Подозреваемый - Майкл Роботэм

К тому времени я уже решил, что не стану врачом. Я просто не знал, что мне выбрать. Вместо ответов у меня были вопросы. Я хотел выяснить, почему Грейси так боялась мира. Однако особенно мне хотелось узнать, мог ли кто-нибудь ей помочь.

За те четыре года, пока я получал степень, мой отец не упустил ни одной возможности назвать меня «мистер психолог» или сострить о кушетке и психологических тестах. А когда мою диссертацию опубликовали в «Британском психологическом журнале», он ничего не сказал ни мне, ни другим членам семьи.

Относительное молчание сопровождало с тех пор каждый этап моей карьеры. Я окончил курсы в Лондоне и стал работать на медицинский департамент Мерсисайда. Мы с Джулианой переехали в Ливерпуль – город курносых паромов, заводских труб, викторианских статуй и опустевших фабрик.

Мы жили в мрачном здании, похожем на строение времен Реформации, с рустованным фасадом и ставнями на окнах. Оно стояло напротив стоянки автобусов Сефтон-парк, и каждое утро нас будили кашель и треск дизельных моторов, похожие на отхаркивание старого курильщика.

Я продержался в Ливерпуле два года и до сих пор считаю его местом, откуда я сбежал: современный чумной город с грустноглазыми детьми, постоянной безработицей и сумасшедшими стариками. Если бы не Джулиана, я бы погряз в их несчастьях.

Вместе с тем я благодарен этому городу, потому что он помог мне понять, где мое место. Впервые тогда Лондон показался родным домом. Я провел четыре года в больнице Вест-Хаммерсмит, а потом перешел в Ройал-Марсден. Когда я сделался старшим консультантом, в фойе Марсдена, напротив главного входа, появилась дубовая табличка с моим именем. По иронии судьбы одновременно имя моего отца сняли с этой доски, поскольку он, по его собственным словам, «сложил с себя полномочия».

Не знаю, связаны ли друг с другом эти события. Мне все равно. Я уже давно спокойно отношусь к его мнениям и поступкам. У меня есть Джулиана и Чарли. Теперь у меня собственная семья. Мнение одного человека не имеет значения – даже если это мнение моего отца.

13

Субботние утра и мокрые футбольные поля, кажется, неотделимы друг от друга, как крыши и подростковый возраст. Такими я помню зимы своего детства: я стоял по лодыжку в грязи, промерзая до костей, и играл за школьную команду «Секонд XV». Будущий личный врач Господа обладал ревом, перекрывавшим завывание ветра. «Не стой там, как замороженный! – кричал он. – И еще называет себя крайним! Да я видел, как континенты движутся быстрее тебя!»

Слава богу, Чарли девочка. Она выглядит очень мило в своей спортивной форме, в шортах до колен и с гладко убранными волосами. Сам не понимаю, как я сподобился стать тренером. Мое знание игры в кожаный мяч весьма ограниченно, может, поэтому «Тигры» пока ни разу не победили в нынешнем сезоне. В этом возрасте не обязательно помнить счет или составлять таблицу чемпионата. Главное – весело проводить время. Но скажите это родителям!

Сегодня мы играем с «Хайгейтскими львами», и после каждого их гола «Тигры» устало тащатся к центру поля, споря, кто будет разыгрывать мяч.

– Это не самая сильная наша сторона, – виновато говорю я тренеру противников. Про себя же я молюсь: «Только один гол, „Тигры“! Забейте хоть раз! И тогда мы покажем им настоящий праздник».

После первого тайма мы проигрываем 4:0. Дети грызут четвертинки апельсинов. Я рассказываю им, как хорошо они играют. «Эта команда непобедима, – вру я сквозь сжатые зубы. – Но вы, ребята, их контролируете».

На второй тайм я отправляю в ворота Дугласа, парня с самой сильной подачей. Эндрю, наш лучший бомбардир, оттягивается в защиту.

– Но я нападающий, – хнычет он.

– Впереди будет играть Доминик.

Все смотрят на Доминика, который только недавно сообразил, в какую сторону бежать. Он хихикает и трет ладошкой низ живота.

– Забудьте о дриблинге, передачах и голах, – говорю я. – Просто бегите вперед и бейте по мячу изо всех сил.

Когда начинается второй тайм, ко мне направляется делегация от родителей с вопросами насчет моих позиционных перестановок. Они думают, что я потерял нить игры. Но в моем безумии есть система. Детский футбол – вопрос момента. Когда мяч направляется вперед, вся игра движется в этом направлении. Вот почему наш самый сильный игрок должен быть позади.

