Мёртвые душат - Александр Бреусенко-Кузнецов

Но, как оказалось, в своём понимании некромант ошибся. Тело Штонга ответило, с хрипом выбрасывая звуки непосредственно через горло, в которое вонзился железный штырь:

— Меня убил не Император. Мою голову снёс топором наш дорогой вождь!

И, точно убедившись, что всё необходимое сказано, тело Штонга вдруг издевательски улыбнулось остолбеневшему Флютрю и — поклонилось. Голова от этого поклона слетела со штыря и, миновав невольно расступившуюся толпу, покатилась вниз по винтовой лестнице башни, высоко подпрыгивая на ступеньках. Штонг и в неполноценном своём посмертии остался свободолюбивым шутником.

Глава 7. Антропоморфный шкафчик

Голова Штонга себе катилась, куда хотела, а незадачливый главный некромант Отшибины где стоял, там и сел. Только тут он понял, на какую неприятность нарвался, можно сказать, приготовил её своими руками. Кто ж знал, что убиенный герой наговорит такого — и не кому-либо там, а целой толпе собственных родственников.

— Уважаемые, не верьте всему сказанному; может, это всё и не правда (так иногда бывает), — будто сквозь тяжёлую завесу слушал Флютрю свой срывающийся голос, обращённый к расходящейся из его башни толпе штонговских родственников. Те его вновь не слышали, как и тогда, когда выклянчивали этот кошмарный обряд.

Флютрю не мог чувствовать, но знал, что сейчас он особенно остро пахнет своими мертвецкими бальзамами. Дело принимало скверный оборот лично для него. Родственников у Штонга было уж слишком много, чтобы вождь, даже при всём желании замять дело, взялся устранять свидетелей. Не перебьёт же он добрую половину собственной столицы! Но кого-то наказать ему, несомненно, захочется. И ведь сразу понятно, кого наказывать: того, кто более всех виноват в разглашении его маленького секрета!

Тут Флютрю вдруг вспомнил запонки вождя, изготовленные из ключиц предателей, и ему стало уж совсем нехорошо. Хотя, казалось бы, ему, давно мёртвому некроманту не пристало бояться смерти или пыток, а поди ж ты — страшно! Спокойствия не добавлял и поднятый им трупик Штонга. Тот после молчаливого ухода родственников, озадаченных его признанием, остался единственным собеседником некроманта.

— Кто ты? — задал Флютрю ритуальный вопрос.

— Штонг. Во всяком случае, я так думаю, — ответила голова Штонга из нижнего этажа башни, куда она закатилась. Туловище же, подпрыгнув, уселось на высокий стул у витражного окна, закинуло ногу за ногу и взяло в руки свиток, списанный Флютрю с седьмого тома «Истории Отшибины» Гру. Несколько мгновений тело Штонга силилось что-то прочитать, но потом догадалось, что глаза-то остались на голове, укатившейся в нижний этаж. Открытие это немало развеселило поднятого:

— То-то я удивляюсь, что сам я двигаюсь, а картинка не меняется. Слушай, Флютрю, откати мою голову куда-нибудь, а то она остановилась в каком-то тёмном углу, да ещё носом вниз. Я хоть и пытаюсь шевелить щекой, но не могу повернуться, — щёки у меня не тренированные. Никогда не думал, что мускулы щёк мне тоже пригодятся!

Флютрю собрался было помочь — как мертвец мертвецу, — но поднятый им из праха пройдоха Штонг уже и сам догадался, что ему надо сделать. Его туловище спрыгнуло со стула, подошло к винтовой лестнице, ловко спустилось в нижний этаж — и вернулось оттуда с головой под мышкой. Новый мертвец с интересом познавал мир, открывшийся в новой подвижной перспективе; очень скоро он обнаружил, как забавно подбрасывать свою голову и снова ловить. Такое ему удавалось проделывать лишь потому, что он и при жизни был незаурядно ловким карликом, но смерть добавила гротескной выразительности его манипуляциям.

Всласть набаловавшись снесённой топором вождя головой, Штонг призадумался, после чего с удручённым тоном произнёс вполне здравую вещь:

— Знаете, Флютрю, я, вроде, неплохо сохранился. Одно плохо: меня перед смертью не успели набальзамировать, а это значит, что мне предстоит ещё гнить, отекать, покрываться пятнами. Ужасно противно! Не о таком посмертии я мечтал, когда читал в детстве «Историю Смерти» Гру.

После посмертного признания Штонга на вождя теперь косились почти все. И вождь от своих шпионов быстро узнал, в чём дело. И, конечно, рассвирепел. Но и в гневе он чувствовал свою неправоту. Дело не в том, что он убил Штонга, и даже не в том, что убитый был всеобщим любимцем и считался героем. Дело в том, что Занз-Ундикравн смалодушничал, когда свалил вину на Живого Императора, чтоб его перекосило. Признай он себя автором смерти Штонга — и никто бы ему слова не сказал. Тоже бы косились, но косились бы по-иному: с испугом, а не с презрением. Презрение вызывает слабость, а он — великий вождь Великого народа — эту слабость допустил.

Вождю осталось покаяться пред народом, чтобы перехватить, наконец, инициативу. Он вновь вышел на рыночную площадь в простой белой рубахе, с рукавами, заколотыми костяными запонками, и сделал заявление о том, что он действительно убил Штонга. Убил нечаянно, от досады, когда, догоняя Живого Императора в зарослях южного склона, они вдвоём убедились, что идут по ложному следу. Потом-то он понял, что, убивая Штонга, завидовал его молодой силе и ловкости, и при этом почувствовал свою неправоту, отчего и не смог сразу признаться в содеянном. Поскольку свидетелей не оказалось, он соврал подоспевшим телохранителям, что топор занесла рука врага. И сейчас он по-прежнему думает, что был в чём-то даже недалёк от истины…

Карлики слушали его и отворачивались. Пытаясь объяснить свои поступки, вождь всё более падал в их глазах. Дело уже пахло возможностью неповиновения, бунта. Становилось ясно, что не один только некромант, — а сам вождь доигрался!

Но вождь вспомнил о некроманте. Уже на следующее утро после своего признания он вызвал Флютрю к себе. Пройдя в главные врата Глиняного дворца, некромант в который раз поразился двойственности этого сооружения. Снаружи-то дворец действительно был глиняным (и казался цельно вылепленным из красной глины, как издавна повелось в равнинных поселениях Великого народа Отшибины), а вот внутри строился из серого камня — излюбленного строительного материала мёртвых, добываемого здесь, в Серогорье.

Врод Занз-Ундикравн снова был в рубахе с запонками. Похоже, эта рубаха стала для него теперь каким-то знаком покаяния, что ли.

— Вы поняли, что наделали? — спросил вождь просто и прямо.

— Да, — попытался столь же просто и прямо ответить Флютрю, но не удержался от путаных оправданий. Мол, никак не смел подумать… Ибо кто же мог предполагать… Ибо ничто не предвещало…

— Вы или совсем плохой некромант, — сказал Врод Занз-Ундикравн, — или слишком хороший. Лучше бы вы всё же оказались хорошим некромантом…