Подозреваемый - Майкл Роботэм

По закону я не могу остановить его. Даже имей я доказательства, у меня нет права задержать или запереть Бобби. Такие полномочия есть у психиатров, судебных медиков и врачей, но не у скромного психолога. Бобби свободен.

– Можно прийти к вам на прием? – спрашивает он.

– Да.

Он застегивает шинель и кивает в знак одобрения. Я иду с ним по коридору, и мы садимся в лифт.

– У вас раньше случались такие провалы, как этот? – спрашиваю я.

– Что еще за «провалы»?

– Провалы в памяти, когда время словно исчезает.

– Это было около месяца назад.

– Вы помните, в какой день?

Он кивает:

– Мне надо было избыть ненависть.

Центральный вход больницы открыт. На крыльце Бобби поворачивается и благодарит меня. Я снова чувствую запах. Теперь я понимаю, что это. Хлороформ.

17

Хлороформ – бесцветная жидкость, плотность которой в два раза выше плотности воды, по запаху напоминающая эфир и с сильным сладким вкусом. Это важное органическое соединение, используемое преимущественно в промышленности.

Шотландский врач сэр Джеймс Симпсон из Эдинбурга впервые применил его в качестве анестетика в 1847 году. Спустя шесть лет английский врач Джон Сноу дал его королеве Виктории во время рождения принца Леопольда, ее восьмого ребенка.

Нескольких капель, нанесенных на ткань или маску, обычно достаточно для анестезии на несколько минут. Через 10–15 минут пациент приходит в сознание с чувством головокружения, но почти без тошноты и рвоты. Хлороформ очень опасен и вызывает фатальный паралич сердца приблизительно в одном из 3000 случаев.

Закрыв энциклопедию, я кладу ее на место и пишу для себя заметку. Откуда у Бобби хлороформ на одежде? Как он мог использовать этот промышленный раствор или анестетик? Кажется, я припоминаю, что хлороформ иногда используется в лекарствах от кашля и кремах против раздражений, но не в таких количествах, чтобы оставить столь явный запах.

Бобби говорил, что работает курьером. Возможно, он развозит промышленные жидкости. Я спрошу его в следующий раз, если тогда его еще можно будет контролировать.

Я слышу грохот, доносящийся из подвала. Ди Джей и его помощник все еще возятся с котлом. Очевидно, вся наша водопроводная система была сконструирована маньяком, одержимым страстью изгибать трубы. Изнутри наши стены похожи на современную скульптуру. Один бог знает, во что это нам обойдется.

В кухне, налив кофе, я усаживаюсь за стол рядом с Чарли. Она укладывает библиотечную книгу на коробку сухих завтраков. Моя газета покоится на стакане с апельсиновым соком.

Чарли играет: подражает каждому моему движению. Когда я откусываю тост, она делает то же самое. Когда я отхлебываю кофе, она отхлебывает чай. Она даже склоняет голову подобно мне, когда я пытаюсь разобрать новости на сгибе страницы.

– Тебе хватит мармелада? – спрашивает она, помахивая рукой у меня перед носом.

– Да, извини.

– Ты разговаривал с феями.

– Они передали тебе привет.

Из прачечной появляется Джулиана, отбрасывая прядь волос со лба. Вдали шумит центрифуга. Раньше мы завтракали вместе, пили кофе и передавали друг другу страницы газеты. Теперь она не может так долго сидеть на одном месте.

Она загружает тарелки и чашки в посудомоечную машину и кладет передо мной таблетку.

– Что случилось в больнице?

– Упал один из моих пациентов. С ним все в порядке.

Она хмурится:

– Тебе надо сократить количество экстренных вызовов.

– Я знаю. Это исключительный случай.

Она откусывает кусочек тоста и начинает упаковывать обед для Чарли. Я чувствую запах ее духов и замечаю, что на ней новые джинсы и лучший жакет.

– Куда ты собираешься?

– У меня семинар по исламу. Ты обещал в четыре быть дома и посидеть с Чарли.

– Не могу. У меня прием.

Она недовольна:

– Но кто-то должен быть дома.

– Я могу вернуться к пяти.

– Ладно. Попробую найти кого-нибудь.

Из кабинета звоню Руизу. На заднем плане слышен шум промышленного оборудования и журчание воды. Он у реки.

Представляясь, я слышу электронный щелчок и задумываюсь, записывает ли он наш разговор.

– Я хотел бы задать вам вопрос о Кэтрин Макбрайд.

– Да?

– Сколько у нее было ран?

– Двадцать одна.

