, найденных в кармане у Юрганова.

Поговорили и с Салтыковым:

— Юрганов утверждает, что вы разрешили ему отлучиться с дачи, потому что ваша жена собиралась туда приехать со своими подругами играть в карты. Это правда?

— Правда, — твердо ответил Салтыков. — Она действительно мне это говорила. Я, честно говоря, немного удивился, потому что не помню, чтобы она когда-нибудь так делала раньше (она вообще любила бывать на даче только летом), но Юрганову все передал и сказал, что он может отлучиться, если хочет, а вовсе не предлагал ему обязательно уехать.

— Видите ли, Павел Аркадьевич, ни одна из подруг вашей жены не подтверждает ни ее, ни собственного намерения ехать на дачу играть в карты. Как вы можете это объяснить?

— Да я и сам не прочь был бы узнать, зачем ей понадобилось говорить мне об этом, если она туда не собиралась, — ответил Салтыков и помрачнел.

— Скажите… Мне придется задать вам этот вопрос, вы уж извините… У вашей жены не могло быть?..

— Я понял, — перебил Салтыков, — вы хотите сказать, что у моей жены был любовник? Так вот: я об этом ничего не знаю и не хочу знать. И, главное, не хочу об этом говорить.

— Но, поймите: если вам что-либо известно…

— Я же сказал, — опять перебил Салтыков, — я действительно ничего не знаю. И действительно не хочу знать, — повторил он и опять помрачнел. — И постарайтесь понять меня правильно.

Что ж, нет так нет.

Собрали показания соседей, из которых следовало, что в день убийства его машина простояла весь вечер у подъезда, а сам он действительно несколько раз появлялся во дворе — то с собакой, то с каким-то строительным мусором, который он выносил на помойку. Правда, все это происходило днем, «часа в четыре-пять», говорили свидетели, но зато его соседка по площадке вспомнила, что видела его с мусорным ведром в самом начале девятого, так что ни в половине восьмого, ни в восемь быть на даче Салтыков никак не мог.

Выходит, что алиби у него все-таки есть, а Юрганов врет?

В том, что человек врет, пытаясь себя выгородить, Залуцкий ничего странного не видел, но то, как он это делает, вызывало у него некоторое беспокойство. Уж больно странные истории он сочиняет, уж больно они похожи на правду. Потому-то они и искали хоть какое-нибудь подтверждение, хоть самое ничтожное, хоть намек на подтверждение, но не нашли ничего. Ровным счетом ничего.

«А вы искали?» — спросила его Нина Савельева. Конечно, искали. Еще как искали! Убийство — это не шутка. И совесть его была чиста.

Еще она спросила его о Салтыкове. Что ж, Салтыкова они начали разрабатывать сразу, еще до того, как узнали про его «телефонное» алиби: бомж — бомжом, но проверить другие версии тоже было необходимо.

Отработали огромное количество людей, знавших Салтыкова и его жену: подруг, приятелей, коллег (его и ее), соседей и прочее, тем более, что следствие насторожило то обстоятельство, что восемь лет назад Салтыков перевел все имущество на имя жены. Вернее, само по себе это обстоятельство говорило только в пользу того, что он своей жене доверяет и бросать ее не собирается, но время-то идет! Если предположить, что в их жизни наметились какие-то перемены, ну, например, супруге пришло в голову развестись и выйти за другого или, наоборот, супругу, что называется, «попал бес в ребро…»? Такое в его возрасте случается…

Услышали много разного, но в основном все сводилось к тому, что Салтыков — прекрасный муж, прекрасный хозяин, человек, что называется, с руками: какую дачу построил, какую квартиру роскошную, в два этажа, отделал и т. д. и т. п. Правда, кое-кто из подруг убитой туманно намекал на некоторые шероховатости их семейной жизни, но странно было бы предположить, чтобы люди, прожившие вместе столько лет, не имели проблем. А на вопрос о возможных любовных связях Людмилы Салтыковой, люди, хорошо знавшие ее, говорили, что она хоть и не святая, но ничего серьезного, по крайней мере, в последние годы в ее жизни точно не было.