В течение первых пяти минут ничего не меняется. «Тигры» могли бы с таким же успехом гоняться за тенями. Затем мяч попадает к Дугласу, и он посылает его через все поле. Доминик пытается убежать от мяча подальше, падает и увлекает за собой двоих защитников. Мяч свободно катится по полю. Чарли стоит ближе всех к нему. Я бормочу себе под нос: «Только ничего не придумывай. Просто бей».

Можете обвинять меня в фаворитизме. Называйте меня необъективным. Мне все равно. То, что происходит потом, – это самый точный и техничный обводящий удар, который когда-либо наносился по мячу бутсой шестого размера. Радость такова, что любой независимый наблюдатель решил бы, что мы победили.

Ошеломленные нашей новой тактикой, «Львы» рассыпаются. Даже Доминик заталкивает мяч в ворота: тот отскакивает от его затылка и пролетает мимо вратаря. «Тигры» выигрывают у «Львов» 5:4.

Самое горячее одобрение мы получаем от Джулианы, которую нельзя назвать преданной футбольной мамой. Я думаю, она бы предпочла, чтобы Чарли занималась балетом или теннисом. Бесформенная в своем длинном черном пальто с капюшоном и резиновых сапогах, она заявляет, что никогда не видела более увлекательного спортивного состязания. То, что она называет его «спортивным состязанием», выдает, как мало она смотрит футбол.

Родители укутывают детей потеплее и упаковывают в мешки грязные бутсы. На противоположной кромке поля я замечаю одиноко стоящего человека, засунувшего руки в карманы пальто. Я узнаю его.

– Что заставило вас прийти сюда так рано в субботу, инспектор? Не думаю, что любовь к спорту.

Руиз смотрит на беговую дорожку:

– В этом городе и без меня достаточно запыхавшихся людей.

– Как вы узнали, где меня найти?

– От соседей.

Он разворачивает тянучку и засовывает себе в рот, стукнув ею о зубы.

– Чем могу служить?

– Помните, что я сказал вам во время нашего завтрака? Я сказал, что, если жертва окажется дочерью известного человека, у меня будет сорок детективов вместо двенадцати.

– Да.

– А вы знаете, что ваша медсестричка была племянницей члена парламента и внучкой бывшего судьи графства?

– Я читал о ее дяде в газете.

– Теперь возле меня крутятся эти гиены, задают вопросы и суют фотокамеры мне под нос. Это, блин, цирк массовой информации.

Мне нечего ему сказать, я просто смотрю в сторону зоопарка и позволяю Руизу говорить.

– Вы ведь умный парень, верно? Университетское образование, ученая степень, консультации… Я решил, что вы сможете мне помочь. Вы же были знакомы с девушкой? Работали с ней. Поэтому я подумал, что вы сможете предположить со знанием дела, во что она могла вляпаться.

– Я знал ее только как пациентку.

– Но она говорила с вами. Рассказывала о себе. Что вы знаете о ее друзьях и парнях?

– Я думаю, она встречалась с кем-то из больницы. Наверное, он был женат, потому что она о нем не говорила.

– Она упоминала его имя?

– Нет.

– Как вы думаете, она была неразборчива в связях?

– Нет.

– Почему вы так уверены?

– Просто чувствую.

Он поворачивается и кивает Джулиане, которая неожиданно подходит и берет меня под руку. Она надела капюшон и стала похожа на монашку.

– Это инспектор Руиз, полицейский, о котором я тебе рассказывал.

Ее лоб пересекает морщина озабоченности.

– Это связано с Кэтрин? – Она откидывает капюшон. Руиз смотрит на нее, как и большинство мужчин. Она не накрашена, не надушена, без украшений, но все равно привлекает взгляды.

– Прошлое интересует вас, миссис О'Лафлин?

Она медлит.

– Смотря какое.

– Вы знали Кэтрин Макбрайд?

– Она принесла нам много горя.

Руиз быстро переводит взгляд на меня, и мое сердце уходит в пятки.

Джулиана смотрит на меня и понимает свою ошибку. Чарли зовет ее. Она смотрит через плечо и поворачивается к Руизу.

– Возможно, мне надо сперва поговорить с вашим мужем, – говорит он медленно. – Я смогу связаться с вами позже.

Джулиана кивает и сжимает мою руку.

– Мы с Чарли пойдем выпьем горячего шоколада.

– Хорошо.

Мы смотрим, как она уходит, аккуратно огибая грязные лужи и кучки торфа. Руиз склоняет голову набок, словно хочет прочитать что-то на лацкане моего пальто.

– Что она имела в виду?

Моя искренность поставлена под большое сомнение. Он мне не поверит.

– Кэтрин сделала заявление, что я домогался ее под гипнозом. Через несколько часов она отозвала иск, но все равно началось расследование. Это было всего лишь недоразумение.