– Патологоанатом обнаружил следы хлороформа?

– Вы читали отчет.

– Там об этом не было упомянуто.

– Зачем вам это?

– Может, это и не важно.

Он вздыхает:

– Давайте заключим сделку: вы перестанете звонить мне и спрашивать обо всякой ерунде, а я дам вам отсрочку на оплату штрафа за парковку?

Прежде чем успеваю извиниться за беспокойство, я слышу, как кто-то произносит его имя. Он ворчит что-то типа «не стоит благодарности» и отключается. У этого человека стиль общения гробовщика.

Фенвик ошивается в моей приемной, поглядывая на свой золотой «ролекс». Мы собираемся пообедать в Мейфейр в его любимом ресторане. Это одно из тех мест, о которых пишут в воскресных приложениях, потому что повар темпераментен, привлекателен и встречается с моделью. По словам Фенвика, оно также известно как постоянное место встреч знаменитостей, но мне они почему-то никогда не попадаются. Правда, однажды я действительно видел там Питера О'Тула. Фенвик запросто называл его Питером и был сама общительность.

Сегодня Фенвик особенно тщательно демонстрирует дружелюбие. По пути к ресторану он спрашивает о Джулиане и Чарли. Затем громко читает все меню и комментирует каждое блюдо, как будто я неграмотен. Когда вместо вина я заказываю минеральную воду, он выглядит разочарованным.

– Я дал зарок не пить за обедом.

– Очень неудобно для общества.

– Некоторым приходится работать во второй половине дня.

Подходит официант, и Фенвик дает ему подробные инструкции, как приготовить блюда, вплоть до температуры духовки и количества ударов молотком по куску мяса. Если у официанта есть хоть капля здравого смысла, он позаботится о том, чтобы эти инструкции никогда не дошли до кухни.

– Разве тебе никогда не говорили, что нельзя расстраивать того, кто готовит тебе еду? – спрашиваю я.

Фенвик смотрит на меня озадаченно.

– Забудь, – говорю я. – Тебя ничему не научили в университете.

– Старик, у меня был полный пансион!

Как это похоже на него!

Фенвик смотрит по сторонам, выискивая знакомые лица. Я так и не смог понять, для чего ему нужны эти обеды. Обычно он уговаривает меня вложиться в сделку с недвижимостью или организовать компанию биотехнологий. Он не имеет никакого представления о реальных деньгах и, что еще хуже, о том, как мало их у людей и сколько приходится платить по ипотеке.

Мне бы никогда не пришло в голову обратиться за советом к Фенвику, но он сидит рядом, и в разговоре возникла пауза.

– Хочу задать тебе гипотетический вопрос, – говорю я, сворачивая и разворачивая салфетку. – Если бы у тебя был пациент, которого ты подозревал бы в серьезном преступлении, что бы ты сделал?

На лице Фенвика появляется тревога. Он смотрит через плечо, словно боится, как бы нас кто-нибудь не подслушал.

– У тебя есть доказательства? – шепчет он.

– В общем, нет… Скорее интуиция.

– Насколько серьезное преступление?

– Не знаю. Возможно, серьезнейшее.

Фенвик подается вперед, прикрыв ладонью рот. Он выглядит самым подозрительным образом.

– Старик, надо сказать полиции.

– А как же врачебная тайна? На ней основывается вся моя деятельность. Если пациенты мне не доверяют, я не могу им помочь.

– Это не в счет. Вспомни дело Тарасова.

Тарасов, студент из Калифорнии, убил свою бывшую подружку в конце шестидесятых. Во время сеансов психотерапии он говорил врачу, что собирается ее убить. Родители жертвы подали на врача в суд за укрывательство и выиграли процесс.

Когда Фенвик говорит, его нос как-то нервно двигается.

– Ты обязан разгласить конфиденциальную информацию, если клиент выражает бесспорное намерение нанести серьезный вред третьей стороне.

– Точно, но если он не угрожал конкретному лицу?

– Не думаю, что это меняет дело.

– Меняет. Мы обязаны защищать потенциальных жертв от опасности, но только если пациент угрожал физической расправой определенному человеку.

– Это детали.

– Нет.

– Итак, мы позволяем убийце разгуливать по улицам?

– Я не уверен, что он убийца.

– Может, это должна решать полиция?

Возможно, Фенвик прав, но что если я пришел к неверным выводам? Доверие – основа клинической психологии. Если я сообщу подробности своих бесед с Бобби без его согласия, я нарушу с десяток правил. В конце концов, меня могут привлечь к ответственности коллеги.