Побег с «Оборотнем» - Фридрих Незнанский

— Все в порядке, Александр Борисович?

Тот кивнул, посмотрел по сторонам, оторвал спину от диванной подушки, заглянул за нее. Потом за все остальные. Ощупал подлокотники, вскочил, исследовал заднюю часть дивана. Перескочил на соседний, проделал те же манипуляции, согнав Нагибина. Тот попятился, сделав большие испуганные глаза. Не найдя ничего особенного, Турецкий шагнул к подоконнику, ощупал невидимые части. Затянулся, уставился с прищуром на люстру.

— Что курим, Александр Борисович? — сглотнул Нагибин.

Он приложил палец к губам, отправился вдоль стен. Ощупал зеркала, приподнял картины, осмотрел их задние стороны, прошелся по комоду, выполняющему, скорее, декоративную функцию.

Еще раз покосился на люстру, скептически покачал головой, приподнял светильник со стола, придирчиво исследовав его подошву, повертел головой, ухватился глазами за журнальный столик, стоящий между диванами, злорадно оскалился…

Столешница была выполнена из закаленного стекла, но совершенно прозрачной не была. Вернее сказать, она вообще не была прозрачной. Турецкий опустился на колени, выгнул спину, чтобы взглянуть на заднюю сторону столешницы. Конституция и длинные ноги не позволяли этого сделать. Он раздраженно поморщился, сел на пол, затем лег на бок, всунул голову в пространство между столешницей и полкой с гламурными журналами. Не выбираясь оттуда, поманил пальцем Нагибина. Тот приблизился — на цыпочках, с испуганным лицом, пристроился рядом. Оба угрюмо смотрели на миниатюрную штуковину размером с половину кусочка рафинада, приклеенную к стеклу обычным пластилином. Нагибин потянулся было к ней, Турецкий перехватил его руку, изобразил губами, чтобы помалкивал. Оба выбрались из-под столика. Нагибин сел на край дивана — взъерошенный, он был похож на обиженного ребенка, которому вместо конфеты подсунули надутый фантик.

— И что мы все о делах, да о делах. — вздохнул Турецкий. — Пойдем, Олег Петрович, прогуляемся, пива попьем, на девчонок местных поглазеем…

Он шел по гостиничному коридору размашистым шагом. Гостиница жила своей обыкновенной жизнью. Мужчина и женщина с чемоданами вселялись в соседний номер, не могли попасть ключом в замочную скважину. Шмыгнула горничная со стопкой пакетов, набитых чистым бельем. Электрик на стремянке заменял неоновую лампу. Выронил отвертку, она, подпрыгивая, покатилась по полу. Нагибин шарахнулся от нее, как от змеи, зарделся… Слетев по лестнице, Турецкий метнулся через фойе, резко свернул, направившись к стойке администратора, но передумал, вновь зашагал к выходу. Нагибин повторял за ним все траектории. На улице уже стемнело. Ворча под нос, Турецкий мерил шагами покрытое тротуарной плиткой пространство. Подошел к пивному ларьку. Пристроился в хвост короткой очереди, с нетерпением стал постукивать ногой. Нагибин потянул его за рукав.

— Вы что-то понимаете, Александр Борисович?

— Разумеется, — фыркнул Турецкий, — я все понимаю. С первого же часа на дружеской земле, — он понизил голос, — нас подслушивают в номере.

— Знаете, я уже догадался, — фыркнул Нагибин, — не такой я тупой. Вопрос был о другом.

— Помолчи, Олег Петрович, дай подумать. И сам подумай — тебе не повредит.

— Может, не стоит пива, Александр Борисович?..

Ой, кто бы говорил…

— Стоит, Олег Петрович, стоит. Как раз сегодня этот освежающий напиток, относящийся к алкогольным, нам пойдет исключительно на пользу.

А ты поворотись, сынку, глянь-ка, не осуществляется ли за нами скрытое наблюдение…

Он купил два литра «Старого Загреба», взяв с продавщицы «честное-благородное», что пиво свежее, выпросил два пластиковых стаканчика, потащил Нагибина в запущенный парк на задворках гостиницы.

— Не могу понять, Александр Борисович. Вроде не следят за нами, но они ведь не дилетанты, верно? Светиться не будут?

Они сидели на лавочке в дальнем конце глухой аллеи — как современная молодежь: оседлав спинки, ноги на сиденьях, тянули пиво, оказавшееся без обмана свежим, встречали и провожали глазами редких прохожих, которые неодобрительно и удивленно на них косились.

— Мы влезли в дерьмо, Олег Петрович, с чем тебя и поздравляю.

— Замечательно, — откликнулся Нагибин, — а у меня «хэппибездэй» послезавтра. Время получать ненужные подарки…

— Поздравляю… впрочем, я уже поздравлял. На что ты рассчитывал? Что управимся до послезавтра?