С Павлом Аркадьевичем дело обстояло несколько сложнее. Стали выяснять, кто такая Антонина Шебаева, 19 лет, не работающая, уроженка города Курска, в Москве прописана временно. Какое отношение она имеет к Салтыкову — уж больно разные они люди?

Заехал к Шебаевой старший оперуполномоченный Медведев, поговорил, выяснил, что Антонина приехала в Москву год назад с целью найти хоть какую-нибудь работу, но вместо этого познакомилась с хорошим человеком Павлом Аркадьевичем: он-то и помогает выжить ей и ее матери, оставшейся в Курске. Снял квартиру, купил хорошую тахту, постельное белье, телевизор, видеомагнитофон, одежду и денег дает, не жалеет.

Медведев спросил, не собираются ли они оформить свои отношения. Тоня сначала даже не поняла, что он имеет в виду.

— Ну, жениться на вас он случайно не обещал? — повторил он.

— Ой, что вы! — испуганно ответила Тоня и даже замахала руками.

— Что так? — спросил любопытный опер.

— Да мне Павел Аркадьевич сто раз говорил: «Имей в виду, жену я свою никогда не брошу. О тебе буду заботиться, буду кормить и деньги давать, но жениться никогда не смогу»

— Ну, а вы?

— А что я? Я его никогда об этом и не просила…

— Что ж так: не нравится он вам?

— Почему, нравится, — ответила Тоня, отводя глаза, но Медведеву ответ показался не очень убедительным. Да и что говорить: Салтыков, конечно, мужик видный, холеный, такой, как бы это сказать, барин, что ли, да к тому же богатый, но ведь он на тридцать с лишним лет старше ее, какая уж тут любовь?

— Скажите, Тоня, аппарат с определителем номера купил Салтыков или он был в этой квартире, когда вы ее сняли?

— Нет, этот аппарат Павел Аркадьевич купил, когда разбился тот, прежний.

— И давно?

— С полгода.

— А зачем вам АОН, не сказал? Вы понимаете, что такое АОН?

— Понимаю. Сказал.

— И зачем же? — оживился опер.

Тоня смутилась.

— Да-а… Неважно…

— Это вам неважно, а нам — важно. От милиции, Тоня, ничего скрывать нельзя.

Тоня потупилась и сказала, глядя в пол:

— Павел Аркадьевич мне не разрешал ни ходить никуда, ни знакомиться ни с кем…

— Почему?

— Говорит, ревнует.

— А причем же здесь телефон?

— Павел Аркадьевич говорил, чтобы я каждый раз смотрела на номер: если увижу, что звонит он (она говорила «звонит» с ударением на первом слоге), то трубку снимать, а если кто другой, то нет.

— И что же? Ты его слушалась? (Медведев и сам не заметил, как перешел с ней на ты).

— Да мне и не звонил никто. Маме в Курск я сама звоню, а больше мне и говорить-то не с кем: я в Москве никого не знаю.

— Тогда зачем же определитель?

— Да он не верит: ему все кажется, что у меня кто-то есть.

— А на самом деле? — улыбнулся опер.

— Да нет у меня никого, — уныло проговорила Тоня.

— И не скучно тебе здесь сидеть целыми днями?

Она опустила голову и ничего не ответила.

«Да, — думал Медведев, выходя из Тониного дома, — никаким разводом тут, конечно, не пахнет. Завел себе Салтыков молодую бабенку (он вспомнил Тонину пышную грудь, косу до пояса и розовые щеки), здоровую, крепкую, как репа, и трахается с ней в свое удовольствие, когда приспичит. Но разве ради такой Тони бросают жену? Эта Топя и так никуда от него не денется: он ее купил, она — его вещь».