Мишахерезада - Михаил Веллер

Стыдливый и счастливый, я с любовью смотрел вокруг — и увидел необъяснимое! Рядом с сиденьем в борту на уровне колен торчала пробка на цепочке, как в ванне, только больше. Я вынул пробку — и открылось круглое отверстие наружу, сантиметров так шесть в диаметре.

Вы понимаете мои мысли. Понятие «аэрописсуар» в самолетостроении неизвестно. Я до сих пор не знаю, для чего предназначалось это удивительное и характерное отверстие.

Тут стало совсем болтать, в иллюминаторах была желтая мгла, я привстал, по жестам летчиков и снижению самолета можно было понять, что мы попали в песчаную бурю и идем на посадку.

Как только мы сели, стал слышен мат летчиков в адрес сопровождающего. Оказывается, мясо было сложено в штабель с проходом, а в полете все сползло и развалилось, кабина забаррикадирована кровавым курганом, и пусть теперь этот урод свою грязную тухлятину хоть рогом роет, хоть рогом тоннель сверлит, но если они, летчики, через пять минут не выйдут не замаравшись, то в кургане будет на три куска мяса больше, надгробном, твою маму в папину тюбетейку.

Этот праздник жизни пока адресовался не мне. Я спрыгнул вниз и прикрыл за собой дверцу. Песок сек, летел и хлестал. Через десять шагов самолета не стало видно. Я чувствовал себя беглецом, подлецом и мудрецом.

Шагов через двести, с забитыми глазами и ноздрями, я надел плащ и чепчик, сел спиной к ветру, оперся поясницей о рюкзак и стал пережидать бурю. По карте помнилось, что железная дорога вряд ли была слишком далеко.

НЕПОБЕДИМАЯ И ЛЕГЕНДАРНАЯ

День Г

На станции в лесу нас выгрузили под дождем. Построили и провели перекличку под дождем. Приказали скидать вещи в «Урал».

— До расположения части — четырнадцать километров. Больные, с температурой, с потертыми ногами — есть? Напра-во! Шагом — марш!

Первые пять минут мы надеялись, что это шутка. Подойдут крытые брезентом машины с надписью «Люди», и мы поедем. Волглая хвоя лесной дороги подавалась под ногой. Водопады с веток стряхивались за шиворот. Мы промокли насквозь.

Через час мы шагали тупо, безнадежно и окоченело. Бессмысленность этого марша обозлила всех до появления классовой ненависти к офицерам. В плащ-накидках и сапогах они двигались в оцеплении колонны.

— Стой! Привал десять минут. Можно оправиться и закурить.

Сигареты размокли. Портсигаров ни у кого еще не было. Ну, твою мать, уроды, — была общая реакция.

— Ста-анови-ись! Подровнялись. Шагом — арш!

Текло по головам, по лицам, текло под одеждой и хлюпало в туфлях. То есть холодно, возникли мысли о простуде, воспалении легких, смерти и салюте над могилой с красной звездочкой.

— Шире шаг! Сейчас погреемся! Бего-ом — арш!

Через три часа мы готовы были от злобы убивать кого угодно, как по приказу вышестоящих начальников, так и по собственной инициативе. Показались железные ворота с приветствием: «Служи по уставу — завоюешь честь и славу!»

— Не может быть!.. — саркастически отреагировала колонна.

Взвода свели в батареи и разобрали по казармам. Сквозь выбитые стекла гулял ветер, под окнами темнели лужи. Сесть не на что, голый сарай. Сушиться нечем. Пришли.

— Что за вид?! Встать! Строиться! Сейчас идем на прием пищи в столовую. Напра-во! Та-ва-ри-щи курсанты — бодрее!!

Жирные алюминиевые миски скользили в руках. В бурде под кличкой «рассольник» все забивала перловка с тухлым запахом соленых огурцов. Народ заколдобился и пригорюнился.

Капитан с повязкой дежурного по полку прошел вдоль столов.

— Не привыкли? — участливо спросил он и усмехнулся. — Ладно. Это я отдам старослужащим. Съедят… Повар!! Этим — набери почище!

На второе к серым рожкам было мясо. Мясо на десятерых помещалось на дне миски посреди стола. В коричневом мучном соусе плавало по кубическому сантиметру вареных жил на каждого. Размяв зубами, их следовало глотать целиком.

— Окончить прием пищи! Встать, выходи строиться!

В баню запускали повзводно — пятнадцать минут на помывку. Две шайки холодной воды на человека — горячей не было.

— Товарищи курсанты! Получаем обмундирование!

Подручные розовощекого сержанта кинули в середину предбанника по две связки гимнастерок и галифе. Образовалась клумба из голых задниц с торчащими ногами. Пытались выбрать получше и долго менялись среднестатистическим размером. Опрошенные и переписанные размеры одежды и обуви каждого, собранные предварительно, никого не интересовали.

