Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

— Мы не просим у короля удаления дурных советников, как это делал парламент при его предшественниках, Генрихе Пятом и Генрихе Шестом. Мы не желаем вмешиваться в выборы, как это было при Эдуарде Втором и Ричарде Втором, при Генрихе Четвёртом и Генрихе Шестом. Мы не желаем, чтобы те, кого выберет король, были обязаны присягать перед парламентом, как это делалось при Эдуарде Первом, Эдуарде Втором и Ричарде Втором. Не желаем мы и того, чтобы парламент заблаговременно предписывал им образ действий, которому они должны следовать, как парламент считал своей обязанностью делать это при Генрихе Третьем и Генрихе Четвёртом. Мы не желаем даже того, чтобы его величество дал обещание, как давал обещание Генрих Третий, делать всё с согласия верховного народного совета и ничего не предпринимать без его приговора. Напротив, как верные подданные мы только высказываем наши скромные пожелания. Мы хотим всего лишь того, чтобы король, окружив себя советниками мудрыми, почтенными и благочестивыми, исцелил с их помощью бедствия государства и никогда не руководствовался какими-либо личными мнениями или советами неопытных, недостойных людей.

Это была спокойная, однако искусная речь, в которой таился жестокий упрёк молодому монарху. С одной стороны, просвещённый оратор давал понять, что нынешний парламент своей умеренностью значительно отличается от всех прежних парламентов, что на этот раз представители нации настроены мирно и готовы сотрудничать с ним, если он действительно возьмётся исцелять бедствия государства, с таким единодушием указанные в предыдущих речах. С другой стороны, он указывал королю, что английский парламент, в силу давней традиции, обладает непререкаемым правом не только советовать самодержцу, но и требовать от него определённых гарантий, когда тот нарушает традицию.

Не успел тихий учёный из самых умеренных депутатов опуститься на место, как весь зал заседаний вскочил. На Эдуарда Кларка обрушилась буря негодования. От него требовали без промедления объяснить, что именно в обличении бедствий народных показалось ему неприличным и оскорбительным, но не давали ему говорить. Когда вспышка гнева понемногу угасла, этот верный приверженец короля повторил свои обвинения. Буря негодования вновь подняла представителей нации на дыбы. Самые непримиримые потребовали, чтобы Эдуард Кларк покинул зал заседаний. Он всё же остался, поддержанный незначительным большинством.

Раскол в рядах депутатов стал очевиден. Согласие между королём и парламентом всё ещё оставалось возможным. Оценив по достоинству это новое обстоятельство, Карл сделал неожиданный хитрый дипломатический ход. Вы ненавидите Испанию, вы хотите войны, я готов воевать, — приблизительно такова была его мысль, — вотируйте налог на войну. Король недаром учился, его логика была безупречной. Однако у представителей нации была своя логика, не менее основательная. Да, мы хотим войны с ненавистной Испанией, но ещё больше мы хотим устранить бедствия, причинённые Англии вашим отцом, устраним бедствия и отправимся на войну. Устранять бедствия, учинённые неудержимым отцом, королю не хотелось. Рассчитывая, по всей видимости, вызвать сочувствие, он представил в палату общин ясный отчёт о состоянии королевской казны. Из отчёта следовало, что казна также находится в бедственном состоянии и начинать следует с королевской казны. Эта своеобразная мысль представителям нации не пришлась по душе. Понимая, что король всё-таки должен на что-то существовать, они вотировали кое-какие субсидии, однако лишь одним годом ограничили королевские пошлины, прозрачно указывая, что сперва народные бедствия, а после них бедственное положение королевской казны. Палата лордов отказалась утвердить такое решение палаты общин, признав его оскорбительным, к тому же и в палате лордов нашлись неглупые знатоки королевских ордонансов и хартий, а по ордонансам и хартиям выходило, что прежде королевские пошлины утверждались на всё время правления короля, а не на какой-либо ограниченный срок. Тем не менее парламентарии объявили, что не отступятся от своих прав. В ответ король объявил, что он уважает права представителей нации, но сумеет обойтись и без них. Двенадцатого августа он распустил парламент.

Всё-таки он не решился идти напролом. Чтобы несколько посгладить дурное впечатление от женитьбы на ревностной католичке, Карл распорядился провести долгожданные процессы против папистов. Отныне католикам запрещалось без особого разрешения отлучаться от своего дома более чем на пять миль, им запрещалось носить оружие, их обязывали вызвать в Англию тех сыновей, которые обучались в католических странах. Это делалось явно. Тайно католикам разрешалось откупаться от охочих до денег духовных властей или испрашивать милость у самого монарха.

