В зоне листопада - Артем Полярин

– Переведи ей это как «расслабимся», – играет Андрей.

Никон переводит.

– Я радость, … «позажигаем» тут! – улыбается Катрин Андрею, – Надо спешить. Мы опаздываем в детский сад.

Машина трогается. Никон и Денис машут другу-другу сквозь забрызганное дорожной грязью стекло.

– А…а, доживаю, – махнул рукой Денис. – Война эта здоровье подорвала. Как закончилась, вернулся домой. Разруха, работы нет. Даже те деньги, что должны были за службу, до сих пор не отдали полностью. Выпить нормально не за что. Одна брага. А сколько лет уже прошло. Родина, мать ее, обманула.

Денис закатил глаза, то ли брагу представляя, то ли отчизну разрушенную, что не может сынов своих даже нормальным качественным горючим обеспечить.

– Да уж, – невнятно и печально прошептал Никон, чтобы дать хоть какую-то обратную связь.

– Второй раз бы не пошел за этих сук воевать! – ударил по столу кулаком, задумался ненадолго. – Раньше надо было с плеча рубить. Теперь поздно. Ты, земеля, если шо, руби сразу, не раздумывая.

Глава 19.

Следователь вмешался в работу, как обычно, неожиданно. Позвонил и настойчиво попросил явиться на станцию метро Баркенс. Никон, привыкший уже к постоянно ломающемуся расписанию, сдвинул ближайшие три часа на вечер. Пострадав мельком о том, что придется работать до восьми, он мысленно улыбнулся предложению Юлии Ведерниковой. Теперь оно казалось не таким уж и экстравагантным. Загрузился в метро. Протарахтел до станции Плейдом, перебежал на Вудендор. Оттуда, долго прождав поезд на разбитой лавочке, нудно дотащился в ржавом, громыхающем словно цистерна товарняка, вагоне до Баркенс. Скудно освещенные, несколько постаревшие, станции сменяли темные, таящие в своих закоулках тайны Города, перегоны, как короткие дни меняют ночи. В метро получилось отдохнуть. Вопреки душераздирающему скрежету стали и сталь, выспаться без кошмаров. Показалось, что без проблем промоталась, пронеслась мимо целая неделя жизни. Длинная ночь – короткий пасмурный день – опять ночь. Несомый напористым и грубым подземным ветром, выкарабкался на поверхность. Город здесь фонил еще большей чуждостью и холодом, чем в центре. Погода портилась. Мокрый обшарпанный бетон вокруг резонировал со свинцовым, с коррозинкой клочковатых облаков, небом. Позвонил. Петрович, как сокращенно называл про себя следователя Никон, ждал его наверху у дороги. Без лишних слов и церемоний запихал в раздолбанный служебный драндулет. Тарахтя неплотно пригнанной дверью и багажником по многолетним ямам, пронесся через развязку на Капитальное шоссе. Никон, привыкший дожидаться, когда все станет ясным без лишних слов, задал лишь один вопрос, который следователь сосредоточенно проигнорировал. Проехав мимо урочища Скинхилл, которое после нескольких суровых зим стало совсем безлесным и пустынным, неожиданно свернул на улицу Индустриальную. Понесся, не обращая внимания на широкие щели в стыках между плитами, по прямой. Вдоль плененной в канаву из плит, речки Сванки. Выехал к ее железобетонному устью, впадающему в древний, тяжко вздыхающий под тяжестью свинцового неба Дисифен. Серые ровные берега уже обжили люди в засаленной и штопаной форме врачей скорой помощи и полицейских. Первые копошились возле фигурки, беспомощно залегшей на носилках. Вторые бродили по округе, внимательно вглядываясь под бывалые ботинки. Следователь прытко выскочив из машины, нагло потянул Никона к врачам.

– Узнаете?!!

Спросил тоном, одновременно сердитым и вкрадчивым. Какие черты характера могли бы порождать такое сочетание обертонов, Никон еще не понимал. Времени не нашлось на такие размышления. Человека он узнал внимательно приглядевшись. Запомнил лицо на первом собрании у следователя.

– Видел пару раз на общем собрании у супервайзера и у Вас. Не помню, как зовут.

– Это Антигония Зограф! – с нажимом и досадой воскликнул Петрович. – Два дня не появлялась на работе и не отвечала по телефону. Координаты коина определить не удавалось. Здесь ее обнаружил проживающий неподалеку бомж.

– Слава Богу, что она жива.

– Откуда вы знаете, что она жива?

– Судя по действиям медиков.

– Она не вполне жива. Она находится в коме.

– Печально.

Никон подошел ближе. Всмотрелся в бледное обескровленное как у алебастровой статуи лицо в кислородной маске. Беззащитная тонкая фигурка, обдуваемая влажными речными ветрами, вызвала чувства жалости и печали. Кисловатые, горьковатые и бесформенные, как подбродившая ягода или фрукт. Никон всегда чувствовал что-то подобное, когда доводилось видеть бренность и хрупкость человеческого существования.

