Триптих - Макс Фриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подвал наполняется людьми.
Лизель. Да вот он… Мария, учитель уже здесь. Иди же.
Женщина. Это уже в третий раз сегодня, в третий раз.
Привратник. Да замолчите же!
Женщина. Нет, я просто так сказала: это в третий раз.
Привратник. Мы и без вас это знаем.
Женщина. Господи, каждую ночь и чуть ли не каждый день сидишь в подвале, и даже слова сказать нельзя; чего вы собственно, хотите, и кто вы такой вообще?
Привратник. Я отвечаю за противовоздушную оборону.
Женщина. Я тоже человек…
Чей-то голос. Все мы здесь, милая, люди…
Женщина. Может, мне уж и пожаловаться нельзя, уж и ничего нельзя? Хотела бы я знать, зачем мы вообще ведем эту войну…
Чей-то голос. Читайте газеты!
Женщина. Зачем?
Чей-то голос. Читайте газеты!
Женщина. Если уж и пожаловаться нельзя и говорить нельзя, ничего нельзя — ни света, ничего, — тогда почему бы нам не остаться наверху, чтобы нас убили? И даже этого нельзя…
Привратник. Не должно быть никакой паники. Это моя обязанность, этому меня обучали, и я за это ответственный…
Женщина. А я все равно скажу: сейчас начнется!
Привратник. Что?
Женщина. Третий налет!
Разрывы бомб вдали.
Привратник. Господи, пронесло, Господи, опять не наш квартал…
Учитель. Мария, не плачь…
Лизель. Она все время боится, что ребеночек умрет. Он же просто спит.
Учитель. В самом деле, ну что ты? Все кончилось, на этот раз все кончилось.
Лизель. А как он чудесно спит. Ничего не слышит. Посмотрите, посмотрите, как он шевелит пальчиками! Ах ты, разбойник маленький! Посмотрите, как он дышит!
Мария. Да-да!
Лизель. Ах ты, козявочка моя!.. Он в самом деле дышит.
Женщина. И сколько же ему?
Мария. Год… скоро год…
Женщина. Он уже ничего не будет знать об этой войне, когда вырастет. Подумать только! Ну разве что где наш город был — это он увидит. Но сам уже ничего не вспомнит — это уже много, очень много. Там, где никто ничего сам не сможет вспомнить об этой войне, — только там снова начнется жизнь.
Чей-то голос. Или новая война.
Женщина. Почему?
Чей-то голос. Потому что никто ничего сам не будет помнить об этой.
Женщина (прислушивается). Слышите? «Скорая помощь» едет…
Привратник. Да замолчите вы, черт побери!
Женщина. Что, этого тоже нельзя говорить?
Привратник. Если вы сейчас же не заткнете свою глупую глотку…
Женщина. Ну, что тогда?
Привратник. Я должен буду вас арестовать, вы понимаете, должен! Если я этого не сделаю, другие на меня донесут. Нельзя же думать только о себе, черт побери! У меня тоже есть жена…
Все время слышен неясный шум.
Мария. Только бы пришла весна… Только бы пришла весна!
Учитель. Придет, придет весна.
Мария. Весной вернется Карл и не нужно будет оставаться в городе. Мы уйдем в лес, это очень даже возможно, даже в дождь в лесу можно жить… Когда мы с ним познакомились — это было в его последнюю побывку, — когда мы катались на байдарке, мы так и делали — жили в лесу, несколько дней. Ах, какое это было прекрасное время!
Учитель. Представляю себе.
Мария. Только бы еще хоть раз пришла весна, один-единственный раз!..
Входит старик. Он явно здесь чужой.
Старик (после паузы обращается к первому попавшемуся — это учитель). Монастырь разбомбили.
Привратник. Это не имеет значения.
Старик. Что вы хотите сказать?
Привратник. Все восстановят.
Старик. Кто?
Привратник. Будет даже лучше, чем раньше! После войны.
Старик. Да-да, конечно…
Женщина. Опять эти фосфорные бомбы?
Старик. Люди мечутся по улицам…
Привратник. Да замолчите вы!
Старик. Но я все это видел!
Привратник. Болтовней делу не поможешь!
Старик. Молчанием тоже.
Женщина. Может, он и прав, отец, нечего об этом говорить, нам всем нечего теперь говорить.
Старик (продолжает как бы с самим собой). Люди мечутся по улицам, повсюду натыкаются на горящую смолу; через минуту они все обуглятся… останутся посреди улицы, как черные стволы…
Учитель. Куда ты, Мария? Куда ты?
Мария. На улицу… Учитель. Ты сошла с ума!
Мария. Я хочу в лес!..
Учитель. Но не теперь же!
Мария. По-моему, ему здесь душно, он здесь задохнется…
Учитель. Не сейчас! Слышишь, Мария?
Мария. Слышу, слышу…
Разрывы бомб все ближе.
Чей-то голос. Зажигательные. Это уже зажигательные. Скоро кончится.
В дверях появляется дежурный из противовоздушной обороны.
Дежурный. Господин учитель, ваш сын…
Мария. Карл!
Дежурный. Там ваш сын… Он… повесился…
Учитель. Мой сын…
Дежурный. Улица горит!
Женщина. Фосфор?
Дежурный. Улица горит! (Поспешно уходит.)
Учитель. Мария!.. Где она? (Спешит вслед за Марией, выбежавшей вместе с ребенком.)
Женщина. Она тронулась. Я это сразу поняла.
Каждый раз она боялась, что ребеночек задохнется.
Чей-то голос. Это ее муж повесился?
Лизель. Так это все-таки был он. Наш Карл…
Старик. Они мечутся по улице, улица в огне, всюду горящая смола… Через минуту они обуглятся… останутся посредине улицы, как черные стволы.
Возвращается учитель. Шум затихает.
Учитель. Улица горит.
Женщина. Господи, накажи врагов наших! Господи, накажи врагов наших! Накажи их, Господи!..
Чей-то голос. Наши тоже не лучше.
Привратник. Кто это сказал?
Женщина. Я не говорила.
Привратник. Кто это сказал? Трус, который боится сознаться, предатель, которого надо поставить к стенке, если он сознается.
Чей-то голос. Наши тоже не лучше.
Привратник. Вы?
Женщина. Это не он…
Привратник. Вас-то мы знаем, господин учитель, вы этого не говорили.
Учитель. Наши тоже не лучше. Я говорю это сейчас: наши тоже не лучше.
Гробовая тишина.
Привратник. Я должен записать вашу фамилию, простите меня… Я должен…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Картина пятая
Священник стоя режет хлеб и кладет его на каменный стол.
Слышно пение заложников.
Священник. Опять они поют… Упокой их души, Господи!
Появляется мальчик; священник пересчитывает куски хлеба.
Мальчик. Дедушка!
Священник. Что, сынок?
Мальчик. Там опять стреляют!
Священник. Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… С нами уже ничего не может случиться, сынок. Это просто продолжается война. Скажи им, что с нами уже ничего не может случиться.
Мальчик. Мы все поем.
Священник. Я слышу… Возьми эту кружку, сынок. Это вино, кровь Господа нашего. А хлеб, скажи, я сам принесу.
Мальчик. Дедушка, ты такой добрый! (Уходит с кружкой.)
Священник. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один — вот так они стояли, двадцать один человек, и вот так, как сейчас, — вот так они пели.
Тем временем появляются и летчики: капитан с наспех сделанной белой