Король начал двойную игру. Очень скоро это вышло наружу. Впечатление сгладить не удалось. Карла открыто обвинили в двуличии. Его репутация стала стремительно ухудшаться особенно после того, как Тайный совет предписал лордам-наместникам в графствах учинить принудительный заем с зажиточных подданных, которые будто бы по первому требованию обязаны помогать своему королю. Несмотря на угрозу Тайного совета разобраться с каждым, кто откажется делиться своими доходами с королём или хотя бы промедлит заявить свою преданность значительной суммой, жаждущих ни с того ни с сего помогать монарху оказалось немного, суммы займа были собраны смехотворные, а о Карле стали отзываться презрительно.

Тогда в пустой голове Бекингема созрела дурацкая мысль. Всем известно, что испанцы истребляют и грабят туземцев в колониях и награбленное добро, большей частью в слитках золота и серебра, отправляют в Испанию морем. Что из этого следует? Из этого следовало, по мнению первого королевского лорда, что не может быть ничего дурного в том, чтобы грабить испанские порты и испанские корабли, пополнять королевскую казну награбленным у испанцев золотом и серебром, на эти сокровища снаряжать корабли, вербовать солдат и матросов, чтобы снова нападать на вражеские порты и корабли и наполнять королевскую казну. Стоит только начать, и замечательный процесс непрерывного наполнения королевской казны покатится сам собой, без малейших усилий со стороны короля, Тайного совета, министров, первого лорда и представителей нации, стало быть, процесс надобно начинать не откладывая.

Дурацкая мысль имела только один недостаток, но весьма существенный: требовалась первоначальная, довольно крупная сумма. В казне такой суммы не обнаружилось. Зажиточные подданные отказывались давать в долг. Кое-какие деньги всё-таки наскребли и сделали так: наняли несколько английских пиратов, славившихся своей жестокостью, с тем чтобы они тайно делились добычей с казной, снарядили несколько кораблей королевского флота и отправили их пиратствовать в Атлантический океан, затем на последние деньги укомплектовали флотилию сбродом, слонявшимся без дела по портовым тавернам, и нагрянули на Кадикс.

В самые сжатые сроки Карлу и его прислужнику Бекингему пришлось убедиться, что ничего нельзя организовать на медные деньги, тем более захватить хорошо укреплённый, подготовленный к длительной обороне испанский порт. Эдуард Сесил виконт Уимплдон оказался плохим адмиралом, офицеры никуда не годились, солдаты и матросы, набранные большей частью из безработных пиратов, не знакомые с дисциплиной, пьянствовали и не повиновались командирам. Флотилия втянулась в Кадикский залив, рассчитывая своим манёвром отрезать все подступы испанскому флоту, высадить экспедиционный корпус и захватить порт, однако никаких подступов не отрезала, никого не высадила и ничего не взяла. От длительного стояния на якорях команды разложились, продовольствие подходило к концу, солдаты и матросы умирали от голода и болезней, и шестнадцатого ноября 1625 года Эдуард Сесил виконт Уимплдон отдал приказ о поспешном возвращении к родным берегам. Так же печально завершились и предприятия королевских пиратов. Руководимые столь же скверными офицерами, они редко вступали в схватки с испанцами, ограбить никого не смогли или, возможно, скрывали добычу и возвращались в английские порты потрёпанными, с порванными снастями и парусами, с поломанными мачтами, с разбитыми надпалубными постройками вследствие бурь и с уменьшенными наполовину командами вследствие болезней и беспробудного пьянства. Одни подкупленные Бекингемом пираты по-прежнему свирепствовали на торговых путях и в колониях, однако по не понятным для Бекингема причинам отказывались по-братски делиться с казной.

Шестого февраля, всего полгода спустя после начала самостоятельного правления, пришлось созвать новый парламент. На этот раз по совету герцога Бекингема король решил получить только самых покладистых, самых верноподданных депутатов. Графу Джону Дигби Бристолю, самому непримиримому противнику всевластия Бекингема, было отказано в приглашении, а Эдуарда Кока, Роберта Филиппса, Томаса Уентворта, Френсиса Сеймура, Грея Палмера, Уильяма Флитвуда и Эдуарда Элфорда, самых сильных и самых опасных ораторов распущенного парламента, назначили шерифами в графствах, и право быть избранными ими было утрачено. И король и его первый министр наивно полагали, что одна эта жалкая кучка обозлённых смутьянов портит всё дело, без них депутаты будут покладисты и королевская казна, которую не удалось наполнить грабежом, благополучно наполнится новыми налогами и повышением пошлин.