Другая Белая - Ирина Аллен

— Я человек простой, и хочу только одного — чтобы ты была рядом.

Марина почти не выходила за пределы дома и сада. Скукожилось ее жизненное пространство. Она перестала хотеть и стремиться, что составляло суть ее прежней жизнь. Жизнь замерла. Как гоголевские старосветские помещики Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, они жили в домике, утопавшем в гуще зеленого сада. Все страсти и волнения внешнего мира, вроде бы, и не существовали вовсе. Марина располнела. Стулья, правда, еще не продавливала, как Афанасий Иванович, но шла к этому семимильными шагами. Дэвиду, похоже, это нравилось: округлости в почете у мужчин старшего поколения.

Но надо было обновить гардероб: белье от «Marks & Spencer» было явное «не то». Решила поехать в Лондон. Дэвид увязался, хотя в этот-то раз он Марине и не был нужен: всегда и везде она ходила на шоппинги одна, знала, что ей нужно и ничьими советами не пользовалась. Ну уж раз в Лондон, то — в «Harrods»! Когда вошли в роскошный магазин, она предложила Дэвиду подождать ее где-нибудь в кафе, газетку почитать. Не согласился. «О’кей, как хочешь». Пошли в отдел женского белья — неловко с мужем, но он был там не единственным представителем сильного пола — еще пара-тройка мужчин бродила между рядами лифчиков и трусиков. Назвала свой размер подошедшей девочке и попросила показать нужные цвета. Девочка-ассистент с сомнением посмотрела не нее и предложила пригласить консультанта. Вздохнув, стали ждать. К ним вышла высокая худая женщина в строгом костюме. Пригласила Марину в кабинку и стала ее измерять: «Мадам, вы ошибаетесь. Ваш размер не… а…» — Назвала цифры, которые не вписывались в Маринино представление об элегантности. К тому же пришлось выслушать целую лекцию о том, что часто женщины носят bra несоответствующего размера, что приводит к очень печальным последствиям вплоть до остеохондроза и изменений во внутренних органах. Марина смотрела на скрытые приталенным жакетом размеры — вернее, на их отсутствие — консультантши. На душе было противно. «И еще Дэвид наверняка стоит за шторой и все слышит…» Выбрала что-то из того, что предложили. Дэвид заговорщицки подмигнул в сторону какого-то красного кружева. Разозлилась: «Тебе надо — ты и покупай!» Настроения продолжать процесс превращения самой себя в даму соответствующего ей размера не было. Тратить на это деньги?! Идти в итальянское шоколадное кафе, где подавали, действительно, настоящий горячий шоколад, а не какао, как везде?! «Вот-вот, а потом тисну куда-нибудь статейку на правах рекламы: „Как я увеличила свой бюст на шесть дюймов!“» Вот он результат жизни затворницей! В недалеком прошлом Марина иногда называла себя толстой, ожидая разубеждений или даже комплиментов. Сейчас бы уже не рискнула: она и есть толстая!

Поехали в гораздо более демократичный «John Lewis». Дэвид ходил за ней по пятам, что-то выбирая. Действительно, выбрал. Подумала: «Ну и куплю!» В примерочной надела на себя что-то с узкой юбкой до колен и огромным декольте, отбросила штору примерочной, увидела одобрение в глазах мужа: «Потрясающе! Женщина моей мечты!» Пошла к кассе платить — впервые в жизни за то, что выбрала не сама. Энтузиазм мужа успокоил едва ли: у Марины были свои представления о красоте. «Рубенсовской» женщиной она быть не хотела — другие нынче времена. В электричке по дороге домой вспомнила, однако, один лимерик в русском переводе:

Жила-была дама приятная,На вид совершенно квадратная.Кто бы с ней ни встречался,От души восхищался:«До чего ж эта дама приятная!»[56]

Повторила про себя несколько раз, стало веселее.

Дома, готовя обед, она смотрела через окошко на Дэвида, который в окружении котов грелся в саду на солнышке и выглядел абсолютно довольным жизнью: «Вот он, мой котик. Мышей ловить по ночам уже ленится. И я, что-то, тоже ленивая стала… Наша „территория любви“ потихоньку становится нейтральной полосой». Само собой неожиданно вырвалось:

— А на нейтральной полосе цветы — необычайной красоты!

Дэвид с удивлением повернул голову — он не любил ничего громкого. Коты вмиг слиняли. А цветы и вправду хороши! И дом неплох.