– Если бы Вы знали как мне печально, – согласился следователь.

Никон поинтересовался у врачей:

– Какой диагноз?

– Пока не можем сообщить, – ответили, оглянувшись на следователя.

– Что вы об этом думаете? – поинтересовался Петрович.

– А что я могу об этом думать?

– Вот это я и хочу узнать.

– Для меня загадка, как она здесь оказалась в таком состоянии. Вы были у нее дома? Там никто не рылся?

– Там все в порядке. Почему вы спросили?

– Хочу сопоставить с пропажей Катрин.

– И как?

– Случаи отличаются.

– Как Вы наблюдательны!

Сарказм следователя не сильно уколол Никона, переживания, запустившиеся в нем при виде Антигонии, беспокоили больше. Ответил сарказмом же.

– Спасибо за высокую оценку.

– Я бы попросил Вас взять к себе ее абонентов, – уже серьезно потребовал Петрович. – Тех, что достались ей от Мартина.

– Вы хотите сделать из меня мишень? Приманку?

– А вы предлагаете поручить это той пышной даме, что задавала мне уйму глупых вопросов на первом собрании?

– Почему бы и нет. Она желала пообщаться с вами подольше на том первом свидании. Такое внимание, доставило бы ей удовольствие.

Никона, очень не любившего разного рода манипуляции, поведение следователя начинало злить. Ничего не объясняя, отрывает от работы и тащит сюда. Здесь, наблюдая за реакцией, задает нелепые вопросы. Издевается. После этого, просит помочь в поимке опасного злодея покусившегося уже на жизни троих человек.

– От Вас будет больше толку, – искренне ответил Петрович, не обращая внимания на колкость.

– Я подумаю.

– Хорошо. Об этом решении Вам сообщит ваше начальство. Сами до метро доберетесь?

«Вот же козел!» – еще больше разозлился про себя Никон.

Следователю ответил тоном, резко не соответствовавшим содержанию:

– Хотите рецепт от облысения?! – услышав утвердительный ответ, выдал баян: – Намазываете голову медом. Ждете три дня. Хлопаете в ладоши. Мухи улетают. Лапки остаются.

Не дожидаясь реакции, развернулся. Спешно зашагал по осколкам, хрустящим под ногами, в сторону дороги.

– Самое главное – не дорого! – донеслось вслед.

Шлось, на удивление, легко. Железобетонные промышленные пейзажи одновременно и удивляли глаз, и расслабляли. Дорожки трубопроводов, протянутые высоко над заросшей дорогой. Речка, ворочающаяся сотню лет в бетонных берегах. Огромная сложная и переборчатая мачта изрядно ржавой стальной вышки, натягивающая канаты некогда громко гудевших проводов над Дисифеном. Исполинские стволы труб, еле дымящихся на ближнем горизонте. Все это казалось чуждым и каким-то родным и уютным одновременно. Чуждым, потому, что не пригодно для обитания. Уютным, вероятно, потому, что создано людьми с определенной целью, со смыслом. Несет в себе конкретную бытовую функцию. Атмосфера новых, отвлеченных смыслов, попав в поле внимания и поглотив одновременно, помогла немного высунуть нос из тесного и затхлого замкнутого пространства, обвитого паутиной накапливающихся событий и обстоятельств. Стало легче.

Глава 20.

Регионального координатора Никон видел редко. Каждый раз ему казалось – тот вообще не меняется. Человек, с которым беседовал пять лет назад, словно видеоролик или восковая статуя, сейчас предстал в точно таком же виде. Тот же строгий темно-серый костюм, неизвестного Никону, но, вероятно, очень известного миру бренда, на стройной и, одновременно, массивной высокой фигуре. Те же очки в золоченой оправе, с немного затемненными стеклами, на большом и прямом, как у эсминца, носу. Темные стекла так же не могут скрыть тяжелый снежный взгляд. Идеальная крашеная прическа с пробором. Жесткий запах лосьона от челюсти, отшлифованной до блеска.

Никону он почему-то напоминал крокодила. Массивного и сдержанного, плавающего под поверхностью мутной воды до поры до времени, пока на берегу не появится, влекомый жаждой и, желательно, не очень крупный, зверь. Почему воображение нарисовало именно такую интерпретацию для него самого оставалось загадкой. Возможно, сходство заключалось в манере поведения и склонности следовать раз и навсегда выбранному сценарию, инстинкту.

Еще в первую встречу Никон размышлял о том, всегда ли этот «совершенный» субъект так выглядит или только на встречах с подчиненными, дабы произвести впечатление строгости и порядка. Если всегда, то это требовало бы довольно больших усилий. Если человек тратит много сил на совершенствование внешности, значит, ресурс на совершенствование его внутреннего мира тратится не по назначению. Критерии для оценки других у него тоже будут соответствующими. Если только на собеседованиях, то следует отдать должное – хороший актер.