— Да ни на что я не рассчитывал, — обозлился Нагибин. — Начальство призвало, я поехал, еще и вас с собой в дерьмо потащил. А денег все равно нет, какая разница, где встречать этот долбаный юбилей…

— А юбилей — это сколько? — покосился на него Турецкий. — Сорок восемь, что ли?

— Пятьдесят, — огрызнулся Нагибин. — Не такой уж я и старый, Александр Борисович. Это только на вид мне девяносто. И долго мы тут сидеть собираемся? Я уже замерзаю от вашего пива. Может, за водочкой сгонять? Чего вы так драматизируете? Подслушивающее устройство ни о чем не говорит. Может, от наших предшественников осталось? Убрать забыли. Или принято здесь так — на всякий случай обеспечивать всех постояльцев…

— Я уже не знаю, Олег Петрович, где ты шутишь, а где серьезно говоришь, — Турецкий тяжело вздохнул. — А дело, между прочим, серьезное. Мы объявили во всеуслышание, что в городке творится что-то нечистое. Возможно, местная милиция уже жалеет, что привлекла работников из столицы. Не думаю, что от нас избавятся сию же минуту — мы же все равно ничего не знаем… но осторожность с данной минуты не повредит.

— Нужно уезжать, — внес замечательное предложение Нагибин. — На такую залипуху мы не подписывались. Объясню начальству, что «жучок» в гостиничном номере — это чересчур. Оргвыводов на наш счет не будет. Пусть специальная комиссия разбирается, что тут творится. Серьезно, Александр Борисович, — Нагибин потряс Турецкого за рукав, — встаем пораньше — и на паровоз? Поезда до Москвы каждые полчаса бегают. В поезде сочиню докладную, устно отчитаюсь перед руководством…

— Не дергай, оторвешь, — Турецкий вырвал рукав. — Возможно, ты и прав. Но не могу избавиться от мысли, что сегодня я кого-то крупно подставил. Кого-то, проживающего в доме номер восемь по улице Левандовского. Прости, Олег Петрович, я должен разобраться. Не думаю, что завтра нам дорогу перейдет снайпер. Заинтересованные лица будут ждать итогов моего расследования.

— А если вы найдете человека, который помог Поличному? Сдадите его местным законникам? Хотя не думаю, что вы его найдете, — Нагибин махнул рукой, хрустнул стаканчиком. — Исходя из вашего рассказа, дело тухлое.

— А разве я тебе не говорил, что знаю, кто помог Поличному? — удивился Турецкий. — Тьфу, ты, черт… не брызгай мне на брюки! — он отпрянул от напарника, который от изумления пролил пиво.

— Вы… уже знаете? — промямлил Нагибин. — И кто он?

— Не скажу, прости, — замотал головой Турецкий. — Чувства и подозрения нуждаются в проверке. Интересно, — он залпом допил пиво, — те, кто нас прослушивал, уже поняли, что мы нашли «жука»?

— Конечно, поняли. Мы так выразительно возились, а потом слиняли…

— Вот и я того же мнения, — вздохнул Турецкий, — так что обмануть их уже не получится.

Он извлек телефон, позвонил по недавно введенному номеру.

— Максим? Не отрываю от важных дел? Это Турецкий. Будь добр, подскочи, пожалуйста, к нам. Мы на задворках гостиницы — пьем пиво и обсуждаем свежие новости. Да, это сквер… Найдешь по запаху… Хорошо, через пятнадцать минут ждем.

Он ухмыльнулся, опустил телефон в карман, потянулся к полиэтиленовой емкости, где плескались последние слезы.

— Ну что, советник, как говорится, дайте мне точку опоры — и я произнесу тост?

Максим Леонович прибежал даже раньше, чем ожидали.

— Это вы? — затормозил возле двух неподвижных фигур, оседлавших скамейку.

— Это мы, — ледяным тоном ответствовал Турецкий.

— Ну, вы и забрались… — Максим подошел, отдышался. — Что случилось, Александр Борисович? Вы что-то узнали?

— Да, Максим, и мы очень раздосадованы нашим открытием, — продолжал Турецкий голосом Снежной королевы. — В нашем номере установлено прослушивающее устройство типа «жучок». Это нормальная практика ваших взаимоотношений с командированными?

— Чего? — опешил Максим. Глаза заблестели в темноте недоуменным блеском.

— Повторять не буду, — огрызнулся Турецкий.

— Подождите, а при чем здесь я? Ну, ни хрена себе. — Максим замолчал. Потом рухнул на лавочку и стал кутаться в рукава курточки. — Ну, ни хрена себе… — неоригинально повторил он.

— Вот и мы очень расстроены, — пробормотал Нагибин.

— В нашем номере вчера был только ты, — вкрадчиво сказал Турецкий, — причем дважды. И только ты мог прилепить нам эту хреновину.

Максим едва не задохнулся от возмущения. Подпрыгнул, забегал вокруг лавочки. Потом встал.