— Форму надо уметь носить! — давил улыбку сержант, любуясь парадом чучел.

Потом менялись пилотками и сапогами.

Понесли со склада железные разборные койки с панцирными сетками и долго собирали их в два этажа. С другого склада тащили тюфяки. С третьего табуретки и тумбочки. Получили белье, обтягивали койки одеялами, постигая идеальную прямоугольность кирпича.

— Па-ачему возимся?! Батарея, строиться! Сейчас пойдем на оружейный склад получать оружие.

На складах за рядами колючки и дерновой обваловкой нагловатый высокопоставленный прапорщик отделил жестом штабель ящиков. По пять «калашниковых» в ящике, по два магазина из другого ящика: расписался, стал в строй.

— Товарищ прапорщик — а мне? — Четверым не хватило.

— Что для вас выписали — я дал.

— А как же мы… — расстроились безоружные воины.

— Во дурни. Да вам же лучше: таскать не надо, чистить не надо.

— А стрелять? — недоумевали лишенцы.

— С чего ты собрался стрелять, курсант? Ты артиллерист! Что надо — тебе все дадут.

В казарме составили автоматы в пирамиду оружейки, писали фамилии на бумажках, искали чем клеить, искали в стройчасти полка замок и ключ для решетки.

— Па-че-му подворотнички не подшиты?!

— Не успели, товарищ майор!

— Что значит «не успели»?! Три наряда вне очереди! Старшину ко мне!

— Э-э… нет старшины, товарищ майор.

— Трах-тибидох-бздень! Что значит нет?!

— Еще не назначили, товарищ майор.

— Я вам назначу. Вы у меня побегаете. Разгильдяи, раз.....яи, раз......аи, ....ки, .....бы!! Всей батарее — час строевой после отбоя!

Поужинали. Типа обеда без рассольника.

— Почему обувь не чищена?!

— Только получили, товарищ подполковник.

— Так что?!

После ужина подшивали подворотнички и расчищали шершавые сероватые сапоги.

— Кру-гом! Почему задники не чищены?!

Обувь следовало чистить перед походом в столовую: проверяли. Чистота рук не интересовала никого.

— На прогулку! Выходи строиться!

— Запевай!

В осатанении мы заревели с чувством, одобренным майорами:

Солдат всегда здор-ров!Солдат на все готов!И пыль, как из ковров!Мы выбиваем из дор-рог!

Если бы из майоров сделали дрессировщиков, ни одна собака не встала бы на задние лапы. С третьего раза они подозрительно приказали повторить строчки:

…Идут по Укррраине!!!Солдаты группы «Центрррр»!!!

Велели сказать слова, матерились с удивительной естественностью и громкостью, и гоняли из конца в коней плаца, вскрикивая, как истеричный частушечник:

— И — р-ряз! И — р-ряз! И — рязь, два, трии!..

Да-да: так выбивается гражданская дурь и салагам дают «по́нять службу». Мы просто чувствовали внутреннее перерождение: делались злыми, тупыми, бесчувственными и исполнительными.

— На вечернюю па-верку! — в две шеренги! — ста-ановись!

После поверки нам назначили старшину. В холодной сырой казарме он инспектировал наматывание портянок. Затем отрабатывали складывание формы на табуретках. Затем он поднес к глазам часы и скомандовал:

— Отбой!

О господи, не может быть, вздохнули мы и стали расстегиваться.

— А-ат-ставить! На выполнение команды «Отбой!» дается тридцать секунд! Построились! И-и-и… отбой!

Предписанные распорядком двадцать три часа давно миновали. Мы тренировались в молниеносном скидывании штанов, равнении сапог перед линией табуреток и вскакивании на второй ярус.

— Завтра продолжим, — ободрил старшина и в полночь отпустил грешные души на покаяние.

Мы тщательно убедились, что он ушел, и вынесли резолюцию по текущему моменту.

— Ни-и хуя-а себе вделись!.. — сказали мы. — А завтра что — скальпы снимать будут, или грудью амбразуры затыкать?..

Простыни были сырые, койки неудобные, в желудках бурчала дрянь, и заснуть невозможно. Полчаса пытались, пока ушли в отруб.

Это была преамбула.

А вот и амбула…

В половине первого, только мы заснули и провалились, раздался крик:

— Бытырея! Пъдъемъ! Тревога!

Мата столь дружного и массового никто не слыхал. В сумме проклятий должна была провалиться Вселенная, самоликвидироваться Бог, и только офицеры предназначались гореть вечно с вырванными гениталиями.

— С-суки!

— Да сколько, блядь, можно!

— В один день!

— Забыли «Потемкина», гады!

— К стенке золотопогонников! Да здравствуют трудящиеся!

Мы спрыгивали друг на друга, тыкались мордами в железные углы коек и пихали ноги мимо сапог.

— С оружием — строиться на плацу!