Мишахерезада - Михаил Веллер

Тогда он выбрался на ту сторону, на бревно. И встал на него, прилипнув спиной к стенке. Его отлепили, подвинули на метр вперед, и майор снизу скомандовал:

— Паш-шел!!! Вперред!!! Твою мать!!!

Майорским криком Худолея сдувало с бревна. Он покачался влево-вправо, туда-сюда, как метроном, и начал безропотно падать.

— Стайй-йаать!!! Мать!!! Ловить!!!

Худолея не поймали. Было некогда. Зрелище увлекло и одарило счастьем.

С четырех метров он соприкоснулся со вскопанной землей, лег на бок и сделал лицо подпольщика, молча умирающего под пыткой.

— Ну что у тебя… — проклинал свою напасть майор, ощупывая его и стараясь не придушить.

Под Худолея двое закосили от физической — повели под руки в санчасть.

И у него оказалась трещина в пятке!! Месяц наглый ушлый Худолей, освобожденный от строевой, полевой и физической, сидел в казарме и читал наставления, занимаясь самоподготовкой. И застенчиво хромал, щурясь сквозь очки.

Через месяц его зауважали за умение цинично и твердо устраивать свои дела.

Санчасть

Полковой врач был тоже майор. Его звали доктор Менгеле. Как его звали на самом деле, никто не знал. И как он выглядел никто не знал. Это был доктор-невидимка. Тень мелькнет, голос донесется, и нет никого.

Его замещал младший врач полка. Эта вольнонаемная женщина чадородного возраста смотрела с брезгливостью даже на здоровых. Ей удалось работать в армии и не выйти замуж. Этой причины достаточно для ненависти ко всем военным.

Таким образом, санчастью заправляли два фельдшера. Два сержанта. Два друга в нашем полку, два бойца, две гнусные сволочи, гады несказанные.

Этот фельдшерат был коротконог, низкосрак, раннежирен, жаден и терпеть не мог болезней и увечий. Они выглядели генетическим отходом близнецов, и обоих звали Борей. Разница была только в масти. В национальной идентичности. Боря-еврей был мечта антисемита: волосатый, горбоносый, с коровьими глазами и густой щетиной. Боря-русский был мечта русофоба: лупоглазый, веснушчатый, рыжий и курносый. Если повесить их на коромысле, они как раз уравновесили бы друг друга. Они олицетворяли всю худшую клевету националистов.

Они выедали лучшую половину мяса из еды санчасти, вылавливали все лучшее из супа, истребляли половину масла и жрали белый хлеб без ограничения. Работа их состояла в выполнении указаний доктора Менгеле: не расходовать медикаменты.

И — эта метода давала отличный результат! Попавший в санчасть быстро понимал, что никто не препятствует ему сдохнуть. Его горе никого не колышет. Хочешь жить? — выздоравливай, тебе не мешают. Не хочешь выздоравливать? — да помирай ради бога, твоя проблема. Этот спартанский подход активизировал все силы организма.

И хотя санчасть казалась желанным курортом, фельдшерская пара делала пребывание в нем столь противным, что все старались побыстрее выписаться в строй.

Раз в месяц их били. Нелюбимые всеми, они трогательно заботились друг о друге.

Танковая рота

Танковая рота — это среднее между армией и цирком лилипутов. Что за строй пятиклассников на плацу? Танкисты, люди огня и стали, средний рост — сто шестьдесят. Военкоматы сортируют. Чтоб легче в танке помещались. Там тесно ведь. Кавказцу — эти хоть маленькие, но шерстистые. А светлые славяне — чистые дети.

Мы танкистов жалеем. Они и поют как заморыши, маршируя из столовой. В солдатской чайной им не пробиться к прилавку. Однажды наш артиллерист, похожий на эсэсовца стодевяностасантиметровый белесый убийца, избил взвод: три экипажа. Не понравились они ему.

Они пришли ко входу в батарею с нервным требованием честного поединка.

— Чтоо? Да вас, гнилух мелких, я троих любых одной рукой сделаю.

— Да?! Да?! А мы… вчетвером… тебя сделаем!

— Мартышка и очко. Глаз на жопу натяну и моргать заставлю! Павлики Морозовы недорезанные…

— Он старик! Смотри! Ему осенью на дембель. Ты сейчас старика бил, собака, а офицер вообще зверь будешь!

— Вот тогда вы у меня топиться в очке будете. Сын полка…

Потом мы подружились, внимали тоске и затравленности, гастритам от скотского корма. Им даже автоматы не по росту казались.

Стрельбище

— Че ты там над ухом щелкаешь?! Че ты щелкаешь?! Я те так пощелкаю!!

— Виноват, товарищ майор. Спуск проверял…

— Виноватых в ж… …т! На огневой рубеж! Оружие зарядить! Огонь!

Долго ползает по давно излохмаченной мишени, торкая огрызком мела:

— Хм. Десять. Хм. Девять. Десять. Так. Ладно. А эта?.. У-у-у… У-у-у… О ё-о-о… Ты ващще, пидарас, куда целился?..

