Лондонские тайны - Джулия Куинн

– Открою вам секрет, леди Оливия, – прошептал он, наклоняясь к ней так близко, как только допускали приличия. – Вы мне тоже не нравитесь.

***

Несколько дней спустя сэр Гарри все так же не нравился Оливии. И неважно, что она с ним больше не говорила и даже ни разу его не видела. Она знала о его существовании, этого было достаточно.

Каждое утро горничные, входя в ее комнату, отдергивали шторы, и каждое утро, как только горничные уходили, Оливия вскакивала с постели и рывком задергивала их обратно. Она не желала давать ему ни единого повода снова обвинить ее в подглядывании.

И потом, кто ему запретит самому шпионить за ней?

С того музыкального вечера она даже из дому ни разу не выходила. Она симулировала простуду (ведь так просто заявить, что заразилась от Уинстона!) и сидела дома. И вовсе не потому, что опасалась новой встречи с сэром Гарри. Ну, право, какова вероятность, что они одновременно выйдут на улицу? Или, наоборот вернутся домой? Или увидятся на Бонд–стрит? Или у Гунтера? Или на балу?

Она просто не может на него наткнуться. Об этом она почти не думала.

Нет, гораздо важнее было избегать собственных подруг. Мэри Кадоган заехала к ней на следующий же день после концерта, а потом еще через день, и еще через день. В конце концов, леди Ридланд пообещала ей прислать записку, как только Оливия почувствует себя лучше.

Оливия даже подумать не могла, что возьмет и расскажет Мэри Кадоган о своем разговоре с сэром Гарри. Вспоминать о нем — и то было неприятно, а она, похоже, только этим и занималась. А уж рассказывать кому–то…

Этого почти достаточно, чтобы простуда переросла в чуму.

Что я ненавижу в сэре Гарри Валентайне

Автор: обычно благожелательная

Леди Оливия Бевелсток

Я думаю, он считает меня неумной.

Я знаю, он считает меня недоброй.

Он заставил меня танцевать с собой.

Он танцует лучше меня.

Однако, после трех дней добровольного заточения Оливия умирала от желания вырваться за стены дома и сада. Решив, что раннее утро – лучшее время, чтобы избежать людей, она завязала капор, застегнула перчатки и направилась к своей любимой скамейке в Гайд–парке. Ее горничная (в отличие от Оливии обожавшая вышивание) шла следом, сжимая свое рукоделие и жалуясь на ранний час.

Стояло чудесное утро – голубое небо, пухлые облачка, легкий ветерок. Идеальная погода, ведь правда? И никого вокруг.

– Иди сюда, Салли, – позвала Оливия горничную, тащившуюся в дюжине шагов позади.

– Еще очень рано, – стонала Салли.

– Уже половина седьмого, – заявила Оливия и несколько секунд стояла, подождая горничную.

– Это и есть рано.

– В обычное время я бы с тобой согласилась, но так уж вышло, что я, похоже, перевернула в своей жизни новую страницу. Ты только посмотри, как кругом хорошо. Солнышко светит, в воздухе звучит музыка…

– Я не слышу никакой музыки, – проворчала Салли.

– Птички, Салли. Птицы поют.

Салли это не убедило.

– Эта ваша новая страница – может, вам перевернуть ее обратно?

Оливия подмигнула.

– Все будет не так уж плохо. Мы придем в парк, сядем, насладимся солнышком. Ты займешься вышиванием, я — газетой, и никто не будет нас отвлекать.

Увы, через какие–то жалкие пятнадцать минут к ним буквально подбежала Мэри Кадоган.

– Твоя мама сообщила мне, что ты здесь, – сказала она, задыхаясь. – Значит, ты поправилась?

– Ты говорила с моей матерью? – спросила Оливия, отказываясь верить своему невезению.

– Она еще в субботу пообещала послать мне записку, как только тебе станет лучше.

– Моя мать, – пробормотала Оливия, – исключительно обязательная женщина.

– И не говори!

Салли подвинулась, едва оторвав взгляд от своего вышивания. Мэри устроилась между ними и ерзала туда–сюда до тех пор, пока ее розовую юбку и зеленую юбку Оливии не разделил дюйм скамейки.

– Я хочу знать все, – сказала Мэри низким, дрожащим от возбуждения голосом.

Пару секунд Оливия подумывала, не разыграть ли непонимание, но какой смысл? Они обе прекрасно знали, о чем говорит Мэри.

– Рассказывать особенно нечего, – ответила она, хрустнув газетой в попытке напомнить Мэри, что она пришла в парк почитать. – Он узнал во мне свою соседку и пригласил на танец. Все было очень цивилизованно.

– Он что–нибудь говорил о своей fiancée?

– Конечно, нет.

– А о Джулиане Прентисе?

Оливия закатила глаза.

– Ты и, правда, думаешь, что он стал бы рассказывать совершенно чужому человеку, да еще и женщине, как поставил кому–то синяк под глазом?

– Нет, – мрачно согласилась Мэри. – Это было бы слишком прекрасно. Клянусь тебе, я ни от кого не могу узнать деталей.

Оливия изо всех сил изображала, что разговор навевает на нее скуку.

– Ладно, – продолжила Мэри, ничуть не смущенная недостатком реакции со стороны собеседницы. – Расскажи мне о танце.

– Мэри. – Это был полустон–полурык. Грубо, конечно, но Оливии абсолютно не хотелось ничего рассказывать.

– Ты просто обязана, – настаивала Мэри.

– В Лондоне, без сомнения, произошло еще что–нибудь интересное, кроме моего короткого скучного танца с сэром Гарри Валентайном.

– Не то, чтобы, – ответила Мэри. Потом пожала плечами и, зевая, перечислила: – Мать Филомены утащила ее в Брайтон, Энн заболела. Наверное, та же простуда, что у тебя.

Вряд ли, подумала Оливия.

– Никто не видел сэра Гарри с того самого вечера, – добавила Мери. – Он никуда не ездил.

Оливия ничуть не удивилась. Скорее всего, он сидел за столом и что–нибудь строчил. И, возможно, на нем была странная шляпа.

Точно она не знала. Она целыми днями не выглядывала в окно. И даже не смотрела на окно. Во всяком случае, не больше шести–восьми раз.

Ежедневно.

– О чем же вы тогда говорили? – спросила Мэри. – Я знаю, ты с ним говорила, я видела, у тебя двигались губы.

Пылая негодованием, Оливия развернулась к подруге.

– Ты следила за моими губами?!

– Да, ладно тебе. Как будто ты никогда этого не делала.

Замечание было не просто правдивым, а неопровержимым, поскольку Оливия проделывала это с Мэри. Но ответ – нет, возражение – было вполне уместно, поэтому Оливия коротко фыркнула и ответила:

– Я никогда не следила за тобой.

– Но могла бы, – уверенно ответила Мэри.

Тоже правда, но Оливия не собиралась ее признавать.

– Так о чем вы говорили? – снова спросила Мэри.

– Ни о чем особенном, – солгала Оливия и снова, на сей раз уже громче, зашуршала газетой. Она уже просмотрела светскую колонку – она обычно начинала читать газету с конца – но хотела еще прочесть парламентский отчет. Она делала это всегда. Каждый день. Даже ее отец не читал парламентских отчетов ежедневно, а ведь он являлся членом палаты Лордов.