Заживо погребенная - Густав Эмар

Было так светло, что двум охотникам и дядюшке Ляфрамбуазу легко было убедиться, что вокруг жилища никого не было.

Они уже хотели войти в дом и запереть двери, как вдруг отдаленное ржание лошади пронеслось в воздухе и заставило их вздрогнуть. В ту же минуту они расслышали далекий гул, похожий на раскаты грома.

— Это конский топот, — сказал Темное Сердце, — скорее войдем в дом и запрем дверь.

Заперев дверь на все засовы и запоры, трое друзей посоветовались между собой и решили не отпирать дверей гостиницы, так как надо было полагать, что это приближался отряд разбойников, рыскающих в прериях. Хозяин же гостиницы был того мнения, что это был Майор со своей шайкой.

— Недаром он тут вчера шлялся, — прибавил он.

— Если так, — сказал Железная Рука, — то спрячьте лампы, заставьте собак молчать, и подождем. Топот теперь ясно слышен, через несколько минут они уже будут здесь.

Лампы убрали в шкаф, и каждый стал тщательно осматривать свое ружье. В эту минуту подъезжавшие на полном скаку неизвестные люди остановились на пол выстрела от гостиницы. Слышно было, как некоторые из них спешились и стали переговариваться на испанском языке.

Они говорили громко, по-видимому, нисколько не опасаясь, что их услышат.

Хозяин тихо подошел к Темному Сердцу.

— Я узнаю голос Майора, — сказал он дрожащим голосом.

— Ага! — проговорил охотник с каким-то странным выражением. — Наконец-то, я увижу этого человека!

ГЛАВА II

Пришельцы, по-видимому, совещаясь. Лошади фыркали и били нетерпеливо копытами о замерзшую землю; из лесу доносились визжание и вой волков. В гостинице царила мертвая тишина.

— К чему это так долго толковать, кабальеро? — раздался вдруг сильный и твердый голос. — На пятьдесят миль кругом нам не найти лучшего помещения для задуманного нами дела.

— Тем более, — сказал другой насмешливый голос, — что по крайней мере там и напиться вволю можно.

— Хозяин теперь спит и ни за что не отопрет дверей в такой поздний час, — заметил кто-то.

— Ну сам не отопрет, так мы сумеем войти без его позволения.

— Однако смотрите, не врывайтесь к нему насильно. Ведь он купил у нас право свободной торговли, и мы не должны нарушать данного слова.

— Но ведь мы настоящие кабальеро и за все то, что у него возьмем, коли разобьем, щедро заплатим, начиная с его собственной толстой башки. Нечего раздумывать, войдем без дальнейших рассуждений.

Послышались приближавшиеся шаги, и тот же твердый и решительный голос произнес:

— Стучи крепче, стучи ружейным прикладом! У них, может быть, очень крепкий сон…

— Это голос Майора! — шепнул хозяин на ухо охотнику.

Последний ответил ему после нескольких минут размышления.

— Знаете что, лучше впустить их; хуже будет, если они ворвутся силой.

Хозяин едва удержал крик удивления.

— Да, да! Так будет лучше, мы за все отвечаем, — прибавил Железная Рука, который только что обменялся несколькими словами со своим товарищем.

Хозяин, скрепя сердце, вынул опять из шкафа зажженные лампы, и все трое уселись за стол, как бы продолжая начатую трапезу.

В ту же минуту раздался сильный стук в дверь.

Собаки бросились к двери с неистовым лаем.

— Цыц! Молчать! На место! Боном! Сахура! На место! — крикнул громко хозяин.

Стук в дверь не прекращался.

— Эй! Кто там стучит? — крикнул Ляфрамбуаз.

— Отпирай скорее, mil demonios! Или мы всю твою конуру мигом разнесем, — ответил чей-то резкий голос.

— Извольте-ка отойти от дверей подальше. Вы знаете пословицу: «Береженого Бог бережет».

— Ладно, мы согласны исполнить твое желание, только отпирай скорее, а то…

— Ну! Без угроз, а то ни дверей, ни окон не отопру!

Послышались шаги нескольких удалявшихся людей.

— Отопрешь ты теперь? — спросил Майор.

Хозяин не ответил, он потихоньку отпирал болты одного окна. Оба охотника с ружьями наготове стояли по обеим сторонам окна, собаки стояли возле хозяина, навострив уши.

— Вот! — крикнул Ляфрамбуаз, распахнув вдруг окно.

В ту же минуту четыре рослых человека, которые притаились у стены, вскочили в открытое окно так стремительно, что чуть самого хозяина с ног не сшибли.

— Пиль! Пиль! — крикнул он.

В течение нескольких секунд только слышны были ругательства, крики боли, рычание собак и шум борьбы.

— Ну! Теперь готово, они более не опасны! — крикнул хозяин гостиницы и продолжал стоять у открытого окна, целясь из ружья в Майора, который оставался на дворе. — Сказать правду, вы поступили, как изменник и злодей, Майор! И я не знаю, отчего я вам до сих пор еще не всадил пулю в лоб!

— Не делай этого, Ляфрамбуаз, — возразил, смеясь, Майор, — те упрямцы меня не послушались. Что, они умерли?

— Нет, двое из них почти загрызены собаками, больше ничего.

— Хорошо. Даю тебе мое слово кабальеро — и ты знаешь, что я его всегда держу! — что ты, во-первых, за каждого из них получишь по 1000 долларов, во-вторых, что мы у тебя ничего не поломаем, и, наконец, что сполна заплатим за все, что у тебя будет выпито и съедено. Отпирай же скорее дверь!

— Могу я надеяться на ваше слово?

— Ведь ты сам знаешь, что мое слово крепко! Только убери твоих сыновей и твоих посетителей; мы хотим быть тут одни и полными хозяевами в этой зале на все время, которое тут пробудем.

— Я уже отослал сыновей и посетителей, исключая этих двух охотников, которые хотят оставаться со мною. Мои собаки тоже со мною никогда не расстаются. Я доверяюсь вам. Я отопру двери, только с условием: что эти два путешественника тут останутся и что вы будете себя вести, как настоящие кабальеро.

— Да будь же покоен, дурак, не морозь нас на дворе. Оставь при себе своих друзей, их не тронут — даю тебе слово.

Успокоенный Ляфрамбуаз решился, наконец, отворить двери.

Странная вещь! Этот Майор, этот мрачный изверг, для которого ничего не было святого, имел своего рода честь: он никогда не изменял раз данному честному слову.

Из всех человеческих чувств, которые одно за другим исчезли во время его бурной жизни, уцелело только одно — уважение к данному слову, уважение, которое он преувеличивал и доводил до последней крайности.

Оно и понятно, одно только это чувство еще связывало его с тем обществом, которое его справедливо от себя отвергло: он возвел это чувство в добродетель и щеголял им в глазах окружавших его.

Ляфрамбуазу это было известно, поэтому, спрятав быстро все огнестрельное оружие, развешенное по стенам, он стал спокойно снимать тяжелые засовы, отодвигать задвижки и поворачивать ключ в громадном замке входной двери.

— Войдите, — сказал он, отпирая широко двери.