Хороший дом вдали от городской суеты, хорошая верная жена, которая всегда дома, — что еще нужно мужчине, чтобы встретить старость! А женщине, которая о старости еще не думает, что делать?! Оказывается, быть просто за кем-то, за мужем и только, ох, как скучно для современной женщины. А еще и взаимопонимания что-то хочется…

Года через полтора Марина поняла, что начала потихоньку спиваться: она уже ждала обеда с вином, чтобы хоть на время этот чертов вопрос «что делать?» не перекрывал ей дыхание. Хотелось расслабиться с бокалом «Merlot». Банально и совсем не смешно! Жить, как хочет Дэвид, — не менять, не изобретать, не действовать? Есть, спать, иногда заниматься любовью? Это у него называлось «наслаждаться жизнью»!

[ «Enjoy!»[57] Никогда раньше Марина не слышала этого слова так часто и в таком «заземленном» контексте: в кафе и ресторане, в магазине и в парикмахерской, химчистке, ремонте обуви, даже в аптеке, покупая микстуру и задыхаясь от кашля! Улыбалась и благодарила в ответ. Русское «наслаждайся», если и подразумевает, телесные удовольствия, то все-таки — не обыденные, не те, которые ты можешь легко «подхватить», где угодно. «Легче, легче надо жить, девушка, — призывала она себя. — У нас, у русских, куда ни кинь — всюду драма, а тут — наслаждайся!»

Еще одно слово «Relax!»[58] звучало постоянно. Не было у Марины в жизни этого умения расслабляться: всегда дел и мыслей непочатый край. Правда… все-таки ухитрялась… в советских очередях. Вот где, действительно, расслаблялась! Уходила в иные сферы. Ну и что, что плечо к плечу, живот к чужой спине, своя спина — к чужому животу… Можно опереться, никто и не заметит! В этих-то очередях она и диссертацию обдумывала, светлые мысли приходили, и новые программы для старших школьников по своему любимому Западному Средневековью создавала. Вот когда бы жить хотела! Да, мор, да, болезни страшные, но как все просто и понятно было! Знали люди, откуда пришли и куда уйдут. Знали, за что страдали! Знали, как день начинать и как заканчивать, и что в церкви делать. Собственность свою имели, законы, охранявшие ее и их профессиональную деятельность. Библию им читать не разрешали, вся мудрость шла от священника. Может, это и хорошо? Во многом знании — многие печали. Комментировать бы начали, резать друг друга, как и случилось позже… И войны, между прочим, были частным делом отдельных амбициозных правителей, а не всего населения. Сердобольные пейзанки подкармливали и своих и чужих и умирали своей смертью! — не в узилище злопамятного соотечественника. И почему-то считается, что все в те века было темным, безрадостным. Чушь! Такой праздничной яркости жизни, такого открытого веселья, таких потешных игр позже в истории и не было!.. Что она только не обсудила сама с собой, стоя в очередях. Абстрагировалась полностью. Однажды не заметила драку с летальным исходом посредине магазина. Поняла только, когда осталась одна, все разбежались — кому охота показания давать. Милиционер — «Красивый-Фуражкин»[59] к ней с вопросами, а она и правда ничего не видела. Ничего не добился блюститель порядка, с горечью лишь произнес: «Эх, женщина, мать твою!» И сплюнул.]

— Дэвид, я спиваюсь. Быть навеселе стало моим образом жизни.

В ответ тот рассмеялся:

— Ты сильно преувеличиваешь: бокал красного вина за обедом никого еще не сделал пьяницей. Но, если ты считаешь, что это так серьезно, не пей.

— Дэвид, посмотри на меня? Ты узнаешь во мне женщину, которую встретил в Москве?

— На мой взгляд, ты сейчас выглядишь лучше. Ты отдохнула здесь на природе, поправилась.

«Убить его мало за это слово!»

— Дэвид, может быть, мы как-то изменим нашу жизнь?

— Тебе не нравится наша жизнь? Может быть, тебе не нравлюсь я?!

На этом обрывались все их разговоры.

Да, Дэвид уставал, Крис нагружала его, и эта нагрузка только росла по мере того как Энни взрослела: добавился бассейн два раза в неделю, еще что-то… Он был домоседом поневоле, но, как Марина поняла, и по убеждению. Даже в свободные дни ехать в Виндзор или Лондон он не хотел: «Пустая трата денег. Ты ведь потащишь меня по магазинам, потом проголодаешься… Поезжай одна. Я подброшу тебя до станции».

«На волю! В пампасы!» — внутри все пело. «Воля» была совсем рядом, но это если ехать на машине. Дэвид предлагал подвезти нечасто и неохотно. Автобус в их края не заезжал, а пешком до центра Мэйденхеда к желанной станции, откуда можно было доехать до Виндзора и Лондона, — сорок пять минут вдоль оживленной транспортной магистрали. Марина попробовала раз — на второй уже не решилась.