Покончили с тремя пистолетами, побежали взводом к одному автомату. Каждому по магазину, автомат общий. От греха. Над ним вдали майор — как Змей Горыныч над затраханной принцессой:

— Бег-гом! Ко мне!!! Бегом, я сказал!! Что, беременный?! Ложись! Заряжай! Короткими! Как покажется! Огонь без команды!

В двухстах метрах встают из травы фанерные профили: «пулемет» и «два солдата пехота укрытая в окопе». Через пять секунд лягут обратно.

— Че ты ждешь!! Ты че ждешь!! Не рви!!! Я сказал — не рви!!!

Десять патронов — это пять очередей по два. Майор требует по уставу: три короткие по три! Мишени падают. Но не по уставу!

— Магазин отомкнуть!! Встать!! Пошел!! Следующий!!! Бегом, я сказал!!!

Это загадочная армейская специфика. За хорошую стрельбу преподавателя одобрят. Рванув бегом на короткую пятьдесят метров — целиться трудно. Дыхалка, сердце, колебания. Но он не хочет пешком. Он хочет бегом. И орет до одури, как расстрельная команда Жукова при прорыве немецких танков. Аж слюни кипят.

Вероятно, майоры считают истеричность боевым состоянием.

Винтполигон

Прелестный лилипутский мир — село, станция, дорога, речка, лесок, высота, — и все на площади пятьдесят на пятьдесят метров. Дом с конфету. Макет квадрата на карте.

Майор:

— Цель — минометная батарея в кустах за станцией «Железнодорожная». Подавить. Подготовка данных полная.

Курсант:

— Цель понял. (Судорожная подготовка данных. Истеричным голосом кандидата в майоры):

— Стрелять первому взводу!!! По минометной батарее!!! Прицел сто сорок четыре!!! Угломер сорок!!! Уровень больше четыре-ноль!!! Взрыватель осколочный!!! Веер параллельный!!! Первое орудие!!! Огонь!!!

Майор (щелкая секундомером, записывает время) — связисту, заглядывая в бумажку:

— Восьмая.

Связист на втором этаже нашей вышки:

— Восьмая.

Стрелок на втором этаже заглядывает в свою бумажку. Под номером восемь значится «перелет влево +++». У него шесть винтовочных стволов с казенниками, зажатые параллельно в станок на чугунной плите. Заряжает правый ствол, наводит на кустики. Чуть левее точки прицела — домик с красной крышей. Он миг колеблется и наводит на домик. Ствол стоит мертво, наводишь штурвальчиками, точность абсолютная.

Разрывная пуля разносит микродомик в опилки, слетает прозрачный дымок.

— Ты что, твою мать!!! — орет майор, так что слышно без телефона и на втором этаже, и в облаках.

— Виноват, товарищ майор!!! Прицел сбит!!! — орет стрелок.

— Прицел сто тридцать шесть!!! Угломер тридцать шесть!!! Первое орудие!!! Огонь!!! — орет ведущий стрельбу, глядя на макет в бинокль и отмечаясь по разрыву в делениях. Он помнит о нормативе и отметке.

Эта опера в дурдоме продолжается до окончания пристрелки и команды на поражение. Поражение подразумевается. Если пристрелку обозначают фонтанчики песка и пыхающие дымки от разрывных, то поражение, сами понимаете, расфарширует макет. Хотя всем этого хочется.

— Стой! Записать: цель задымлена!

Эта команда типа артиллерийского «Аминь!».

Полигон

— Огонь!

Наводчик убирает лицо от панорамы и бьет правой рукой по спусковому рычагу:

— Выстрел!

Пушка гахает звончайшим оглушительным металлом. Ствол входит почти на метр назад, словно она им подавилась. Она подскакивает на полметра от земли и так зависает. Из-под нее словно выдуло весь грунт, она вцепилась в него лишь кончиками лемехов сошников сзади. Над огневой стоит шестиметровый купол пыли и мусора.

Через миг грунт возвращается на свое место под пушкой, ствол суется вперед в прежнее положение, пушка падает вниз на колеса, и только пыль и мусор стоят долго. В ушах звенит после тугого удара.

— Откат нормальный, — докладывает второй номер.

А вот при выстреле гаубицы уходящий снаряд можно видеть вслед — серое пятнышко превращается в точку, исчезая. Калибр больше, скорость меньше.

НП

Пушечный снаряд пронзает и сверлит воздух с жестким свистящим шелестом. Гаубичный железно шуршит и погромыхивает, как товарный вагон в облаках. По смене тона можно прикинуть место падения.

Пристрелку надо вести на фугасном взрывателе. Чтоб снаряд заглубился и выкинул фонтан земли повыше. На сухом твердом фунте разрыв за километр малозаметен. Пыль взметнется, ветер дымок снесет — и через секунду-две ничего уже нет. (Это только в кино пиротехники обеспечивают столб земли и черного дыма.) Так что сечь попадание надо быстро.